ей? - Темзинскому мореходному училищу в Гринвиче. Пока был жив Доумэн,
он понемногу восстановил "Катти Сарк" прежний рангоут. Долго ему
пришлось собирать по крохам лес, парусину, тросы и деньги. Перед
смертью удалось Доумэну выйти на клипере в океан, к Азорам... Помните,
как мечтал он командовать "Катти Сарк"? - Моряк задумался и продолжал:
- Хоронил Доумэна весь Фальмут, даже из Лондона приехали. В прошлом же
году пригласили Вуджета. И с ним на борту "Катти" пошла кругом Англии
из Фальмута в Темзу, откуда семьдесят лет назад она отправилась в свое
первое плавание в Китай. Теперь "Катти" служит вспомогательным учебным
кораблем для морских кадетов. Корабль в сохранности и крепок... хоть и
не в музее, как мы тогда думали.
- Я понимаю, - осторожно сказал я. - Сейчас Англии не до музея...
Но неужели еще жив Вуджет? Сколько же старику лет?
- Не знаю, много. Не только жив, но и здоров, не хуже своего
корабля. Роется в саду, поливает розы... Да, впрочем, хотите нанести
ему визит?
Я с радостью согласился.
Конечно, старик был "крепок" лишь относительно. Дряхлый пережиток
парусного флота ничем не напоминал отважного капитана-гонщика,
прославившего Англию на морских путях. Но живость ума и великолепная
память не оставили капитана Ричарда Вуджета.
Я погостил у него два дня - до понедельника. В субботу вечером
приехал сын капитана, тоже Дик, и его товарищ Ирвинг. Оба когда-то
служили учениками на "Катти Сарк", а теперь сами командовали
кораблями, хоть и не столь знаменитыми, да вдобавок еще пароходами.
Меня глубоко тронула нежность, с которой оба эти уже не первой
молодости моряки относились к старому Вуджету.
Мы подолгу сидели на террасе с раздвижными, на японский манер,
стенками. С шумевшего поодаль моря ползли вереницы слезливых туч.
Прихваченные морозом поздние розы посеребрил моросистый дождь, и
беспомощные лепестки устилали потемневшую землю. Но горячий чай был
крепок, и беседа подогревалась милыми воспоминаниями о выносливой
молодости с ее вечным ожиданием необычайного.
Дополняемый сыном и Ирвингом, старый Вуджет рассказал мне историю
своего корабля. К несчастью, я не записывал тогда ничего, надеясь на
память, а она-то после болезни стала подводить... Только недавно
собрался с духом и написал все, что смог припомнить. Получилось вроде
маленькой повести, и я когда-нибудь прочту ее вам.
Но отложить прочтение повести капитану Лихтанову не удалось.
Раззадоренные гости потребовали от юбиляра "выкладывать все, и теперь
же". Он сдался, принес пачку исписанных листков и, презирая, как
всякий настоящий моряк, очки, прочел их нам, держа перед собой на
вытянутой руке.
МЕЧТА-ВЕДЬМА
Главный строитель верфей Скотта и Линтона в Думбартоне встал
навстречу важному заказчику. Фирма уже давно переписывалась с
судовладельцем Джоном Виллисом о его намерении построить
корабль-мечту, который не только взял бы первенство на гонках кораблей
чайной торговли, но и смог бы постоянно удерживать его.
Оба шотландца пожали друг другу руки. Общительный, полный юмора
кораблестроитель был противоположностью угрюмоватому и заносчивому
судовладельцу.
- Мне достали сведения насчет того нового клипера, - начал,
отдуваясь, Джон Виллис, - что строится Худом в Эбердине.
Кораблестроитель выразил живейший интерес. Судовладелец извлек
книжку в черной коже:
- Сравните с вашими расчетами. Регистровых тонн будет девятьсот
пятьдесят, длина двести тринадцать с половиной...[Меры длины в футах.
Фут равен 30,5 сантиметра.]
- У нас двести четырнадцать, - вставил инженер, - и девятьсот
шестьдесят тонн. Ширина тридцать шесть с половиной.
- Ого, такая же!
- Глубина двадцать и восемь десятых...
- У них больше - двадцать один с третью. Но это пустяк. Похоже,
очень похоже... Набор железный, обшивка - тик, вяз и сосна?
- Да, да!
- Понимаю. Они учли весь опыт Великой гонки прошлого, шестьдесят
шестого года.
- Вы имеете в виду гонку из Фучоу в Лондон?
- Да. Гнались девять лучших чайных клиперов. Победитель - Джон
Кэй со своим "Ариэлем". На десять минут позже "Тайпинг". На девяносто
девятый день после выхода из Фучоу.
- Худ взял пропорции "Ариэля". - Инженер порылся в справочниках.
- Да, "Ариэль" чуть-чуть короче и уже - восемьсот пятьдесят две тонны.
Но главное не это, главное - площадь парусности. Она вам известна?
- Все известно, даже имя корабля - "Фермопилы". Странное имя!
Почему...
- Так что же парусность? - перебил судостроитель.
- Сейчас. Мне дали ее в этих новых мерах - квадратных метрах.
Вот, площадь основной парусности - две тысячи пятьсот двадцать этих
метров.
Судостроитель сделал быстрый расчет, и лицо его стало
озабоченным.
- Что такое? - встревожился Джон Виллис. - Неужели у вас меньше?
- Меньше... две триста пятьдесят. Да, этот корабль будет
серьезным соперником... Сколько дополнительной парусности?
- Девятьсот тридцать... Слушайте, сэр, я столько лет собирался
заказать особый корабль, понимаете - самый лучший! Я плачу вам
шестнадцать тысяч фунтов! Что же получается с этими "Фермопилами",
черт возьми это дурацкое имя!
- Вы получите самый лучший. Я увеличу нашу дополнительную
парусность, всего дополнительной будет одиннадцать тысяч квадратных
футов - около тысячи метров.
- Вам виднее! Но извольте сделать обшивку только из тика, ну...
можно еще горный вяз. Но чтоб без сосны, как у худовского клипера!
Плохо будет, если мой клипер окажется не самым быстрым кораблем на
чайных линиях!
Судостроитель встал.
- Слушайте, Виллис, я хочу, чтобы вы поняли меня, - медленно
сказал он. - Мы строим корабль самый прочный, самый легкий на ходу,
самый совершенный по всем пропорциям и парусности, самый безопасный
для плавания в любых морях. Я не буду ставить лунных парусов на нашем
клипере, разве только маленький гроттрюмсель[В английском флоте самые
верхние паруса (трюмсели) назывались лунными, бом-брамсели -
небесными, брамсели - королевскими и т.п.]. Ведь я не собираюсь
построить рекордиста по скорости. Такой уже был. И до сих пор, через
одиннадцать лет, его рекорд еще никем не побит. Наверно, и не будет
побит: тут нужен не только корабль, но и капитан, не жалеющий ни
корабля, ни людей.
- Кого вы имеете в виду?
- Американцев. Их три клипера - "Летящее облако", "Молния" и
"Джемс Бэйнс". Антони Энрайт на "Молнии" поставил в пятьдесят седьмом
в Южной Атлантике, к югу от острова Гоф, мировой рекорд - прошел за
сутки четыреста тридцать миль.
- Бог мой! "Джемс Бэйнса" я сам видел по пути из Кейптауна в
Сидней.
- В каком году?
- В пятьдесят шестом.
- В этот именно год он поставил рекорд скорости. Рекорд
опубликован... Возьмите журнал. Двадцать один узел!
Виллис схватил номер "Морского альманаха".
- А наш клипер так ходить не будет? - спросил он с нескрываемой
обидой.
Кораблестроитель положил руку на плечо упрямого шотландца:
- Поймите, Виллис, это не годится! Американцы оказались слишком
смелы: еще пятнадцать лет назад они заострили обводы, отодвинули назад
фок-мачту и начали крепить стеньговые штаги на палубу, а не к топам
мачт... Корабли стали нести громадную парусность. Но эти знаменитые
клипера служили только лет шесть-семь, не больше. Гнать такую
громадину со скоростью двадцать узлов! "Джемс Бэйнс" - две с половиной
тысячи тонн, "Молния" - две. Грота-рей у "Джемса Бэйнса" чудовищен -
сто футов, вдвое больше ширины корабля. Деревьев таких не нашлось,
склепали из пластин орегонской сосны... Такая парусность! А набор
деревянный, дубовый, с медным креплением. Разве можно? Они и
развалились, эти великолепные ходоки, едва себя окупив... Мы вам
построим несокрушимый корабль наиболее совершенных пропорций, но ходом
на три-четыре узла меньше. Все равно быстрее никого не будет, разве
худовский... Ну, да мы примем меры...
