скульптуру из серого камня -- фигуру женщины в рост человека.
Только верхняя часть изваяния была тщательно отделана.
Две изгибающиеся пантеры из черного камня стояли, как бы
для охраны, по сторонам статуи. Пандион осторожно стер пыль с
изваяния и отступил в немом восхищении.
Искусство скульптора передало в камне прозрачную ткань,
облегавшую юное тело. Левая рука девушки крепко прижимала к
груди цветок лотоса. Густые волосы обрамляли лицо длинными
мелкими локонами, образуя тяжелую прическу, разделенную
пробором и спадавшую ниже плеч. Очаровательная девушка не
походила на египтянку. У нее было круглое лицо с прямым
небольшим носиком, широким лбом и огромными, широко
расставленными глазами.
Пандион заглянул на статую сбоку, и его поразила странная
и лукавая насмешливость, запечатленная скульптором на лице
девушки. Такого выражения живости и ума он никогда не видел на
статуях: художники Айгюптоса больше всего любили величественную
и равнодушную неподвижность.
Девушка была похожа на женщин Энниады или, скорее, на
прекрасных жительниц островов его родного моря.
Ясное и умное лицо статуи было так далеко от мрачной
красоты творений Айгюптоса, изваяно с таким неподражаемым
совершенством, что мучительная тоска опять вернулась к
Пандиону. Стиснув руки, молодой эллин старался представить себе
модель скульптора, эту близкую ему чем-то девушку, неизвестно
какими путями попавшую в Айгюптос четыре столетия назад. Была
ли она такой же, как он, пленницей или по доброй воле приехала
из неизвестной страны?
Луч солнца проник через щель вверху, пыльный свет упал на
статую. Пандиону показалось, что лицо девушки изменило
выражение -- глаза загорелись, губы задрожали, словно трепет
таинственной, скрытой жизни возник на поверхности камня.
Да, вот как нужно делать статуи... вот у кого нужно бы
учиться передавать живую красоту... у этого мастера, умершего
так давно!
С благоговейной осторожностью Пандион положил пальцы на
лицо статуи, ощупывая почти неуловимые, мельчайшие детали, так
верно передавшие жизнь.
Долго стоял Пандион перед прекрасной девушкой, улыбавшейся
ему дружески и насмешливо. Ему казалось, что он нашел нового
друга, осветившего ласковой улыбкой вереницу безрадостных дней.
И невольно мысли юноши перенеслись к Тессе. Ее образ,
потускневший в суровости его теперешней жизни, вновь стал живым
и манящим...
Глаза Пандиона в задумчивости блуждали по росписям потолка
и стен, где сплетались звезды, букеты лотосов, узоры изломанных
линий, головы быков. Вдруг Пандион вздрогнул: видение Тессы
исчезло, и перед ним на темной стене появилось изображение
пленников, связанных спина к спине, влекомых к стопам фараона.
Пандион вспомнил, что уже поздно. Нужно было спешить с
возвращением и оправдать свою задержку. Но, взглянув еще раз на
статую, Пандион понял, что не сможет отдать ее в руки своего
хозяина-скульптора. Юноше это казалось предательством,
вторичным пленением неизвестной девушки во враждебном к
иноземцам Айгюптосе. Он поспешно оглянулся, вспомнив про ящик,
замеченный им в углу. Встав на колени, Пандион достал оттуда
четыре фаянсовых бокала в виде цветов лотоса, покрытых яркой
голубой эмалью. Этого было достаточно. Пандион в последний раз
посмотрел на изваяние девушки, стараясь запомнить все
подробности ее лица, и с тяжелым вздохом вынес бокалы наружу.
Оглянувшись по сторонам, молодой скульптор поспешно завалил
вход большими камнями и, сгребая горстями щебень, старательно
присыпал заграждение, пытаясь придать ему вид давно осыпавшейся
стены. Потом он осторожно увязал бокалы в набедренную повязку,
невольно сделал прощальный жест в сторону оставшейся в своем
убежище статуи и поспешил обратно. Направление ему указывали
крики рабов, очевидно разыскивавших его. Среди них выделялся
звонкий и сильный голос Кидого.
