- В каком ты был Отражении?
- Очень далеко отсюда, в месте, которое я научился любить.
- Как странно, что принц Амбера сохранил такое чувство.
- Какое чувство?
- Любви.
- Может быть, я избрал неверное слово.
- Сомневаюсь, - ответила она. - Потому что баллады Корвина всегда
затрагивают живые струны в душе.
- Госпожа моя добра ко мне.
- И права, - добавила она.
- Когда-нибудь я сочиню балладу в твою честь, госпожа.
- А что ты делал, пока жил в Отражении?
- Насколько я помню, миледи, я был профессиональным солдатом. Дрался
за того, кто мне платил. Кроме того, я сочинил слова и музыку многих
популярных песен.
- И то, и другое кажется мне вполне естественным.
- Прошу тебя, скажи, что будет с моим братом Рэндомом?
- Он женится на девушке, моей подданной по имени Виала. Она слепа и
не имеет поклонников среди наших.
- И ты уверена, что ей будет хорошо?
- Таким образом она завоюет себе довольно видное положение. Несмотря
на то, что через год он уйдет и больше не вернется. Потому что, все таки,
что бы о нем не говорили, он - принц Амбера.
- Что, если она полюбит его?
- Неужели такая вещь, как любовь, существует на самом деле?
- Я, например, люблю его, как брата.
- В таком случае, впервые в жизни сын Амбера произнес такие слова, и
я отношу их за счет твоего поэтического темперамента.
- Что бы это ни было, - сказал я, - тем не менее надо быть твердо
уверенным, что для девушки это наилучший выход из положения.
- Я давно это обдумала, и я убеждена в правильности своего решения.
Она оправится от удара, какой бы силы он ни был, а после его ухода станет
одной из первых дам моего двора.
- Пусть будет так, - ответил я, отворачиваясь, потому что неожиданно
меня переполнило чувство тоски и печали - за девушку, конечно.
- Ты, Принц Корвин, единственный принц Амбера, которому я оказываю
поддержку, - сказала она мне, - да может еще и Бенедикту. О нем ничего не
известно уже двадцать два года, и один Лир знает, где могут лежать его
кости. Жаль.
- Я этого не знал. У меня в голове все перепуталось. Пожалуйста, не
обращай на меня внимания. Мне будет недоставать Бенедикта, и не дай бог,
чтобы он действительно был мертв. Он был моим военным наставником и научил
владеть всеми видами оружия. Но он был ласков.
- Так же, как и ты, Корвин. - ответила она, беря меня за руку и
притягивая к себе.
- Ну нет, не так, - ответил я, и сел на кровать рядом с ней.
Затем она заметила:
- У нас еще много времени до тех пор, пока подадут обед.
- И прильнула ко мне мягким ласковым плечом.
- А когда подадут есть?
- Когда я прикажу, - ответила она, глядя мне прямо в глаза.
Так что мне ничего не оставалось делать, как притянуть ее к себе,
нащупывая застежку пояса, покрывающего ее мягкий живот. Под поясом было
еще мягче, а волосы ее были зелены, как трава.
На этой кровати я подарил ей свою балладу, и ее губы ответили мне без
слов.
После того, как мы отобедали - я научился искусству есть под водой, о
котором расскажу подробнее позже, если в этом возникнет необходимость, -
мы встали из-за стола, накрытого в высоком мраморном зале, декорированном
красно-коричневыми сетями и лесками и пошли назад по длинному коридору,
все вниз и вниз, ниже самого дна, по спиральной лестнице, которая
светилась и сверкала в абсолютной темноте, окружающей нас. Шагов через
двадцать мой брат энергично сказал: - К черту! - сошел с лестницы и поплыл
вниз рядом с ней.
- Так быстрее, - пояснила Мойра.
- И нам еще долго идти, - добавила Дейдра, которая знала об этом,
конечно, по Амберу.
Мы сошли со ступеней и поплыли вниз сквозь тьму, рядом со светящейся
лестницей.
Прошло примерно минут десять прежде, чем мы достигли дна, но когда
наши ноги коснулись пола, то стояли мы не на земле, и воды совсем не
чувствовалось. Несколько небольших факелов в нишах стен освещали наш путь.