- Так вы ручаетесь за восемнадцать узлов? - повеселел Виллис.
- Скажем так: с попутным ветром всегда семнадцать, а можно будет
выжать и восемнадцать. Не рекорд! Постоянная коммерческая скорость!
Судовладелец вскоре откланялся, захватив с собой "Морской
альманах". Провожая его к дверям, строитель вспомнил:
- Имя, давайте имя клипера, на днях будем закладывать. Иначе не
успеем оснастить и отправить в рейс в шестьдесят девятом!
Джон Виллис приехал в свой просторный, несколько мрачный дом и
заперся в кабинете.
- "Джемс Бэйнс". 1856 год. Одиннадцать лет назад... - бормотал
он, раскрывая журнал и водя пальцем по оглавлению.
Наконец он нашел нужное - выписку из вахтенного журнала
клипера-рекордиста.
"1856, июня 18, широта 42° 47 южная, долгота 115° 54 восточная,
барометр 29,20 дюймов. Ветер меняется от З до ЮЗ. Первую половину дня
сильно свежеет... В 8 ч. 30 м под всеми лиселями с правой и
грот-трюмселем скорость 21 узел. С полуночи шторм от ЮЗ, но ясная
светлая ночь. В 8 часов утра ветер и погода те же. Пройдено за сутки
420 миль".
Джон Виллис опустил альманах на колени и глубоко задумался.
...Июнь 1856 года. Да, в двадцатых числах. Ему было тогда всего
сорок шесть лет, и здоровье еще не начало сдавать, как теперь. Им была
предпринята поездка в Австралию с целью самолично изучить условия
австралийских фрахтов. Корабль его находился в водах великого
западного дрейфа в пятистах милях к югу от Австралии, на долготе ее
западных берегов. До Бассова пролива оставалось еще около тысячи
двухсот миль, а до цели плавания, Сиднея, - тысяча семьсот. "Ревущие
сороковые"[Ревущие сороковые - сороковые широты южного полушария,
очень бурный.], как бы приветствуя судовладельца, посылали крепкие
зимние штормы - все время западные, попутные. Океан взметывался
громадными волнами, сеял водяную пыль. Клочья и струи пены в воздухе
обгоняли корабль. Старый крепкий почтовик скрипел, взмахивал длинным,
крутым бушпритом и грузно проваливался между склонами мечущихся
водяных холмов. Мокрые кливера на секунду обвисали и вновь надувались
с гулким рывком, сотрясая корпус. Виллис не вел корабль, но проводил
на палубе долгие часы, зачарованный мощью этого моря. Океан поражал
своей мрачной первобытной силой. Внезапные шквалы у южноамериканских
берегов, бешеные тайфуны китайских морей были опаснее, но ни один
океан не требовал такой прочности от корабля и непрерывной,
изматывающей борьбы с бурей и страшным волнением, как здесь, вдоль
сорокового градуса южной параллели, на границе Индийского и Южного
Ледовитого океанов.
Незабываемая встреча произошла в светлую июньскую ночь. Джон
Виллис задержался на палубе, пытаясь рассеять головную боль от тяжелой
многодневной качки. Ветер крепчал с каждым часом. Грустное пение
такелажа, которому вторил низкий гул парусов, становилось резче и
как-то наглее, пока не перешло в победный вой. Вахтенный помощник
вызвал людей наверх - уменьшить парусность. Лаг исправно отсчитывал
мили, и заслуженный корабль шел со скоростью в тринадцать узлов.
Внезапный крик вахтенного перекрыл свист ветра и всплески волн:
- Корабль справа, с кормы, идет тем же галсом!
В свете луны показалось сначала расплывчатое белое пятно, потом
черная точка корпуса. С невероятной быстротой догонявшее судно росло,
становилось отчетливее. Джон Виллис бросился на мостик. Корабль шел в
бакштаг[Бакштаг - ветер, дующий сзади наискось по курсу корабля;
