изученные площади Левских и Смежных рудников были разделены широким
промежутком, оставшимся безвестным. Словом, все эти пробелы портили
радость большой и интересной работы минувшего лета. Я не мог связать
два больших рудных поля.
Мои размышления были прерваны приходом Поленова. В новом рыжем
полушубке, в больших сапогах, старик выглядел торжественно и
празднично и казался много моложе своих лет. Я сразу заметил, что он
чем-то взволнован. В ответ на мое обычное приглашение садиться старый
штейгер сбросил полушубок и, усевшись на табурет, спросил;
- Семен болтал, что ты уезжать собираешься, Васильич?
- Собираюсь, Корнилыч, - ответил я. - Жаль, конечно: полюбились
мне и рудники и место ваше, но пора заканчивать работу, скоро с меня
отчет потребуют.
- Рано ты собрался уезжать, Васильич. Хоть и облазил ты много, да
самых интересных мест еще не посмотрел.
- Знаю, да пробраться к ним не могу. Работы самые старые, сверху
все завалено. Придется обойтись тем, что мог посмотреть.
Старый штейгер молчал насупившись. Я исподтишка посматривал на
него, ожидая, что он скажет. После недолгого молчания Поленов тряхнул
головой и с деланным спокойствием сказал:
- Ладно, Васильич, я тебе помогу немного... Еще несколько
рудников, как хочешь, а нужно тебе посмотреть...
- Что же, Корнилыч, спасибо тебе!.. Но почему же ты раньше не
помог мне? Все говорил, что не знаешь, забыл.
- Я, Васильич, по человеку вижу, нужно или не нужно ему помочь, -
ответил старик. - Вот пригляделся к тебе, и теперь ты как родной мне.
Настоящий рудаш! И в тебе любовь большая к доброй работе... Ну, что в
пустошь болтать! Скажи-ка лучше: в Мясниковском старом был?
- Был, Корнилыч, Мясниковский я хорошо знаю.
- Знаешь, да не все. Ты в верхних работал - Ордынская дача
по-нашему, - ходил, наверху сырта. А вот в самых нижних, по дну лога,
в Казенных-то не был.
По указанию штейгера я проник в самые низкие горизонты древних
Старо-Мясниковских рудников и целую неделю изучал огромные камеры
между массивами оставленной руды меденосного конгломерата.
Я сделал немало новых открытий, которые, впрочем, имеют интерес
только для специалистов. Наконец настал знаменательный день, когда
Поленов согласился сопровождать меня в моей попытке проникнуть в
огромную подземную систему поля Ордынских рудников, расположенных на
высоком степном плато, прямо к югу от поселка Горного.
Штейгер настоял, чтобы я никого не брал с собой и никого не
посвящал в тайну похода. По его совету я взял лопату, кайлу, длинную
крепкую веревку, два толстых бруска, а также запас свечей и продуктов.
Поленов обещал довести меня до шахты, "через которую нужно
перепрыгивать", а дальше я должен буду пройти сам и наметить план
дальнейшего исследования. Для этого, по его расчетам, мне придется
пробыть под землей около двух суток.
В рассветных сумерках, под свистящим в сухой траве ветром мы
направились вверх по склону холма, мимо высоких белых отвалов Смежного
рудника. Все взятое снаряжение было довольно тяжелым, и я обрадовался,
когда старик сказал, что вход недалеко от поселка. Беспредельная,
таинственная в сумеречный час степь, озабоченный вид штейгера и наш
сделанный украдкой выход создавали несколько приподнятое настроение.
Но все оказалось очень простым. Старик в полугоре повернул налево, и,
перейдя заросшую густой полынью лощинку, мы оказались вскоре среди
множества полузасыпанных шахт, отвалов и обрушенных штолен хорошо
знакомого Правого рудника. В жаркие летние дни я много раз бродил по
его отвалам, безуспешно пытаясь найти путь в глубоко лежавшие под
поверхностью степи выработки.
