Ребятам Буало наконец удалось обнаружить отпечатки его пальцев в комис-
сариате Восточного вокзала. Несколько месяцев назад он выправил себе
паспорт.
Отдел Буало находился на том же этаже, что и отдел Таркена, чуть ли
не соседняя дверь.
- Когда его убили?
- В субботу вечером, около одиннадцати часов.
- Пулей с надпилом?
- Да. В затылок.
- А что дало расследование?
- Ничего. Никаких следов. Думали, тут сводили счеты. Что ты собира-
ешься делать?
- Где ты находишься?
- В отделе криминалистики. Я нашел способ отыскать девицу из
Авиньона.
- Что ты придумал?
- Такси.
Грацци провел рукой по щеке, почувствовал, как колется проступившая
щетина. Он не знал, как передать девушку из Авиньона Парди, который
справился бы с этим куда быстрее, не обидев при этом Габера.
- Послушай, ты нужен мне здесь и сейчас.
- Это нехорошо с твоей стороны, патрон. Она уже у меня в руках, уве-
ряю тебя, я обязательно ее найду.
Грацци, стоя у телефона, кивнул головой в знак согласия и подумал: я
пожалею об этом, ее успеют убить.
- Она мне очень нужна, понимаешь? - сказал он умоляющим тоном. - Ты
должен ее найти! Он же ненормальный, его теперь не остановишь.
- Я найду ее, - заверил Жан Лу. - Не порть себе из-за нее кровь, пат-
рон.
В ту же минуту во все комиссариаты департамента Сена было передано
самое подробное описание примет девушки: около двадцати лет, блондинка,
хорошенькая, когда ее видели в последний раз, на ней было голубое
пальто.
Было 18 часов 05 минут.
МЕСТО 223
Бенжамина Бомба, которую все звали Бэмби, с клубничной карамелькой во
рту, пустым спичечным коробком в руках - она вскоре бросила его на мос-
товую - и вкусом поцелуя на губах стояла в своем голубом пальто у выхода
на перрон к поездам дальнего следования, слушала свистки локомотивов на
Лионском вокзале и про себя повторяла: "Как же мне все это осточертело,
как же мне это все осточертело, чем я так провинилась перед Господом Бо-
гом, чтобы такое со мной приключилось?"
Было шесть часов вечера и еще сколько-то там минут на городских ча-
сах, она заметила это, когда вышла на улицу. Она не плакала, и за это
спасибо. Выплакаться она успеет завтра, когда ее вызовут в кабинет мсье
Пикара и он скажет ей: "Мадемуазель, вы очень милы и печатаете грамотно
и очень быстро, я нисколько не сомневаюсь в вашей искренности и обосно-
ванности ваших доводов, но, к сожалению, вынужден сказать, что вам сле-
дует подыскать себе другое место".
Конечно, мсье Пикар не станет разговаривать с ней подобным образом,
но ее выставят с работы на второй же день, как самую последнюю дуреху,
как глупую тетерю, как чокнутую девицу, каковой она и является.
"Чокнутый - любимое словцо Даниеля. Он говорит: "чокнутый тип", "шо-
фер совсем чокнутый", "тут мне навстречу попалась совершенно чокнутая
девица". У него это означает: сумасшедший, тупица, человек, у которого
не все дома, который ничего вокруг себя не замечает.
Она не плакала, но глаза ей как бы застилал туман, и она плохо разли-
чала здание вокзала, автомобильную стоянку перед вокзалом, автобусы,
отъезжающие в сторону площади Бастилии, весь этот город, о котором она
долгие месяцы мечтала, как глупая тетеря, как чокнутая провинциалка.
Завтра ее уволят. Вернее всего, заберут и комнату. Все, вероятно,
кончится, так и не успев начаться. Три дня назад, всего три дня, она ри-
совала себе свой приезд в Париж, у нее был аппетит маленькой хищницы,
крепкие зубы, которые два раза в день она чистила пастой "Сельжин", луч-
шей лечебно-профилактической пастой, голубое Пальто, купленное всего
лишь месяц назад, чудесные белокурые волосы, красивые ноги, большие го-
лубые глаза, от взгляда которых у нее самой замирало сердце, когда она
смотрелась в зеркало, она умела грамотно и быстро печатать, в чемодане у
нее лежали диплом Школы Пижье, три платья и три юбки, а в сумочке -
пятьдесят тысяч франков.
