нас от поверхности земли. Но здесь приятно было почувствовать тягу
воздуха, вздохнуть как следует. Пламя фонаря вспыхнуло и стало гореть
ярче. Долго лежали мы, отдыхая на гладкой плите, похожей на большую
льдину. Движение воздуха колебало огонек фонаря и холодило
разгоряченное лицо.
- Тянет здорово, Корнилыч, - нарушил я молчание. - Пожалуй,
где-то близко выходные выработки.
- Близко-то близко, да не для нас. Это знаешь куда тянет? В
большую Покровскую шахту, откуда воду берут в выселке на сырту. Ее
второй горизонт примерно с этим сходится, а сбойка была, но нам туда
не пробраться - село все, а понизу затоплено. Нет, наша дорога теперь
направо, в Верхоторский отвод - Мясниковский Новый по-другому
называется. Ну, давай полезли понемногу, - отдыхался я...
Щель, несмотря на свой зловещий вид, оказалась сравнительно
легкопроходимой. Из нее мы попали в узкий ход, а дальше - в большие,
правильные выработки и через несколько узких восстающих поднялись
метров на двенадцать выше. Потом потянулись низкие, неправильной
формы, изогнутые ходы. Они неуклонно заворачивали к юго-востоку, пока
не перешли в широкую галерею.
- Вот тебе и Старо-Ордынский! - обрадованно сказал штейгер. - Это
штольня кольцом вокруг пойдет, а из нее - орты внутрь, как колесные
спицы. Посередке большая камера - нам туда и надо... Да вот одна орта,
в нее и лезем...
Низкое сводчатое отверстие хода чернело налево у пола галереи.
Пришлось снова становиться на четвереньки и, испытывая острую боль в
натруженных коленях, продвигаться по слегка наклоненному вверх тесному
ходу. Несмотря на всю привычку, я стал уставать от ползанья.
Внезапно орта кончилась, и мы вошли в огромный, почти круглый
зал. Как я ни поднимал фонарь, мне не удалось разглядеть потолок, и
только когда я зажег свечу, увидел его изрытую подсечками поверхность
на высоте больше десяти метров. Огромные черные бревна столбовой крепи
стояли колоннадой, подпирая своими терявшимися в темноте верхушками
боковые уступы, косо сбегавшие с потолка к стенам зала. Пол был ровен
и чист. Против устья орты виднелись высокие закати - штабеля
оставленной в выработке бедной руды.
- Ну и чудеса! - воскликнул я в восторге, осматриваясь кругом. -
Но как крепи уцелели здесь за сто лет, не понимаю!
- Это дело немудреное. Прежде ведь дубами крепили. А уцелели
потому, что не давило здесь. Попробуй-ка крепь - смекнешь сразу.
Я подошел к ближайшему черному столбу и тронул его пальцем. Палец
вошел, как в масло, в сырую и черную мякоть, но в глубине нащупывалось
твердое дерево. Присмотревшись, я заметил, что древесина окрашена
местами в густо-синий, местами в зеленый цвета - значит, насквозь
пропитана медными солями.
Мы расположились на отдых у штабелей руды. Часы показывали четыре
утра: уже двадцать один час находились мы под землей. Усталость брала
свое.
- Много ли осталось, Корнилыч? - обратился я к штейгеру, доставая
еду.
- Тут уж пустое. Сейчас в Чебеньки выйдем - и в штольню в
Ордынском логу, выше ключа, в лесок.
- Ну и далеко же нас завело! Досталось тебе, Корнилыч!
- И то не думал я, что перед смертью еще раз побываю. После
Шаврина я был тут с сыном лет пятьдесят назад...
- Вот что, пока будем закусывать да отдыхать, доскажи-ка мне, что
дальше с Андреем было, - попросил я.
- Выпивки-то осталось сколь-нибудь? - спросил старик. - Заморился
я. А хорош шоколад-то: как поешь, сразу силы прибудет. В наше время мы
его не видывали...
Он молчал, закусывая, и, только основательно заправившись,
сказал:
- Ну ладно, слушай дальше... Так, значит, Андрюшка валялся в
амбаре, скрученный по рукам и ногам, а мы ничего не слыхали... Либо
его связали некрепко, либо ярость в парне больно велика была, только
ночью удалось Андрею от пут освободиться. И хитер же он был!
