ла, как гудит неисправное отопление. Она медленно поднималась по сту-
пенькам и все думала: он замер молча, настоящий мальчишка, затем он об-
нял меня, не поднимая головы, своими большими руками, на которые я смот-
рела в ресторане, за час до этого, словно тогда уже знала.
На следующее утро - сегодня утром! - он порвал ей третью пару чулок,
опрокинув ее на кровать, когда она уже была наполовину одета. И чертых-
нулся, это какой-то рок, и она сделала вид, что сердится, чтобы он стал
снова таким же нежным, как ночью, потому что утро-это совсем не то, что
ночь, потому что сейчас она с трудом узнавала себя, узнавала его. Но
все, что произошло, было правдой, у него была такая же нежная кожа, та-
кие же нежные губы, и эта ночь не была чудесным сном.
Пятый этаж, остался еще один. Автомат освещения лестницы, как и отоп-
ление в этом доме, работал из рук вон. Она протянула руку к выключателю,
стараясь нащупать его в темноте. Я искала его губы в темноте, я не спала
всю ночь, мой Даниель, мой Дани, моя любовь, тем хуже для мамы, тем хуже
для меня, и неважно, что будет завтра. Свет снова загорелся.
Что же он понял? О чем он не успел сказать мне на перроне? В полдень
она взяла такси, чтобы вернуться поскорее домой, она немного опьянела от
того, что не спала всю ночь, от стука пишущих машинок, губы у нее рас-
пухли, и она повторяла себе все утро: все догадаются по моему лицу, что
произошло со мной этой ночью. Она встретилась с ним в том самом рестора-
не, где они обедали в первый день, с бретонскими тарелками, в ресторане
было много народу, они же смотрели друг на друга, не в силах произнести
ни слова. Он не стал ей рассказывать, за кем он гонялся в это утро по
Парижу.
Бэмби добралась до площадки последнего этажа, где находились комнаты
для прислуги. Сейчас я лягу в постель, в темноте, думала она, а записку,
которую он мне оставил, прочту завтра утром, я не хочу читать ее сейчас,
нет, я все же ее прочту. В полдень, это было ужасно, мы не смогли пого-
ворить. Я хотела поскорее закончить обед, чтобы успеть хоть ненадолго
подняться к себе, он все понял, я сказала какую-то глупость, прижавшись
к его щеке, он раздел меня, такой же нежный, как и ночью. Боже мой, это
правда, он вернулся, это Даниель, он тут.
Она увидела полоску света под своей дверью. Решила было, что ошиб-
лась. Но нет, это точно ее дверь. Он пересел на другой поезд, и вот он
здесь.
В темноте - свет снова погас - она, вытянув перед собой руки, прошла
по коридору, где видны были лишь эта полоска света и яркое, точно уста-
вившийся на нее чей-то глаз, пятно замочной скважины, повторяя про себя:
нет, это невозможно, ему негде было сойти и пересесть на другой поезд,
нет, право, можно подумать, что это глаз и что он ждет меня. Она с силой
толкнула дверь и сразу вошла.
От выстрела в комнате еще стоял едкий запах. Сандрина лежала, прива-
лившись к кровати, ноги ее казались какими-то тряпичными, а все тело
словно было набито отрубями. Падая, она потащила за собой табурет, и ру-
ка ее еще в отчаянии цеплялась за красный репс покрывала, такого же
красного цвета, как то страшное пятно, в которое превратилось ее лицо.
На ночном столике возле сложенного вчетверо листка бумагизаписки, ос-
тавленной Даниелем - лежала черная кожаная сумочка Бэмби, и в ней отра-
жался свет круглого потолочного плафона: желтый, яркий, ослепляющий.
А затем - часа через два или три, она сама не знает - она оказалась в
незнакомом гостиничном номере, обставленном светлой мебелью, на какой-то
улице неподалеку от Дома Инвалидов, одна в своем голубом пальто. Стояла,
прижавшись лбом к оконному стеклу, струи дождя били ей в лицо, а лицо
оставалось сухим.
В правой руке она все еще держала записку Даниеля: неразборчивое "я
люблю тебя - и только - на скомканном, смятом листочке бумаги, который
она то и дело подносила к губам, стискивала в зубах.
