продолжения намеченного пути еще не вернулись, оружие было
брошено там, где застигла людей песчаная буря. Если бы у
мятежников была пища, то они скорее восстановили бы силы, но
остатки еды были разделены еще в начале прошлой ночи.
Солнце пламенело в чистом, ничем не затуманенном небе, и
те из оставшихся на месте катастрофы, в которых еще теплилась
жизнь, теперь наверняка погибли.
Спасшиеся укрывались в щели между скалами, где лежали
сутки назад вместе с теми, которых уже не было. Как и вчера,
люди ждали вечера, но уже не только убыли дневного жара, а
наступления ночи, надеясь, что ее прохлада даст возможность
ослабевшим продолжать борьбу с пустыней, стоявшей на пути к
родине.
Этой последней надежде не суждено было осуществиться.
С наступлением вечера беглецы почувствовали, что могут
потихоньку двигаться дальше, как вдруг услыхали вдали хриплый
рев осла и лай собак. Несколько времени мятежники надеялись,
что это торговый караван или отряд сборщика податей, но вскоре
на сумеречной равнине показались всадники. Знакомые уже крики
"Аату!" огласили пустыню. Бежать было некуда, сражаться нечем,
прятаться бесполезно -- злые остроухие собаки разыскали бы
беглецов. Несколько мятежников опустилось на землю -- последние
силы оставили их, другие растерянно заметались среди камней.
Некоторые в отчаянии рвали на себе волосы. Один из ливийцев,
совсем молодой, жалобно застонал, и крупные слезы покатились из
испуганных глаз. Аму и хериуша стояли, понурив головы и
скрежеща зубами. Несколько человек бессознательно бросились
бежать, но были сейчас же остановлены собаками.
Более выдержанные оставались на месте, словно оцепеневшие,
напрягая ум в поисках спасения. Воинам Черной Земли, без
сомнения, повезло: они настигли беглецов, когда они были совсем
без сил. Если бы хоть половина былой энергии оставалась у
мятежников, большинство их предпочло бы смерть в неравном бою
вторичному плену. Но сейчас силы восставших были исчерпаны --
беглецы не оказали сопротивления подъезжавшим с луками наготове
воинам. Борьба за свободу окончилась -- теперь в тысячу раз
счастливее были те, которые спали вечным сном там, среди
разбросанного оружия.
Измученные, потерявшие надежду рабы стали покорными и
безучастными.
Вскоре все сто четырнадцать человек со связанными назад
руками, скованные за шеи цепочками по десятку, побрели на
восток под ударами бичей. Несколько воинов поехало на место
катастрофы, чтобы удостовериться в гибели остальных.
Преследователи рассчитывали получить награду за каждого
приведенного назад человека. Только это спасло беглецов от
жестокой смерти. Ни один не погиб в этом ужасном обратном
походе, когда они шли нагие и связанные, исхлестанные бичами,
не получая пищи. Караван медленно двигался, обходя пески по
дороге.
Пандион брел, не смея взглянуть на товарищей, не
воспринимая внешних впечатлений. Даже удары бича не выводили
молодого эллина из оцепенения. Единственным воспоминанием,
сохранившимся у Пандиона от обратного пути в рабство, был
момент, когда они достигли долины Нила, недалеко от города
Абидоса. Начальник отряда задержал караван, высматривая
пристань, где пойманных должна была ждать барка. Пленники
сгрудились на краю спуска в долину, некоторые опустились на
землю. Утренний ветер доносил запах свежей воды.
Пандион вдруг увидел на краю пустыни веселые нежно-голубые
цветы. Качаясь на своих высоких стебельках, они распространяли
тонкий аромат, и у Пандиона мелькнула мысль, что утраченная
воля посылает ему свой последний дар.
Губы молодого эллина, растрескавшиеся и кровоточившие,
зашевелились, неуверенные, слабые звуки вырвались из горла.
