тон, в то время как большая часть поверхности минерала продолжала
отливать холодной сталью. Взволнованный предчувствием еще не
родившейся догадки, я направил луч осветителя с дневным светом на этюд
"Озера Горных Духов" и увидел в скалах у подножия конусовидной горы
оттенки цветов, в точности сходные с только что виденным под
микроскопом.
Я поспешно схватил цветные таблицы, и тут оказалось, что цвета с
формулами...
Впрочем, зачем приводить здесь самые формулы? Скажу только, что
для науки, изучающей руды различных металлов и
металлы, - минералографии - созданы цветные таблицы тончайших оттенков
всех мыслимых цветов, которых насчитывается около семисот. Каждый из
оттенков имеет свое обозначение, сумма оттенков составляет формулу
минерала. Так вот, оказалось, что краски Чоросова в его изображении
местопребывания горных духов по этим таблицам точно соответствуют
оттенкам киновари в разных условиях освещения, углах падения и всей
прочей сложной игры света, в науке, называемой интерференцией световых
волн. Тайна озера Дены-Дерь вдруг стала мне ясной. Я только
недоумевал, почему подобного рода догадка не пришла давно, еще там, в
горах Алтая.
Я вызвал по телефону такси и вскоре подъезжал к ограде, за
которой светились большие окна химической лаборатории. Мой
знакомый - химик и металлург - был еще здесь.
- А, сибирский медведь! - приветствовал он меня. - Зачем
пожаловал? Опять срочный анализ?
- Нет, Дмитрий Михайлович, я к вам за справкой. Что вы знаете
замечательного о ртути?
- О, ртуть - металл столь замечательный, что книгу толстую
написать можно! Что нужно-то, растолкуйте яснее.
- Да вот, ртуть кипит при трехстах семидесяти градусах, а
испаряется при скольких?
- Всегда, дорогой инженер, за исключением сильного мороза.
- Значит, летуча?
- Необычайно летуча для своего удельного веса. Запомните: при
двадцати градусах тепла в кубометре насыщенного ртутными парами
воздуха - пятнадцать сотых грамма, а при ста градусах - уже почти два
с половиной грамма.
- Еще вопрос: ртутные пары сами светятся или нет и каким цветом?
- Сами не светятся, но иногда, при сильной концентрации в
проходящем свете, дают сине-зеленоватые оттенки. А при электрических
разрядах в разреженном воздухе светятся зеленовато-белым...
- Все ясно. Большущее спасибо!
Через пять минут я звонил у дверей моего врача. С встревоженным
видом добрый старик сам вышел в переднюю, узнав мой голос.
- Что случилось? Опять сердце пошаливает?
- Нет, в порядке. Я на минутку. Скажите, каковы главные симптомы
отравления ртутными парами?
- М-м, вообще ртутью - слюнотечение, рвота, а вот насчет паров
сейчас посмотрю... Заходите.
- Да нет, я на минуточку. Посмотрите скорее, дорогой Павел
Николаевич!
Старик ушел в кабинет и через минуту вернулся с раскрытой книгой
в руках.
- Вот видите, пары ртути: падение кровяного давления, сильное
возбуждение психики, учащенное, прерывистое дыхание, а дальше - смерть
от паралича сердца.
- Вот это великолепно! - не удержался я.
- Что великолепно? Такая смерть?
Но я только засмеялся, мальчишески радуясь недоумению доктора, и
сбежал с лестницы. Теперь я знал, что весь ход моих мыслей безусловно
верен.
Вернувшись домой, я позвонил начальнику своего главка и сообщил,
что в интересах нашей работы мне необходимо немедленно ехать на Алтай.
Я попросил отпустить со мной Красулина, молодого дипломника,
физическая сила и хорошая голова которого были очень нужны мне при
моем все еще болезненном состоянии.
В середине мая уже можно было беспрепятственно достигнуть озера.
Как раз в это время я и вышел из селения Иня на Чуйском тракте с
Красулиным и двумя опытными таежниками-рабочими.
Я помнил все наставления покойного художника о предстоящем пути,
и, главное, в боковом кармане у меня лежала старая, истрепанная
полевая книжка с маршрутом, записанным со слов Чоросова.
Когда мой маленький отряд раскинул вечером палатку на сухой рели
в устье долины, против похожей на вилы сухой лиственницы, я не без
волнения почувствовал, что завтра будет подтверждена правильность моих
предположений, верен ли путь разума через фантазию или я выдумал нечто
еще более невероятное, чем сказочные Духи художника-ойрота. Красулину
передалось мое волнение, и он подсел ко мне на бугорок, где я
задумчиво созерцал рогатую лиственницу.
- Владимир Евгеньевич, - тихо начал он, - помните, вы обещали
рассказать о цели нашей поездки, когда попадем в горы.
- Я надеюсь не позднее чем завтра обнаружить крупное
месторождение ртути, может быть, частично самородной. Завтра увидим,
прав я или нет. Вы знаете, что ртуть встречается обычно в своих
месторождениях в рассеянном виде, в малых концентрациях. Большое
месторождение с богатым содержанием ртути известно только одно в
мире - это...
- ...Альмадена в Испании, - подсказал Красулин.
- Да, уже много веков Альмадена снабжает ртутью полмира. Один раз
там было найдено крохотное озеро чистой ртути. Так вот, я рассчитываю
найти нечто подобное. Что здесь целые утесы чуть ли не целиком состоят
из киновари, в этом я убежден, если только...
- Но, Владимир Евгеньевич, если мы откроем такое месторождение,
это переворот в ртутной экономике!
- Конечно, дорогой! Ртуть - важнейший металл для электротехники и
медицины. Ну а теперь - спать, спать! Завтра поднимемся еще затемно.
Кажется, день будет пасмурный, а нам это и нужно.
- Почему так важен пасмурный день? - спросил Красулин.
- Потому что я не хочу отравить всех вас да и сам отравиться.
Пары ртути не шутка. Доказательство хотя бы в том, что открытие этого
месторождения задержалось на сотни лет именно из-за гибельных свойств
ртутных паров. Завтра мы сразимся с горными духами Дены-Дерь, а там
видно будет...
Дымка розового тумана заволокла хребты. В долине стемнело. Только
острые вершины белков еще долго светились в невидимых нам лучах
солнца. Потом они потухли. Пепельная завеса скрыла горы. Сверкнули
затуманенные пасмурным небом звезды. Я все еще сидел у костра, но в
конце концов поборол свое волнение к улегся спать.
Все события следующего дня запомнились мне почему-то в отрывках.
Отчетливо врезалось в память обширное, совершенно плоское дно
долины между третьим и четвертым озерами. Середина долины лежала
ровным зеленым ковром мшистого болота, без единого деревца, а по краям
высились большие кедры. Лишенные ветвей с одной стороны, кедры тянули
могучие ветви в сторону Озера Горных Духов, как мрачные флаги на
высоких столбах. Низкие, хмурые облака быстро проносились над кедрами,
словно торопясь к таинственному озеру.
Четвертое озеро было невелико и кругло. Из голубовато-серой воды,
покрытой пыльной дымкой ряби, торчала гряда острых камней.
Перебравшись через них, мы попали в густые заросли кедрового сланца, и
еще через десять минут я стоял на берегу Озера Горных Духов. Пепельный
цвет печали лежал на воде и снежных склонах горной цепи. Тем не менее
я сразу же узнал в нем храм горного духа, поразивший мое воображение
несколько лет назад в студии Чоросова.
Добраться до отливающих сталью скал у подножия конусовидной горы
оказалось нелегкой задачей. Но все трудности были нами мгновенно
забыты, когда геологический молоток, звеня, отбил от ребра утеса
первый тяжелый кусок киновари. Дальше скалы понижались скошенными
ступенями к небольшой впадине, над которой вился легкий дымок. Впадину
заполняла мутная горячая вода. Вокруг из глубоких расселин били
горячие ключи, окутывая туманом края впадины.
Я поручил Красулину глазомерную съемку рудного участка, а сам
двинулся вместе с рабочими сквозь пелену тумана к подошве горы.
- Что это там, товарищ начальник? - спросил вдруг рабочий.
Я взглянул в указанном направлении. Наполовину скрытое каменистой
грядой, блестело тусклым и зловещим блеском ртутное озерко - моя
воплощенная фантазия. Поверхность озерка казалась выпуклой. С
непередаваемым волнением склонился я над его упругой поверхностью и,
погружая руки в ускользающую и неподатливую жидкость, думал о
нескольких тысячах тонн жидкого металла - моем подарке Родине.
Прибежавший на мой зов Красулин застыл в немом восхищении. Однако
пришлось умерить восторги и поторапливать своих спутников в выполнении
необходимой работы. Уже чувствовались тяжесть в голове и жжение во
рту - зловещие признаки начинающегося отравления. Я защелкал направо и
налево "лейкой", рабочий наполнил фляги ртутью из озерка. Красулин и
второй рабочий спешно обмеряли выходы рудных пород и размеры озерка.
Казалось, все было готово с молниеносной быстротой, тем не менее
обратно мы шли медленно, вяло, борясь с усиливающимся чувством
угнетения и страха. Пока мы с трудом огибали озеро по левому берегу,
облака разошлись, и нашим глазам открылся граненый алмазный пик. Косые
солнечные лучи прорвались сквозь ворота дальнего ущелья, вся долина
Дены-Дерь наполнилась искрящимся прозрачным светом. Обернувшись, я
увидел сине-зеленые призраки, мелькавшие в недавно покинутом нами
месте. К счастью, берег постепенно выравнивался, и мы скоро добрались
до лошадей.
- Гони, ребята! - вскричал я, поворачивая своего коня.
В тот же день мы спустились по долине до второго озера. В
наступивших сумерках протянутые нам навстречу ветки кедров как бы
грозились, пытаясь задержать нас.
Ночью мы чувствовали себя неважно, но, в общем, все обошлось
благополучно.
Остается сказать немного. Волшебное озеро дало и дает теперь
Советскому Союзу такое количество ртути, что обеспечивает все
потребности нашей многосторонней промышленности.
А я навсегда сохранил признательную память о правдивом художнике,
бесстрашном искателе души гор.
1942 - 1943
ПУТЯМИ СТАРЫХ ГОРНЯКОВ
Это рассказал горный инженер Канин. Он сидел, откинувшись на
спинку кресла, и говорил как бы сам с собой, ни к кому не обращаясь:
- Мне хочется рассказать одну простую историю из жизни подлинно
горных людей, в свое время сильно захватившую меня.
Двадцать лет назад, в 1929 году, я изучал старые медные рудники
недалеко от Оренбурга. Здесь на протяжении едва ли не тысячелетий
велась разработка медных руд, и рудники образовали на обширном
пространстве запутаннейший лабиринт пустот, пробитых человеческими
руками в глубине земли. Рудники эти давно закрылись, и ничего не
осталось от их надземных построек. На степных просторах, на склонах и
вершинах низких холмов выделяются красивыми голубовато-зелеными
пятнами группы отвалов - больших куч бракованной руды, окаймляющих
широкие воронки, - а кое-где видны провалы старых, засыпанных шахт.
Местами отвалы и воронки сплошь покрывают обширные поля в несколько
квадратных километров. Такая земля, по выражению местных хлеборобов,
"порченая", запахивать ее нельзя; поэтому изрытые участки поросли
ковылем или полынью, воронки шахт - кустарником вишни. Даже в разгар
лета, когда все кругом уже выгорело и степь лежит бурая в белесой
дымке палящего зноя, холмы с остатками старых горных работ покрыты
цветами, которые вместе с зелено-голубыми выпуклостями рудных отвалов,
темной листвой вишни и золотистыми колышущимися оторочками ковыля
представляют собой причудливое и красивое сочетание неярких тонов.
Словно акварели талантливых художников, лежат эти маленькие степные
островки на бурой равнине жнивья и паров.