Она зубами цеплялась за это "я люблю тебя - и только, - чтобы не ду-
мать о Сандрине, которая просто вошла в мою незапертую комнату занести
мне сумочку, чтобы не думать о том чудовищном, во что превратилось лицо
Сандрины, чтобы не думать: у нее мое лицо, это я должна была лежать вот
так на полу, вцепившись в покрывало. Завтра я пойду в полицию. Я люблю
тебя, я жду, когда ты доберешься до Ниццы, чтобы уже никто не мог причи-
нить тебе зла, я не думаю ни о чем другом, лишь об этом "я люблю тебя -
и только.
МЕСТО 225
Эвелина Берта Жаклина Лаверт, в замужестве Гароди, двадцати семи лет,
красивая, стройная, с длинными черными волосами, рост метр шестьдесят,
особые приметы: скрытная, лживая, упрямая, вызывающая раздражение, пол-
ными ужаса голубыми глазами смотрела на розовый листок бумаги, который
протягивал ей Малле, открепив его от подоконника. После убийства девушки
из Авиньона "курс покойника" упал еще на 35 тысяч франков.
- Уже пять человек, вам этого мало?
- Вы с ума сошли! Вы просто отвратительный субъект! Она снова захны-
кала, обхватив голову своими красивыми руками, в своем дорогом замшевом
пальто, ношенном ровно столько, сколько требуется, чтобы выглядеть в нем
элегантно.
- Вы все время лжете!
- Я не лгу!
- Вам очень хочется оказаться шестой?
- Что вам от меня надо? Я ничего не знаю.
- В купе было шесть человек. Остались одна вы. Остальные тоже ничего
не знали. Им всем всадили пулю в голову, потому что они ничего не знали,
пусть так. Тогда скажите нам, чего именно вы не знали!
Она упрямо покачала головой. Малле смял розовый листок и выбросил его
в стоявшую рядом корзину для бумаг.
- Удачи тебе, - сказал Грацци. - Продолжай.
Он вышел из кабинета, ощущая какую-то тяжесть в желудке. То ли от ус-
талости, то ли от отвращения.
- Ну, как она? - спросил Таркен.
- Продержится всего час или два. Заговорит, возможно, еще до двенад-
цати.
Грацци с блокнотом в руках опустился в стоявшее перед столом кресло и
положил ногу на ногу.
Утренние газеты сообщали об убийстве Кабура, Элианы Даррес и Ривола-
ни. В 38-м автобусе Грацци заметил, как все пассажиры, проезжая мимо фи-
лиала фирмы "Прожин", где работал Кабур, повернули голову в ту сторону.
- Новости поступают отовсюду. Два дня назад это могло бы помочь выйти
на его след. Теперь же...
- А какие именно?
- Во-первых, "Прожин". В субботу во второй половине дня кто-то позво-
нил и спросил адрес Кабура. Мужской голос. Сказал, что он их старый кли-
ент и готовит для своей фирмы список подарков к Рождеству. Может быть,
это и так. А может быть, таким образом этому подонку удалось отыскать
беднягу.
Грацци поставил галочку в своем блокноте.
- Затем Риволани. У него есть долги.
- У меня тоже, - отозвался Таркен.
- Даррес. Во время обыска у нее обнаружили банковские извещения, но
не нашли чековой книжки.
- Ну и что? У нее, наверное, кончилась книжка, и она не успела выпи-
сать новую. Что здесь такого?
- Вот что не дает мне покоя: кажется, я где-то видел эту книжку.
- Где же это?
- У нее дома, когда подобрал ее сумочку в лифте. Я, должно быть, по-
ложил ее куда-нибудь в спальне.
- Ну и ну, пожалуй, это в первый раз отдел криминалистики что-то те-
ряет. Где у них только была голова! Во всяком случае, достаточно позво-
нить в банк.
- Уже позвонили. Жан Лу говорит, что у нее на счету двести или триста
тысяч франков, и все вроде бы в порядке.
- Тогда не морочь мне больше голову своими историями. Как бы там ни
было, мы его наверняка поймаем.
За сорок пять минут до этого разговора, ровно в 10 часов, позвонили
из Марселя: никаких следов Роже Трамони в Приморских Альпах. Гостиница,
где каждый год во время отпуска останавливался официант из кафе, нахо-
дится в Пюже-Тенье. Полиция самым тщательным образом проверила все гос-
тиницы и пансионаты того же класса в департаменте.