Поразмялся маленько и влез на толстенную балку наверху, прямо над
дверью, да как завопит диким голосом! Сторож перепугался, вызвал
подмогу. Решили посмотреть, что стряслось с Андрюшкой: то ли ума
решился, то ли помирает парень. Дверь отомкнули, вошли с фонарем в
амбар... Андрюшка прыгнул сверху на последнего, что с ружьем у двери
стоял, сбил его с ног, подхватился - и в степь. Ну, тут: "Держи,
лови!" - бух, бух в темноту... Где там! Сквозь землю провалился. Да и
впрямь ведь в землю ушел - выручай, родная! И выручила...
Утром мне на работу выходить. Встал еще до свету. Мать на стол
собирает и говорит, что с Андрюшкой неладное случилось. Уж слух
прошел: и как управляющий Настю забрал, и как Шаврин ему зубы вышиб, и
как сбежал он ночью куда-то. А что с Настей было, никто не знал. У
меня от этих новостей даже дух захватило, и пошел я на работу сам не
свой. Все думал, что теперь будет и как бы Андрею помочь. Работали мы
в Чебеньках, на самом краю отвода. Полез я шестой забой проверять. Иду
по штреку задумавшись, вдруг слышу Андрюшки Шаврина голос. А я все о
нем думаю, и так это меня пробрало, даже обмер я, остановился.
Посмотрел туда, сюда - рядом печь старая. Посветил, гляжу - и впрямь
Андрюшка меня рукой подманивает. Огляделся я кругом - никого, фонарь
притушил и в печь. А там, в глубине, разбуравлено было и старый
ордынский ход пересекался. Мы с Андрюшкой туда и прошли. Я к нему с
расспросами, как да что. Андрей только головой помотал - некогда, мол:
Настю да и себя спасти надо. "Про тебя, - говорит, - знают, что ты
дружок мой, следить будут, так ты долго здесь не задерживайся. Костьке
Силаеву (это второй его дружок был) скажи, что я повидать его хочу
ночью, чтобы только никто не видел. Принесите в Ордынский лог, к ключу
у четырех больших берез, еды побольше - на несколько дней. Там я вас
встречу и скажу, что дальше делать надо. И еще: пусть ты или Костя
всенепременно перед вечером с кузнецовой Надеждой повидаются. Пусть
она постарается передать Насте: жив Андрей и скоро ее освободит.
Старому ироду пускай не поддается и ждет от меня известия..." На том и
порешили. Харч, что я с собой взял, отдал Андрюшке, и он исчез в
ордынской работе. Я потихоньку выбрался из печи - да к себе в забой.
Места не нахожу, все думаю, как с Костей повидаться. На счастье,
понадобились мне новые клинья, а наша кузница стояла у
Верхне-Ордынского, где Костька работал. Я скорее туда. Ну, повезло:
Костьку разыскал, перемигнулся, быстро ему все сказал... Сговорились,
что Надежду он повидает. А встретимся мы у большого Волковского
вывоза, выходить будем порознь. Отлегло у меня от сердца, вернулся я к
себе на шахту. А кругом уж только и разговору, что об Андрюшке и
Насте. Приказчики да сторожа в степь поскакали - Андрея ловить, да
собаки охотничьи спущены были.
Управляющий занемог - видно, здорово его Андрей стукнул, - в
постели лежал. Награду назначил большую, кто Шаврина поймает. Нарочный
в Каргалу поскакал, полицию уведомить, а оттудова в Оренбург к
полицмейстеру, за приказом ловить Андрюшку и в железо ковать.
Я, как домой вернулся, мешок приготовил да потихоньку от матери
насовал в него все, что под руку попалось из еды. Подождал, когда все
заснули. Наудачу, луны-то как раз не было, ночи теплые да темные.
Пошел я, на душе неспокойно: за Андрюшку боюсь, не знаю, что дальше
будет. Тихо в степи, пусто. Где-то стороной, слышно, верховые
проскочили - должно, дружка моего ищут. По узенькой тропинке подошел я
к Волковским вывозам. Чуть забелел на горушке большой вывоз - тут в
кустах заворошилось, и Костька как из-под земли появился. И тоже с
мешком. Пошли мы потихоньку, как два волка, в темноте непроглядной.
Спустились в лог, и не по дороге, а на всякий случай по-за кустами, в
полугоре пошли... Костька мне шепотом рассказывает, как был у Нади.