А вместо всего того, что ее ждало, она встретила этого парня, этого
недотепу, который, верно, еще даже и не брился ни разу, этого избалован-
ного мальчишку, который считает себя одним из чудес света и думает, что
вокруг все чокнутые, который шага не может ступить, чтобы не попасть вам
под ноги и не разорвать вам чулки, мой малыш, мой дорогой, мой любимый,
мой Даниель.
Она вдруг осознала, что едет в автобусе в сторону площади Бастилии и
ей следует взять билет. Она купила билет до самой площади, Боже, как все
это ей надоело, дальше она пойдет пешком, куда глаза глядят, с кара-
мелькой во рту и вкусом поцелуя на губах, вот тогда она даст волю сле-
зам, никто не увидит, как я плачу, он разорвал мне три пары чулок, и я
хочу умереть, клянусь жизнью, я хочу умереть, раз я больше его никогда
не увижу.
На площади Бастилии, когда она уже вышла из автобуса и шла, размахи-
вая руками, потому что забыла сумочку в четыре часа в конторе, она впер-
вые подумала: "Я уже была здесь, но тогда он был рядом со мной, это было
и ужасно, и чудесно, если бы мама об этом узнала, она бы упала в обмо-
рок, но мне наплевать на все, наплевать, тем хуже для меня, я плачу".
Она плакала, проходя через площадь, плакала, как последняя дура, нас-
тоящая тетеря, мне наплевать, а те, кому это не нравится, могут на меня
не смотреть, мне наплевать, какая огромная площадь, черная и блестящая,
окруженная со всех сторон далекими огнями фонарей. Дала ли я ему денег,
чтобы он смог хотя бы поесть в поезде?
Здесь она уже была вместе с ним. В каком бы месте этого сырого про-
мозглого города она теперь ни оказалась, она будет вспоминать, что уже
побывала здесь с ним в эти два дня. Когда же это было? В субботу. В так-
си.
"Не стану прямо сейчас возвращаться домой, - решила она. - Пойду пеш-
ком до Пале-Руаяль, найду какое-нибудь не очень ярко освещенное кафе,
закажу глазунью из двух яиц, буду есть и читать газету, а потом отправ-
люсь пешком на улицу Бак. Поднимусь к себе, приведу в порядок комнату,
словно ничего и не случилось. Или же зайду в какой-нибудь бар и буду ва-
лять дурака. Буду болтать с парнями, танцевать, выпью что-нибудь покреп-
че, чтобы закружилась голова и я смогла бы обо всем позабыть, но что мо-
жет заставить меня позабыть Даниеля?"
Три дня назад, в пятницу вечером, она расцеловалась с матерью и млад-
шим братишкой на вокзале в Авиньоне. Села в поезд, у нее были крепкие
зубы маленькой хищницы и счастливая улыбка, при виде которой мама сказа-
ла:
- Тебе совсем не жаль, что ты расстаешься с нами?
А она ответила:
- Мы скоро увидимся! На Рождество! Всего через три месяца, это же
пустяки. А что значат три дня?
Он стоял, вытянувшись, как солдат на посту, в тамбуре возле туалета,
у самой "гармошки", ведущей в соседний вагон, готовый перейти туда, как
только появятся контролеры, светловолосый, с перекинутым через руку пла-
щом, в мятом твидовом костюме, у него были глаза побитого пса и на ред-
кость дурацкий вид.
Поезд уже отправляли. Он наклонился, чтобы помочь ей поднять в вагон
чемодан, потерял равновесие и вот тогда-то и порвал ей первую пару чу-
лок.
Она сказала ему со злостью: "Пустите, я уж как-нибудь справлюсь са-
ма". У нее еще болела лодыжка, по которой он ее стукнул. Петли на чулке
поползли, и закрепить их было уже невозможно. Не стоило даже доставать
лак для ногтей, чтобы склеить края дырки.
Он не извинился, он не умел извиняться. Он стоял рядом, дурак дура-
ком, и сказал:
- А он тяжелый. - И, глядя своими печальными глазами, как она припод-
нимает подол, чтобы взглянуть на порванный чулок, добавил (этого ей
только не хватало): - Теперь только на выброс. У меня на подошвах желез-
ные штуковины, мне их мама поставила, я всем рву чулки.