Приметы Трамони были сообщены в Главное управление: рост средний, ху-
дощавый, вид болезненный, тридцать семь лет, волосы густые, шатен. По
мнению Таркена, именно этот человек получил семьсот тысяч франков на
улице Круа-де-Пти-Шан.
- Пока никаких следов новых банкнот, - сказал Грацци.
Их номера они получили накануне около пяти часов вечера.
А в семь часов список номеров, уже отпечатанный в типографии, должен
был поступить во все городские службы. Четырнадцать банкнот достоинством
по 500 франков.
- Если даже нам повезет, мы услышим о них не раньше, чем через день
или два, - сказал Таркен. - Он же псих. Может быть, он их еще даже не
обменял.
- Мы попросили мать малышки Бомба, она живет в Авиньоне, приехать
опознать свою дочь. В конторе, где девушка только вчера начала работать,
никто не захотел брать это на себя. Они ее почти не знали. Впрочем, этот
негодяй так с ней разделался, что ее родная мать не опознает.
- Продолжай, Грацци.
- Она выбежала из конторы около четырех часов, как сумасшедшая, никто
не знает почему. Тут действительно не повезло, полная неизвестность. У
девчушки нет ни друзей, ни знакомых, ничего, что связывало бы ее с Пари-
жем. Никаких при ней документов, как и у Кабура. Только фотографии в ее
комнате. А нашли ее в десять вечера. Габер напал в конце концов на ее
след, благодаря одному таксисту, за четверть часа до этого. Ее убили в
9-9.15. Еще бы часок, и она бы осталась жива. Таксист запомнил ее
пальто. Похоже, она была очень хорошенькой. Он довез ее до улицы Бак, с
ней был еще один парень. О нем мы пока ничего не знаем.
- Что еще?
- Ничего. Разная мелочь. В Марселе хозяева кафе говорят, что Роже
Трамони - один из тех одержимых игроков, которые сами никогда не играют.
Это он принимает ставки в городском тотализаторе, всегда записывает, кто
сколько поставил. Он также записывает номера всех лотерейных билетов,
которые продал: когда кто-нибудь выигрывает десять тысяч франков, он без
конца повторяет: "А ведь я сам мог получить эти деньги, они были у меня
в руках".
Грацци закрыл свой блокнот и добавил, что этому есть название.
- Знаю, - ответил шеф. - Мазохизм.
В это утро у него у самого был измученный вид, как у мазохиста. Грац-
ци встал, сказав:
- Ладно, как только мы его поймаем, я сам за него возьмусь.
И, поскольку шеф ничего не ответил, в конце концов спросил, что его
беспокоит, не печень ли?
- Его пушка, - ответил Таркен. - Девица, задушенная в поезде, и ре-
вольвер 45-го калибра, к тому же оснащенный пулями с надпилом, плохо со-
четаются. И еще: как это он умудряется всякий раз раньше нас выходить на
след тех, кто ему мешает? В этот вторник в 11.30 в коридоре зародилась
уверенность в победе, затем уверенность эта проникла и в комнату инспек-
торов и по внутреннему телефону передалась шефу, от шефа - главному ше-
фу, а затем и следователю Фрегару. Но победу на этот раз торжествовали
без громкого смеха и глупых шуточек, как это бывало обычно, и слава Бо-
гу, потому что ровно через 18 минут, в 11.48, от их оптимизма осталось
лишь горькое воспоминание, от которого они предпочли бы поскорее изба-
виться. С точки зрения Таркена, человека, привыкшего рассуждать логично,
в любом деле об убийстве должны быть убийца, жертва и свидетели, а тут
уже никого не оставалось.
В 11.20 контролеры, проверявшие билеты в "Фокейце", сообщили, что хо-
рошо помнят человека, имевшего приметы Роже Трамони. Они видели его в
коридоре поезда.
В 11.30 кассиры с улицы Круа-де-Пти-Шан узнали официанта кафе на фо-
тотелеграмме, которую им предъявил Жуй. Фактически он уже в их руках. Он
в Париже. Теперь остается только просмотреть все регистрационные карточ-
ки в гостиницах, проверить удостоверение личности, рутинная работа.
- Если он и уехал из Парижа, то не раньше десяти или одиннадцати ве-
чера, из-за этой малышки. Но осталась еще Гароди. Она опасна для него не
меньше, чем остальные. Он, должно быть, и ее захочет убрать. Значит, он