Царский скульптор встретил Пандиона угрозами, но сразу
смягчился, едва увидел драгоценную находку.
Обратное плавание длилось на три дня дольше -- гребцам
приходилось бороться с течением. Пандион рассказал Кидого про
статую, и негр одобрил его поступок, прибавив, что, может быть,
эта девушка происходила из народа машуашей, жившего на северном
краю великой западной пустыни.
Пандион уговаривал Кидого бежать, но друг в ответ только
отрицательно покачивал головой, отвергая все планы эллина.
За семь дней плавания Пандиону так и не удалось убедить
друга, но сам он уже не мог долее бездействовать; ему казалось,
что еще немного -- и он не выдержит и погибнет. Он тосковал по
товарищам, оставшимся на строительных работах и в шене. В них
он чувствовал ту силу, которая могла бы привести к
освобождению, давала надежду на будущее... А здесь не было
надежды на свободу, это заставляло Пандиона задыхаться от
бессильной ярости.
Через два дня после возвращения в мастерскую скульптор
фараона повел Пандиона во дворец главного строителя. Там
готовился праздник. Пандион должен был вылепить из глины модели
статуэток и сделать по ним формы для сладких печений.
Молодой скульптор, закончив работу, по приказу хозяина
остался во дворце до конца пира, чтобы с другими рабами нести
царского скульптора домой. Не обращая внимания на рабов и
рабынь, во множестве сновавших по дворцу, Пандион удалился в
сад.
Стемнело, на безлунном небе зажглись яркие звезды, а пир
все продолжался. Снопы желтого света, проникая в сад через
широкие оконные проемы, вырывали из темноты стволы деревьев,
листву и цветущие кустарники, поблескивали красными огоньками
на зеркальной воде бассейнов. Гости собрались в большом нижнем
зале с колоннами из полированные кедровых стволов. Зазвучала
музыка. Пандион, так давно не слышавший ничего, кроме заунывных
и незнакомых песен, незаметно подобрался к большому низкому
окну, укрылся в кустах и стал наблюдать.
Из наполненного людьми зала шел тяжелый аромат благовоний.
Стены, колонны и рамы окон были увешаны гирляндами свежих
цветов, больше всего, как заметил Пандион, лотосов. Пестрые
кувшины с вином, плетенки и чаши с фруктами стояли на низких
подставках возле сидений. Разгоряченные вином гости, облитые
душистой помадой, теснились вдоль стен, а посередине между
колоннами медленно танцевали девушки в длинных одеяниях. Черные
волосы заплетенные в многочисленные тонкие косички, развевались
по плечам танцующих, широкие браслеты из разноцветного бисера
охватывали запястья, пояски из цветных бус просвечивали сквозь
тонкую ткань. Пандион не мог не заметить некоторой угловатости
стройных женщин Айгюптоса, отличавшихся от сильных девушек его
родины. В стороне молодые египтянки играли на различных
инструментах: две девушки -- на флейтах, одна -- на
многострунной арфе, еще две извлекали резкие дрожащие звуки из
длинных двухструнных инструментов.
Танцовщицы держали в руках блестящие листы тонкой бронзы,
время от времени прерывая мелодию короткими звенящими ударами.
Непривычная для уха Пандиона музыка составлялась из смены
высоких и низких скачущих нот то в медленном, то в убыстренном
темпе. Танцы окончились, утомленные танцовщицы уступили место
певцам. Пандион, прислушиваясь, старался разобрать слова. Это
ему удавалось, когда мелодия шла медленно или звучала на низких
тонах.
Первая песня прославляла путешествие в южную часть Кемт.
"Ты встречаешь там красивую девушку, она отдает тебе цвет своей
груди", -- разобрал Пандион.
В другой песне с воинственными выкриками прославлялась
храбрость сынов Кемт в витиеватых, показавшихся Пандиону
бессмысленными выражениях. С раздражением молодой эллин отошел
от окна.
"Имя храброго не погибнет на всей земле вовеки", --
донеслись до него последние слова, и пение прекратилось.