Кидого, с тревогой присматривавшийся к другу на остановках --
негр оказался в другой цепочке, -- прислушался.
-- Голубые... -- донеслось до него последнее слово.
Пандион погрузился в прежнее оцепенение.
Беглецов освободили от пут и загнали в барку. доставившую
их к окрестностям столицы. Там их, как особо опасных и стойких
мятежников, бросили в тюрьму, в которой они должны были ожидать
неизбежной ссылки на золотые рудники.
Тюрьма представляла собой огромную яму, вырытую в сухой и
плотной земле, облицованную кирпичом и перекрытую несколькими
крутыми сводами. Вместо окон были пробиты вверху четыре
узенькие щели, вместо двери -- наклонный люк в потолке, через
который спускали воду и бросали пищу.
Полумрак, всегда царивший в яме, оказался благодеянием для
беглецов: у многих из них от страшного света пустыни болели
воспаленные глаза, и пленники, оставаясь на солнце, неминуемо
бы ослепли.
Как мучительно было после нескольких дней свободы
пребывание в темной, вонючей яме -- об этом могли поведать лишь
сами заключенные.
Но их наглухо отрезали от мира, до их чувств и переживаний
никому не было дела.
И все же, несмотря на безвыходность положения, едва только
люди оправились от последствий трудного похода, они снова
начали на что-то надеяться.
Опять заговорил Кави, как всегда грубовато излагая
понятные всем мысли. Опять раздался смех Кидого, зазвучали
резкие выкрики ливийца Ахми. Пандион, тяжело переживавший
крушение надежд, приходил в себя медленнее.
Не раз молодой эллин нащупывал в набедренной повязке
камень -- чудесный подарок Яхмоса, но ему казалось кощунством
достать прекрасную вещь здесь, в мерзкой, темной яме. К тому же
камень обманул его -- он не оказался волшебным, не помог
добиться свободы и достигнуть моря.
Все-таки Пандион однажды украдкой извлек зелено-синий
кристалл и поднес его к бледному лучу, опускавшемуся из щели,
но не достигавшему пола подземелья. При первом же взгляде,
брошенном на радостную прозрачность камня, желание жить и
бороться снова заговорило в Пандионе. Он лишился всего -- он
даже не смеет подумать о Тессе, не смеет вызвать образы родины.
Все, что у него осталось, -- это камень, как мечта о море, о
когда-то бывшей, иной, настоящей жизни.
И Пандион стал часто любоваться камнем, находя в его
прозрачной глубине ту крохотную долю отрады, без которой никому
невозможно жить.
Не более десяти дней провел Пандион с товарищами в
подземелье. Без допросов, без всякого суда участь беглых рабов
была решена властвующими людьми там, наверху. Неожиданно
открылся люк, в отверстие упала деревянная лестница. Рабов
выводили наверх и, ослепленных дневным светом, связывали и
сковывали цепочкой по шести. Затем мятежников повели к Нилу и
немедленно погрузили на большую барку, вскоре отплывшую вверх
по реке. Бунтовщиков отправляли на южную границу Черной Земли,
к Вратам Юга(x), откуда им предстоял последний и безвозвратный
путь в страшные золотые рудники страны Нуб
-------------------------------------------------------
[x] Врата Юга -- города Неб и Севене (ныне Сиенна и
Асуан) на островах Элефантина и Филэ
-------------------------------------------------------
Через две недели после того, как беглецы сменили подземную
тюрьму на плавучую, в пятистах тысячах локтей вверх по реке, к
югу от столицы Кемт, в роскошном дворце начальника Врат Юга на
острове Неб происходило следующее.
Начальник Врат Юга, он же начальник провинции Неб,
жестокий и властный Кабуефта, почитавший себя вторым человеком
после фараона в Черной Земле, вызвал командующего своими
войсками, начальника охот и главного каравановожатого Юга.