Штейгер уверенно направился к высокому отвалу в форме ровного
конуса. Перед отвалом оказалась воронка плохо засыпанной шахты,
заросшая кустарником. Дойдя до нее, Поленов огляделся кругом, хмурясь
и отрывисто бормоча себе что-то под нос. Затем он сделал знак
остановиться и начал медленно взбираться на отвал. Он долго стоял на
отвале, глядя вниз и для чего-то растопыривая и загибая пальцы своих
больших рук. Я смотрел на него и думал о том, какие воспоминания
проносятся сейчас в голове старого штейгера.
- Ну вот, Васильич, должно быть здесь, - произнес штейгер,
спускаясь с отвала.
Он встал на колени, раздвинул руками кусты. За кустами оказалось
отверстие небольшой заваленной штольни, в которое мог бы пролезть
разве только ребенок.
- Если в глубине работа не села, пролезем скоро! - сказал
Поленов.
Я, не отвечая, сбросил с плеч свой мешок и взялся за лопату.
Рыхлая земля, засыпавшая вход, подалась легко, и через полчаса я
расширил отверстие настолько, что ползком можно было свободно
пробраться в него. Приготовив свечу и спички, я растянулся на мягкой
сырой земле, нагроможденной у входа, и привычным движением вниз
головой скользнул в узкий, трубообразный проход. Несколько метров я
полз вниз по склону земли, осыпавшейся в выработку, затем проход сразу
расширился. Верхняя его часть была свободна. Дальше можно было уже
ползти на коленях. Я остановился и зажег свечу. Сверху приглушенно
донесся голос старого штейгера, спрашивающего, как дела.
- Отлично, Корнилыч! - крикнул я. - Полезай, да и мешок не
забудь!
Вскоре я услышал шуршание мешка, скатывающегося вниз, и
старческое покряхтывание Поленова. Из мешка мы достали фонарь; лопату
оставили у начала расширения и вскоре миновали "хвост" земли, вымытый
сверху в выработку. Можно было идти почти выпрямившись. В штольне было
сухо. Свет фонаря бросал желтоватый отблеск на стены, уходившие далеко
в черную тьму. Старик медленно шел впереди. Мне это было на руку, так
как я успевал на ходу справляться с компасом и записывать направление
и расстояние. Штольня была длинна и низка. Спина начала болеть от
согнутого положения, когда мы подошли к рудничному двору шахты.
- Ничего не попишешь! - буркнул Поленов. - Начисто засыпали.
Придется в юберзихбрехен[Юберзихбрехен - горизонтальная выработка,
соединяющая стволы двух соседних шахт.] прокапываться, нечистый его
дух!..
Я понял, что старик хочет пробраться через ход, соединяющий
большую шахту с соседней, и, не мешкая, приступил к делу. К счастью, в
углу потолка рудничного двора земля не насыпалась вплотную к стенке, и
мы без особого труда проползли через узкую щель в другой ход. Этот ход
привел нас к маленькой шахте, которая не была засыпана полностью. На
небольшой глубине от устья шахты было сделано деревянное перекрытие,
сверху потом заваленное. Вверх и вниз в черную тьму уходил квадратный
колодец около двух метров в поперечнике. К этому времени мы сильно
углубились в склон плато, и нависшая над нами толща горных пород была
уже большой.
- Теперь куда, Корнилыч? - окликнул я штейгера, склонившегося над
шахтой.
Не отвечая, он бросил вниз камень, и вскоре до нас донесся
отчетливый всплеск: внизу была вода. Разочарованно я посмотрел на
штейгера, но лицо Поленова было спокойно.
- Ну, Васильич, теперь самое трудное начинается - спускаться
надо.
- Куда же, в воду?
- Эх, а еще горняк! Или боишься? - поддразнил старик. - Помнишь,
я тебе говорил, будет шахта, через которую придется прыгать, - эта
самая и есть. Двадцать четыре аршина ниже будет большой штрек среднего
горизонта, нам на него выйти надо. Спервоначалу я думал спускаться
большой шахтой - тогда надо было через эту перепрыгнуть. Ну а теперь
ты спустишься вниз, раскачаешься и заскочишь в рудничный двор второго
горизонта. Веревку петелькой за пояс прикрепи, чтобы не утерять. Да
тебя уж учить не надо, практику хорошую прошел. Понял мой план?