Послышались смех, оживленное движение, и Пандион снова заглянул
в окно.
Рабы привели светлокожую девушку с коротко подстриженными
волнистыми волосами и вытолкнули ее на середину зала. Она
стояла, смущенно и испуганно оглядываясь, среди растоптанных на
гладком полу цветов. Из толпы гостей выделился человек и сказал
девушке несколько сердитых слов. Она покорно взяла протянутую
ей лютню из слоновой кости, и пальцы ее маленьких рук забегали
по струнам. Низкий и чистый голос девушки разлился по залу,
гости замолкли. Это не была отрывистая, спадавшая и опять
повышавшаяся, скачущая египетская мелодия -- звуки лились
свободно и печально. Сначала они падали медленно, как отдельные
звенящие капли, потом слились в мерном колебании, зарокотали,
зашептались, как волны, и понеслись с такой безудержной тоской,
что Пандион замер. Пандиону казалось -- свободное море
колыхалось в песне, в непонятных звуках волшебного голоса.
Море, незнакомое и нелюбимое здесь, в Айгюптосе, родное и
светлое -- для Пандиона. Пандион сначала стоял ошеломленный, --
так много запрятанного в самой глубине души вдруг устремилось
наружу. Тоска по свободе, близкая и понятная Пандиону, властно
звала, плакала и томилась в песне. Зажав уши и стиснув зубы,
чтобы не вскрикнуть, он побежал в глубь сада. Там, бросившись
на землю во тьме под деревьями, Пандион тяжко и неудержимо
зарыдал...
-- Эй, экуеша, ко мне! Экуеша! -- послышался зов хозяина
Пандиона.
Молодой эллин не заметил, что окончился пир.
Скульптор фараона был заметно пьян. Опираясь на руку
Пандиона и поддерживаемый с другой стороны своим рабом,
рожденным в неволе, начальник мастерских отказался возлечь на
носилки и пожелал пойти пешком к дому.
На половине пути, изредка спотыкаясь на выбоинах дороги,
он вдруг принялся расхваливать Пандиона, пророча ему большую
будущность.
Пандион шел под впечатлением песни, почти не слушая
начальника. Так они дошли до цветного портика дома египтянина.
В дверях появилась его жена с двумя рабынями, державшими
светильники. Царский скульптор, пошатываясь, взобрался на
ступеньки и похлопал по плечу Пандиона. Тот спустился вниз --
рабы мастерской не имели права входить в дом.
-- Погоди, экуеша! -- весело сказал начальник, пытаясь
изобразить на лице хитрую усмешку. -- Дай сюда! -- Он почти
вырвал из рук рабыни светильник и что-то сказал ей шепотом.
Рабыня скрылась в темноте.
Египтянин втолкнул Пандиона в дверь и ввел его в приемный
зал. Налево у простенка стояла большая красивая ваза с четким
черно-красным рисунком. Такие сосуды Пандион видел на Крите, и
снова сердце юноши сжалось от боли.
-- Повелел его величество, жизнь, здоровье, сила, --
торжественно произнес царский скульптор, -- мне изготовить семь
ваз по образцу этой, из стран твоего моря! Мы только заменим
варварские краски на любимые в Кемт синие цвета... Если ты
отличишься в этой работе, я скажу о тебе Великому Дому... А
теперь... -- возвысил голос начальник и повернулся к поспешно
приближавшимся двум темным фигурам.
Это были ушедшая рабыня и какая-то другая девушка,
закутанная в длинный пестрый плащ.
-- Подойди ближе! -- нетерпеливо приказал египтянин и
поднес светильник к лицу закутанной девушки.
Большие выпуклые черные глаза боязливо взглянули на
Пандиона, пухлые детские губы раскрылись в трепетном вздохе.
Пандион увидел выбивавшиеся из-под покрывала вьющиеся волосы,
тонкий нос с нервно трепетавшими ноздрями -- рабыня была,
несомненно, азиаткой, из восточных племен.
-- Смотри, экуеша! -- сказал египтянин, неуверенным, но
сильным движением срывая с девушки плащ.
Она слабо вскрикнула и спрятала лицо в ладони, оставшись