Кабуефта принял вызванных на балконе дворца за обильным
угощением, в присутствии главного писца. Крупный и мускулистый,
Кабуефта надменно возвышался над собеседниками, сидя, в
подражание фараону, на высоком кресле из черного дерева и
слоновых клыков.
Он несколько раз перехватывал вопросительные взгляды,
которыми обменивались созванные им сановники, и усмехался про
себя.
С балкона дворца, стоявшего на возвышенной части острова,
открывался вид на широкие рукава реки, обтекавшие группу храмов
из белого известняка и красного гранита. По берегам шла густая
поросль высоких пальм, листва которых темной перистой полосой
тянулась вдоль подошвы крутого скалистого берега. С юга
подходила отвесная стена гранитного плоскогорья, в восточном
конце которой располагался первый порог Нила. Там долина реки
сразу сужалась, простор возделанной спокойной равнины обрывался
у неизмеримого пустынного пространства страны золота Нуб. С
уступов скал смотрели на дворец могилы знаменитых предков --
владык Врат Юга, бесстрашных исследователей страны черных,
начиная с самого великого Хирхуфа(x). Рядом, на тщательно
обтесанной скалистой стене, виднелась огромная надпись. С
балкона строчки крупных иероглифов казались лишь правильными
серыми линиями, но начальнику Юга не нужно было читать
горделивую надпись своего предка Хему. Кабуефта знал наизусть
каждое слово и каждое мог отнести к себе.
-------------------------------------------------------
[x] Хирхуф -- начальник провинции Неб, путешественник в
глубь Африки при VI династии (2625 -- 2475 гг. до н. э.)
-------------------------------------------------------
"В год восьмой... хранитель печати, заведующий всем, что
есть и чего нет, заведующий храмами, закромами и белой палатой,
хранитель Врат Юга..." (x)
-------------------------------------------------------
[x] Подлинная надпись в переводе Голенищева
-------------------------------------------------------
Даль тонула в сероватой дымке зноя, но на острове было
прохладно -- северный ветер боролся с наступающей с юга жарой,
отгоняя ее назад, в пустынные, сожженные степи.
Начальник Юга долго смотрел вдаль на гробницы предков,
потом жестом приказал присутствовавшему рабу налить по
последнему бокалу вина. Угощение было окончено, гости поднялись
и последовали за хозяином во внутренние покои дворца. Они
очутились в квадратной, не очень высокой комнате, отделанной с
изяществом и вкусом великих времен Менхеперры(x). Гладкие белые
стены были украшены у пола широким светло-синим бордюром со
сложным прямолинейным орнаментом из белых линий, под потолком
шла узкая полоса из цветов лотоса и символических фигур,
изображенных синей, зеленой, черной и белой красками на фоне
матового золота.
-------------------------------------------------------
[x] Менхеперра -- тронное имя Тутмоса III,
фараона-завоевателя, крупного государственного деятеля (1501 --
1447 гг. до н. э.)
-------------------------------------------------------
Потолок, очерченный узкой полоской черных и золотых
клеток, пересекался четырьмя параллельными брусками из дерева
глубокого вишневого цвета. В промежутках между брусками вся
поверхность потолка была покрыта пестрым узором золотых
спиралей и белых розеток на меняющихся в шахматном порядке
красных и голубых квадратах.
Широкие косяки дверей из гладких полированных досок кедра
окаймлялись узкими черными полосками, прерванными множеством
двойных поперечных голубых черточек.
Ковер, несколько складных стульев из слоновой кости с
верхом из леопардовой шкуры, два кресла черного дерева с
золотой инкрустацией и несколько ящиков на ножках, служивших
одновременно столиками, составляли все убранство просторной,
наполненной чистым воздухом комнаты.
Кабуефта не спеша уселся в кресло, и его резкий профиль
четко обрисовался на белоснежной стене. Сановники придвинули
стулья поближе, главный писец стал у высокого столика черного