- Все понял, Корнилыч. Двадцать четыре аршина - пустяки!
Я достал принесенную веревку, на захваченный с собою крепкий
брусок навязал петлю и продел в нее сложенную вдвойне веревку для
спуска известным альпинистам способом, называемым дюльфером.
Пока я готовился к спуску, Поленов присел на мешок около шахты и
наставлял меня на дальнейший путь. Основной моей задачей было
проникнуть в грандиозные выработки глубочайших шахт района -
Щербаковский рудник.
- Дай-ка бумаги, я чертеж тебе сделаю, - сказал старик.
Сдвинув головы к фонарю, мы, как два заговорщика, вполголоса
совещались на краю черного отверстия старой шахты. Глубочайшая темнота
и тишина окутывали нас. Мы уже настолько привыкли к ним, что, когда
где-то в конце пройденной нами сбойки возник негромкий звук, он
показался оглушительным. Я повернулся, едва не опрокинув фонарь;
штейгер приподнялся, упершись руками в песок. Вытянув шею, вглядывался
он в беспросветную черноту, заполнявшую другой конец хода. Звук
напоминал шуршание большого куска сминаемой бумаги. Усиливаясь, он
перешел в заглушенный гул и закончился тупым ударом. Через несколько
секунд волна воздуха зашипела по ходу и донеслась до нас, погасив
фонарь и свечу. После этого все стихло, и снова беззвучная тьма
воцарилась в подземелье. Догадываясь уже, что произошло, я торопливо
нащупывал в кармане спички.
- Ну как, Корнилыч? - спросил я штейгера, и голос мой прозвучал
хрипло, неуверенно.
Я зажег свечу. Лицо старика было строго, но спокойно. Только
сдвинутые брови и сжатые губы говорили о надвинувшейся на нас
опасности.
- Эти заваленные шахты всегда... - Он не договорил, быстро
поднялся и взял свечу. - Пойдем, Васильич, поглядим... Только
потихоньку.
Мы углубились обратно, в недавно пройденный ход, и очень скоро
шаги наши заглохли в мягком песке, толстым слоем устлавшем пол
выработки. Я посмотрел на Поленова, он кивнул головой. Слой песка все
утолщался, в нем показались крупные глыбы породы. Мы сгибались все
ниже и ниже, продвигаясь вперед, и наконец уперлись в насыпь из песка
и камней, закрывшую наглухо отверстие штрека.
Дело было совершенно ясным: осела какая-то пустота в большой
заваленной шахте. Сотни тонн земли, обрушившись сверху, отрезали нам
путь назад... Мы находились в одном краю огромной, площадью во много
километров, системы подземных ходов, уходивших в глубь степного плато.
Чем дальше, тем шахты становились все глубже и все были завалены. Да
если бы некоторые из шахт и были открыты, разве можно было бы
подняться через них из стометровой глубины? Чувство смертельной
опасности, охватившее в тот момент, когда я услышал шорох обвала, не
оставляло меня. Быстро пронесся рой мыслей о жизни, работе, близких, о
прекрасном, сияющем, солнечном мире, который я больше никогда не
увижу. Я закурил папиросу и жадно затянулся. Табачный дым низко
стлался в сыром и холодном воздухе. Овладев собой, я повернулся к
Поленову. Он был хмур, спокоен и молча следил за мной взглядом.
- Что будем делать, Корнилыч? - как можно спокойнее спросил я.
- Сильно сверху надавило; пожалуй, вся труба земли села, -
сердито хмурясь, сказал Поленов. - Это мы растревожили, когда
прокапывались. Видно, давно уж на волоске висело. Делать нечего, не
прокопаешься, опять засыпать будет... Ну, пойдем назад, к шахте. Что
мы здесь корячимся.
Не говоря ни слова, я пошел за стариком. Его спокойствие удивило
меня, хоть я и понимал, что за свой долгий рабочий век он много
перевидал и не раз испытывал серьезную опасность.
Не знаю, сколько времени мы молча просидели у края шахты:
старик - в глубокой задумчивости, я - нервно покуривая. И я невольно
вздрогнул, когда Поленов неожиданно нарушил молчание:
