-- Ты не ошибся? -- переспрашивал он воина, спеша на
дозорную вышку.
-- Нет, я хорошо видел: корабль не похож на наш, но парус,
как белая стена, очень широкий.
-- Наш корабль, оттуда -- это может быть только он, --
тяжело дыша, проговорил начальник.
-- Осмелюсь спросить -- кто "он"? -- негромко сказал один
из сопутствующих начальнику чиновников, но тот недовольно
нахмурился и промолчал.
Одинокий парус приближался вырастая; уже видны были борта,
выкрашенные в черную и красную краску, странный высокий нос и
необычайный помост на корме. Слабые крики донеслись в глухом
плеске волн, разбивавшихся о прибрежный риф.
Нос корабля устремился в проход между рифами; стукнув,
упала тяжелая рея, весла взбили пену, и киль зашуршал о
прибрежный песок. Негры по пояс в воде потащили канат, другие
сбросили ветхие мостки. Послышались четкие удары -- в песок
забивали причальный столб.
Двое людей в измятых цветных воротниках вели под руки
исхудалого человека в длинной одежде.
Золотой знак фараона Джедефры ослепительно блестел у него
на груди.. Ступив на берег, приезжий зашатался и опустился на
колени, сжав руки и склонив голову. Спутники окружили его,
некоторые последовали его примеру, другие стояли в молчании.
Спешивший навстречу со своей свитой начальник крепости
остановился, почувствовав, что для этих людей сейчас неуместны
приветственные слова.
Наконец прибывший поднялся и хрипло заговорил, обращаясь к
своим спутникам:
-- Вот достигли мы родины; взята колотушка, вбит столб,
носовой канат брошен. Скоро, о, скоро увидим тебя,
благословенная река Хапи!(x)
-------------------------------------------------------
[x] Перевод подлинного текста
-------------------------------------------------------
Он двинулся навстречу начальнику крепости, простирая руки.
Редкие слезы катились по исхудалым, изборожденным морщинами
щекам.
Жирный, опухший от безделья начальник крепости смутился.
Великие переживания этих так долго разлученных с родиной сынов
Та-Кем нашли отклик в его душе. Глаза его широко раскрылись;
он, потрясенный, зарыдал в объятиях знатного царедворца.
В своем дворце, поблизости от строящейся исполинской
пирамиды, фараон Хафра поджидал вестника далеких стран, чудесно
возвратившегося Баурджеда.
Каменно-неподвижным сидел Хафра на массивном золотом троне
в конце узкого зала, окаймленного двумя рядами деревянных
колонн из пальмовых стволов. За спиной фараона застыли два
прислужника с опахалами.
Баурджед остановился у входа, отделанного белыми
фаянсовыми плитками, в ожидании начальника церемоний,
распоряжавшегося приемом. Баурджед шел сюда со странным
чувством, не покидавшим его с тех пор, как вернулся он на
долгожданную родину. Он точно вырос в страданиях на далеком
перед ним вся необъятность мира, неизмеримая безбрежность
Великой Дуги невероятная протяженность суши.
И горячо любимая родная страна представлялась ему теперь
полоской садов перед просторами гор, степей и лесов далекого
юга. А гигантские пирамиды! Только он и его спутники,
созерцавшие величие исполинских гор Пунта, видят ничтожество
постройки, исполненной по приказу фараона. Там, в рядах
островерхих горных цепей, пирамиды затерялись бы жалкими
холмиками...
Баурджед украдкой взглянул на застывшего, положив руки на
колени, Хафру, перед которым распростерлись самые знатные люди
страны, не смея поднять голову и посмотреть поверх возвышения,
на котором стоял трон фараона.
Великий владыка, живой бог -- фараон. Тот, кто послал его,
уже умерший, тот, кто семь лет назад казался ему полным
властелином всех его дум и поступков... И этот, еще более
величественный и властный, подчинивший всех своему желанию...
Перед мысленным взором Баурджеда пронеслись пройденные им
земли, бесконечное море, множество виденных им людей разного
цвета кожи, разной жизни, богов и обычаев, вспомнились рассказы
о новых странах и селениях там, за достигнутыми пределами.
Величие фараона померкло, фараон не был более богом;
впервые предстал он перед Баурджедом только неограниченным
смертным властелином своей богатой и могшей, но все же
небольшой страны. Впервые почувствовал Баурджед, как мало мог
значить фараон во всем большом мире, как ничтожна воля владыки
перед ходом жизни этого необъятного мира. Устои привычных
понятий рушились, отзываясь страхом в душе путешественника.
Он вздрогнул, когда распорядитель приема неслышно подошел
к нему и коснулся его плеча. Лицо царедворца было полно
надменной суровости: фараон Хафра не посылал своих даров
навстречу Баурджеду и ничем еще не проявил своей милости за
великий подвиг, совершенный путешественником. Дары далеких
стран, привезенные Баурджедом, уже лежали в царской
сокровищнице, и это было, конечно, известно фараону...
Царедворец подвел Баурджеда к лесенке из белоснежного
алебастра, ведшей на тронное возвышение. Здесь распростерся
Баурджед, а фараон, слегка опустив глаза, скользнул взглядом по
спине путешественника, покрытой пятнами и рубцами от залеченных
ран и язв. Не поднимая головы, Баурджед рассказал в немногих
словах о своем прибытии, о совершенном пути, о целях, с
которыми послал его Джедефра.
-- Ты выглядишь больным, -- медленно проговорил фараон, --
пойди отдохни среди родных. Через несколько дней я призову
тебя, и ты расскажешь мне все, что видел и узнал в стране
духов.
Едва заметное движение Хафры -- и на палец Баурджеда был
надет тяжелый золотой перстень. Прием окончился -- Баурджед
попятился ползком до второй колонны, поднялся и скрылся за ней
в сопровождении теперь уже ставшего приветливым распорядителя.
Баурджед вышел через боковую дверь в дворцовый сад,
остановился и со вздохом поглядел на дар фараона. Этот
маленький кусочек золота, хотя бы и с именем божественного
владыки, -- разве это нужно ему, перешедшему пространства?
Какая награда вернет потерянное здоровье, годы вдали от родных
и близких, даст ему детей, которые могли бы быть у него,
возродит красоту его жены?.. И что вообще нужно ему, отдавшему
так много?..
-- Не огорчайся! Нет награды, не будет и наказания, --
услышал он знакомый твердый голос.
Внезапно вышедший из-за цветущих кустов Мен-Кау-Тот
смотрел на Баурджеда с суровым участием.
-- Пойдем отсюда. Я пришел поговорить с тобою, --
продолжал старый жрец с прежней властной манерой.
Они вышли из ворот дворца и повернули налево к реке.
Мен-Кау-Тот молчал, и только когда они уединились под пестрой
колоннадой маленького храма Нейт(x), старик заговорил снова.
-------------------------------------------------------
[x] Нейт -- богиня неба, мудрости и любви в Нижнем
Египте
-------------------------------------------------------
-- Я знаю, что гнетет тебя, -- пристально глядя на
Баурджеда, начал жрец. -- Будь осторожен и бойся фараона.
Нерадостно усмехнулся путешественник, и, читая его мысли,
Мен-Кау-Тот резко спросил:
-- Ты думаешь, что слишком ничтожен для того, чтобы
навлечь гнев Хафры? Тогда послушай меня, сын мой. Я скажу все,
и истинны будут эти слова. За семь лет, с того времени как ты
ушел, мало было в Та-Кем людей, которые бы так ждали тебя. Ты
служил моим целям, и теперь ты и я -- одно...
Удивленный Баурджед хотел спросить старика, но тот
остановил его.
-- Это неважно теперь -- мне недолго осталось жить. А ты
должен еще много сделать... Берегись фараона -- он
ослеплен^собственным могуществом. А ты видел большой мир и
слишком много знаешь. Фараону не нужно познание далеких стр^н
-- весь мир ему лишь средство для собственного возвеличения,
для окончания постройки его высоты. Но он хочет угнать о путях
легкого овладения сокровищами стран, лежащих вокруг Черной
Земли. Имей его желание в сердце, когда будешь рассказывать о
своем путешествии.
-- Не смогу, отец, -- грустно ответил Баурджед, -- и
незачем. Ты прав: я не жду награды, и сердце мое томится
печалью.
-- Еще раз говорю -- берегись, сын мой! Ты уже получил так
много, видев то, о чем не мечтал ни один владыка Кемт. Твоя
страна, твой народ -- разве не наградили они тебя за верность и
твердое сердце? Ты еще не слыхал, какие сказки ходят о тебе в
народе, как прославил народ в своих песнях тебя и твоих
спутников. Твое имя в народе почти наравне с именем отца
мудрости Имхотепа. И еще потому берегись Хафры. Когда твоя
слава дойдет до жрецов Ра... -- Старик замолчал и нехотя
поднялся со ступеней.
Внизу едва слышно струилась речная вода.
-- Надлежит нам расстаться, -- тихо сказал Мен-Кау-Тот. --
Исполнится время -- и я приду к тебе. -- И жрец скрылся между
колоннами.
На маленькой площадке близ храма собралась небольшая
толпа. Люди разных возрастов и профессий окружили худого
большеглазого юношу с лирой через плечо -- уличного певца и
сказочника.
Он начал рассказывать нараспев что-то, стоя и ударяя ногой
о землю в такт речитативу и отрывистому гудению струн. Люди
слушали с жадным вниманием, изредка хором подхватывая ударения
на созвучных слогах.
-- Маасен пет, маасен та, мака шебсен эр маау(x), --
напевал юноша.
-------------------------------------------------------
[x] Подлинный текст
-------------------------------------------------------
Радостно взволнованный, Баурджед понял, что песня
прославляла его и его товарищей.
-- Они видели небо и видели землю, и храбры были их
сердца, более чем у львов, -- тихо повторил путешественник.
Песня-сказание, порожденная душой народа -- свободной в
своей любви и ненависти, неподкупной в оценке свершившегося, --
прославляла его. Его, чувствовавшего себя беспомощным
изгнанником, думавшего, что родина его забыла. Что могло быть
выше и прекраснее такой награды!..
Баурджед обогнул храм с другой стороны площади и
направился к дожидавшейся его у пристани фараона лодке, чтобы
ехать домой, на северную окраину города Белой Стены.
Усевшись на ковре посреди низкой затемненной комнаты,
Баурджед начал свой рассказ. Фараон Хафра, окруженный сыновьями
и приближенными, восседал на кресле рядом с главной женой.
Баурджед был плохим рассказчиком. Но сейчас, во дворце
Хафра, он опять почувствовал себя человеком из иного, огромного
мира, что простирает свои пространства далеко за пределы
Та-Кемт. И перед ним, этим миром, вся роскошь дворца и грозная
близость фараона казались не более как торжественной игрой
детей в старом и тесном отцовском доме...
Он говорил медленно, стараясь передать отрывочными
картинами теснившиеся в памяти воспоминания.
Он начал с того, как семь лет назад его экспедиция
пересекла восточную пустыню.
Время путешествия не было благоприятным: едва достигнув
полосатой горы Сетха, экспедиция потеряла от жажды и жары
двести рабов и полтораста ослов. Они шли дальше с великой
поспешностью, сжигаемые зноем, познавшие вкус смерти на своих
губах.
Наконец в переливчатых волнах горячего воздуха скрылись
позади последние скалы, с плоской равнины заблестело впереди
сияющее голубое море. Экспедиция пришла в гавань Суу. Вскоре
семь лучших кораблей углубились в безвестную даль на юг.
Баурджед вначале думал плыть открытым морем -- там, где
манила моряков чудесная сияющая синь. Он надеялся на прохладу и