Та, говорил, даже в лице изменилась, побледнела, однако же говорит -
сделаю. В сумерках прибежала, отдыхаться не может. Настю не увидать,
ни сказать ей не смогла, держат ее по-прежнему под замком. Из
разговоров в доме Надежда узнала, что управляющий сильно занемог, но
клянется, как только ему полегчает, непременно самолично сыскать
Андрюшку и отомстить за свое уродство сполна...
Пока Костя все это рассказывал, подошли мы к месту. У родника
повернули направо; здесь было чистое песчаное место, кругом - кусты
чернотала, а выше - гривка небольшая с травой, и на ней четыре старые
березы. Сели мы под березами. Тихо кругом. Крикнул я сычом. Послушал,
еще раз крикнул. И вдруг откуда ни возьмись Андрюшка прямо перед нами.
Мы даже перепугались от неожиданности. Рассказали мы ему все. Подумал
Андрей и говорит: "Вот что, дружки мои любезные, - пропал я, а я
пропаду - Настя тоже: загубит ее управляющий. Коли хотите помогать,
делать это надо не мешкая. Сперва покажу я вам сейчас место, где меня
сам черт, а не то что Афанасьев, не найдет. Вы в это место отнесите
тулупчик какой или одеяло, посуду для воды да женское платье... Вот
эту цидулю снесите в Воскресенскую контору - Рикарду. В собственные
руки отдайте и ответа ждите. Ответ отнесите сюда и положите - покажу,
в какое место... Дальше вот еще что: старинный рудничок у самой фермы
знаете? Там открытая работа большая, а в ней несколько штолен
маленьких, осыпавшихся. Так вот: средняя штольня выведет в подкоп,
подкоп пойдет все правее и правее, к ямам от дудок, что уже в самом
Ордынском лугу, в кустах. Нужно по этому подкопу пролезть и в одну из
дудок ход расчистить наружу. Только землю, чур, внутрь отгребать.
Надежде скажите, что я вечером послезавтра буду ее ждать в роще на
Заовражном - ей туда добежать пустяк, а вы туда же приходите, как все
обделаете. Только записку мою Рикарду обязательно завтра на свету
снесите, а вечером - ответ". Шаврин вдруг замолчал, прислушался.
Прислушались и мы с Костей. Внизу, по логу, слышен конский топот. "Ну,
други, прятаться надо, это ведь меня ищут", - шепнул Андрюшка. Взял
меня за руку, я - Костьку, и пошли мы в кусты, прихватив мешки. За
кустами была большая старинная штольня - Ордынской звали. Устье
широченное, высокое, верхом въехать можно. А сама штольня короткая, и
выхода из нее нет. "Куда ты, Андрюшка? - говорю я Шаврину шепотом. -
Ведь они беспременно в штольню заглянут - за тем, наверное, и едут..."
- "Ладно. Конечно, заглянут... Да ты поспешай, а то мы их поздно
заметили, заболтались..." И верно, под землей слышно - конские копыта
уже совсем близко топают... В штольне - я знал хорошо - было три хода.
Средний - самый длинный, сажен восемь, Андрюшка нас туда и повел. В
конце - орта небольшая; туда и сюда печи слепыми забоями. Вот мы в
левую печь заскочили. Андрюшка и шепчет: "Вверху, выше роста, подсечка
узкая, всего два аршина в глубину и меньше аршина в ширину. В конце
подсечки - ход вверх, ордынская выработка смыкается. Руки вперед суй,
перегнешься туда вверх, ноги подтянешь - и хоть во весь рост вставай".
Так и сделали, и в самое время - голоса уже по логу слышны. Тут видишь
какое дело: ход-то, он прямо над подсечкой, вверх идет и назад, над
штольней поворачивает, узко очень, и как ни смотри - снизу ничего не
увидишь. Влезли мы все. Андрюшка подвинул два больших куска породы,
опустил в подсечку и конец ее вовсе закрыл. И знать будешь, так не
пролезешь. Назад от подсечки ход шире шел; сели мы втроем над самым
отверстием и слушаем. Верно, в штольню идут, шарят везде, ближе к
нашему забою подходят. Вот чуть-чуть засветило между камнями - это
кто-то свечу прямо к забою поднес. "Так нигде ходу нет?" - слышу,
спрашивает, не узнал по голосу кто. А ему Рыбин, штейгер с