- Почему эта часть океана, являясь отражением Амбера, тем не менее
так непохожа на все, что мы видели до сих пор? - спросил я.
- Потому что так и должно быть. - ответ Дейдры вызвал у меня только
досаду.
Мы стояли в огромной пещере, из которой по всем направлениям уходили
туннели. По одной из них мы и двинулись.
Путь был долог, и я уже потерял счет времени. Вскоре начались боковые
ответвления, с дверями или решетками, прикрывающими входы. У седьмого по
счету такого выхода мы остановились.
Он был закрыт тяжелой дверью из цельной плиты, обитой металлом, раза
в два выше моего роста. Глядя на эту дверь, я припомнил легенды о размерах
тритонов. Затем Мойра улыбнулась улыбкой, предназначавшейся для меня
одного, вытащила большой ключ из связки у пояса и сунула его в замочную
скважину.
Повернуть его, однако, у нее не хватило силенок. Возможно, этой
дверью давно никто не пользовался.
Рэндом что-то пробурчал, и рука его ухватилась за ключ, небрежно
отбросив при этом руку Мойры в сторону.
Он взялся за ключ правой рукой и повернул. Раздался щелчок. Затем он
толкнул дверь ногой, и мы уставились внутрь комнаты.
Она была размером с залу, и в ней было выложено то, что называлось
Лабиринтом... Черный пол блестел, как стекло. И Лабиринт светился на полу.
Он сверкал, как холодный огонь, которым и был на самом деле, дрожал и
переливался, и вся комната, казалось, меняла очертания в этом свете. От
него исходило тонкое веяние яркой непреодолимой силы, созданной одними
кривыми, хотя у самого центра было несколько прямых линий. Он напоминал
мне те фантастически сложные, непередаваемые узоры, которые иногда
рисуешь, машинально водя пером по бумаге, но только огромные. Я как бы
угадывал слова "начало здесь" с другой его стороны. Сам Лабиринт был
примерно ярдов сто в поперечнике и ярдов сто
Я сделал еще один шаг.
Шаг к мертвым. Они были повсюду вокруг меня. Стояла жуткая вонь -
запах гниющей плоти - и я слышал вой избитой до смерти собаки. Клубы
черного дыма застилали небо, и ледяной ветер обдал меня каплями дождя. В
горле пересохло, руки тряслись, голова горела, как в огне. Я шел,
спотыкаясь, сквозь туман сжигавшей меня горячки. Придорожные канавы полны
отбросами, дохлыми кошками и испражнениями. Со скрипом, звякая
колокольчиками, мимо проехала похоронная телега, обдав меня грязью и
холодной водой. Долго ли я блуждал, не знаю. Очнулся от того, что какая-то
женщина схватила меня за руку, и на пальце ее я увидел кольцо с Головой
Смерти. Она отвела меня к себе в комнату, но увидела, что у меня совсем
нет денег, и что-то несвязно пробормотала. Потом ее раскрашенное лицо
исказил страх, смывший улыбку с красных губ, и она убежала, а я свалился
на ее кровать. Позже - не помню, насколько - огромный верзила, наверное,
хозяин проститутки, вошел в комнату, отхлестал меня по щекам и стащил с
постели. Я повис, уцепившись за его правую руку. Он полу-нес, полу-толкал
меня к двери. Когда я понял, что он собирается выгнать меня в холод, на
улицу, то сжал его руку сильнее, протестуя. Я сжимал ее изо всех немногих
оставшихся сил, невнятно моля его о приюте.
Сквозь пот и слезы, застилающие глаза, я увидел его искаженное лицо,
и страшный крик вырвался из его крепко сжатых зубов. В том месте, где я
сжимал его руку, кость была сломана.
Он оттолкнул меня левой рукой и упал на колени, плача. Я сидел на
полу, и в голове на минуту прояснилось.
- Я... остаюсь... здесь, - выдавил я с трудом, - пока не поправлюсь.
Убирайся. Если ты вернешься, я тебя убью.
- У тебя чума! - вскричал он. - Завтра телега приедет за твоими
костями!
С этими словами он плюнул, с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь,
вышел вон. Я каким-то чудом добрался до двери и задвинул тяжелый засов.
Потом вернулся в кровать и уснул.
Если за моими костями и приезжали на следующий день, они не испытали
ничего, кроме разочарования. Потому что примерно часов через десять, в
середине ночи, я проснулся в холодном поту. Умерла лихорадка, а не я. Я
был очень слаб, но в полном рассудке.
Я пережил чуму.
Я взял из шкафа мужской плащ, и деньги из ящика стола. Затем вышел в
ночь и пошел в Лондон. Был год чумы, и я не знаю, куда и зачем я шел...
Я не помнил, кем был и что там делал.
Вот так все и началось.
Я уже довольно глубоко проник в Лабиринт, снопы искр непрерывно
поднимались из-под ног, доставая до самых колен. Я больше не знал, в каком
направлении двигаюсь, и где теперь Рэндом, Дейдра и Мойра. Сквозь меня
неслись бурные потоки, даже глазные яблоки и те, казалось, вибрировали.
Затем пришло ощущение, как будто щеки кололи булавками, а шея похолодела.
Я стиснул зубы, чтобы они не стучали.
Амнезия моя - вовсе не результат автокатастрофы. Память я потерял еще
во времена правления Елизаветы 1. Флора, должно быть, решила, что после
аварии ко мне вернулась память. Она знала о моем состоянии. Я внезапно был
поражен догадкой, что она осталась на этом Отражении - Земле - специально,
чтобы не терять меня из виду.
Значит, с конца шестнадцатого века.
Этого я пока не мог сказать точно. Но скоро узнаю.
Я быстро сделал еще шесть шагов, дойдя до конца дуги и выйдя на
прямой отрезок пути.
С каждым шагом по второму отрезку против меня воздвигался второй
барьер. Вторая вуаль.
Поворот направо. Еще один. И еще.
Я был Принцем Амбера. Это истина. Нас было пятнадцать братьев, но
шестеро из нас мертвы. У нас восемь сестер, и две из них тоже мертвы, но
может, и четыре.
Все мы проводили очень много времени, путешествуя по Отражениям или
находясь в наших собственных Вселенных. Это академический вопрос, хотя он
и является одним из основных вопросов философии, может ли тот, кто
обладает властью над Отражениями, создавать свои собственные Вселенные. Не
знаю точно, что говорит в итоге по этому поводу философия, но с
практической точки зрения мы это могли.
После другого поворота возникло ощущение, будто я иду сквозь липкий
клей.
Один, два, три, четыре... Я с трудом поднимал свои не желающие
подниматься сапоги, и еле ставил их на место, один за другим. В голове
стучало, а сердце билось так, как будто в любой миг могло разорваться на
тысячу кусков.
Амбер!
Идти снова стало легко, когда я вспомнил Амбер.
Амбер. Самый великий город, который когда-либо существовал или будет
существовать. Амбер был всегда и всегда будет, и любой другой город, где
бы он ни находился, когда бы ни существовал, был всего лишь отражением,
одной из теней Амбера или одной из его фаз. Амбер, Амбер, Амбер... Я помню
тебя. Я никогда тебя больше не забуду. Я думаю, в глубине души я и не
забывал тебя никогда, все эти долгие века, пока я путешествовал по
Отражению Земли, потому что часто по ночам сны мои тревожили видения
золотых и зеленых пиков твоих башен, твои разлетающиеся террасы. Я помню
твои широкие улица и проспекты золотых, зеленых и красных цветов. Я помню
сладость твоего воздуха, башни, дворцы, все чудеса, которые в тебе были,
есть и всегда пребудут. Амбер, бессмертный город, давший частицу себя всем
городам мира, я не могу позабыть тебя даже сейчас, не могу забыть и тот
день в Лабиринте Рембы, когда я вспомнил тебя в отражении стен, после
первого хорошего обеда, на который накинулся, изголодавшийся, после любви
с Мойрой - но ничто не сможет сравниться с тем удовольствием и любовью,
которые я испытал, вспомнив тебя, и даже сейчас, когда я стою, созерцая
Двор Хаоса, рассказывая эту историю единственному человеку, который ее