Поезд уже шел полным ходом, и она, придерживая платье и прижав смо-
ченный слюной палец к порванному чулку, подняла на него глаза и по-нас-
тоящему разглядела его. Красивое лицо, лет пятнадцать или шестнадцать,
вид как у побитого пса, и тогда она сказала, что все это не имеет значе-
ния, все это ерунда. И сама донесла чемодан до купе.
В середине коридора у открытого окна стояла женщина, Жоржетта Тома, и
длинноносый мужчина, Кабур. Женщина, чтобы пропустить ее, слегка втянула
зад, взглянула на нее, и глаза ее. Бог знает почему, она никогда не за-
будет (может быть, потому, что та умерла); она смотрела как человек, ко-
торый ее, Бэмби, знает, глаза эти словно говорили: "А вот и она".
В купе была особая атмосфера, было душно и жарко. Нижнюю полку справа
занимала женщина, нижнюю слева - мужчина.
Бэмби легла на свою полку, думая о маме, о своих трех платьях, кото-
рые неплохо было бы достать из чемодана и повесить на плечики, о разор-
ванном чулке. Она под одеялом стянула с себя чулки, а затем, поворачива-
ясь с боку на бок, и платье. "Не могу же я спать одетой, интересно, как
поступают другие?"
Блондинка, мадам Даррес, про которую Даниель сказал ей позднее, что
она актриса, была в розовой пижаме и розовом халатике. Она читала ил-
люстрированный журнал и время от времени поглядывала на Бэмби. И, нако-
нец, сказала:
- У вас есть лампочка над головой.
Бэмби включила свет, ответила: спасибо, теперь все хорошо продумано в
поездах.
По правде говоря, она впервые ехала в подобном вагоне. Она аккуратно
уложила свое платье у самой стены, поставила сумку в ногах, спрятала
чулки под подушку и, засунув в рот вишневую карамельку, принялась читать
взятую с собой книгу. Чуть позже, широко распахнув дверь, в купе вошли
контролеры.
- Есть. Бегу! - сказал официант. - Глазунья из двух яиц и к ней круж-
ка пива.
Бэмби сидела одна за столиком в небольшом кафе на Пале-Руаяль.
Она во второй раз перечитала статью во "Франс Суар", но не нашла ни-
чего нового. Лишь более многословно было изложено то, о чем уже сообща-
лось в утренних выпусках. Говорилось, что уголовная полиция очень сдер-
жанна, что в ближайшее время преступник будет арестован. Она напрасно
искала имя инспектора Грацциано, о котором Даниель сказал ей: "Вот ему я
доверяю". У нее, верно, были красные глаза, потому что официант, подавая
глазунью, пристально посмотрел на нее, а уходя, дважды оглянулся. Ей за-
хотелось достать из сумочки пудреницу, но тут она вспомнила, что забыла
ее в конторе, на улице Реомюра. Кошелек, к счастью, был у нее в кармане
пальто вместе с мокрым от слез платком "Понедельник" и конфетами, кото-
рые Даниель отказался взять.
Мысль вышить на носовом платке "Понедельник" пришла в голову ее маме.
Так она вышила на платках все дни недели. В поезде, когда она впервые
встретилась с Даниелем, случилась целая история с платком "Пятница",
красным в мелкую зеленую клетку.
Ей пришлось приподняться и, придерживая на груди одеяло, чтобы не по-
казаться в бюстгальтере, протянуть руку к своему голубому пальто. Она
подала билет тому из контролеров, который стоял к ней ближе. Второй
контролер проверял билет крашеной блондинки. Потом они разбудили мужчи-
ну, спавшего внизу под полкой Бэмби, и он, ворча, с трудом открыл глаза.
Воспользовавшись тем, что никто на нее не смотрит, она натянула голу-
бое пальто и спустилась вниз. Сунув ноги в туфли, она вышла в коридор.
Жоржетта Тома и Кабур все еще болтали, стоя рядом у открытого окна. Мо-
лодая красивая брюнетка курила, выпуская большие клубы дыма, которые ве-
тер гнал обратно в коридор. По черному небу проплывали черные деревья.
Туалет был занят. Она перешла через "гармошку" в соседний вагон, но
там в туалете тоже кто-то был, и она вернулась. В "гармошке", где пол
ходил ходуном у нее под ногами, как в аттракционе на ярмарке, ей приш-
лось, чтобы сохранить равновесие, обеими руками держаться за стены, и
она испачкала пальцы.
Она подождала еще немного. Она слышала, как контролеры по очереди
