оговорено, что о ней не должны знать посторонние, так что я строго следую
букве договора. А если Тангорн такой возможности не предусматривает, то он
просто дурак, с которым не стоит иметь дела.
-- М-да... И сколько же вы хотите?
-- Три дунгана.
-- Ско-о-олько?!! Ты че, мужик, совсем оборзел?! Утерял сцепление с
реальностью?..
-- Наше дело предложить...
-- Да мне, если хочешь знать, на это дело вообще положить с прибором...
-- Ты мне-то дурочку не катай по полу -- я как-никак опер, а не фраер!
Полтора суток землю носом роете, а потом вдруг -- ах,
обознатушки-перепрятушки! Дураку ясно -- розыски этого гуся поручены теперь
другой команде, а умбарскую полицию побоку... Так что придется мне самому
пошустрить, кто там еще топает за этим парнем. А времечко-то капает!..
-- Ладно: два!
-- Сказано три, значит, три; я тебе что -- фисташками на рынке торгую?
Да не жмись ты, можно подумать -- из своих кровных платишь!
-- Ладно, хрен с тобой. Два сразу, а третий -- когда мы его возьмем, по
твоей наколке.
-- А вот это уж хрен тебе! Я сообщаю -- когда и где, а все остальное --
твои проблемы, и меня не колышет. Все три -- прямо сейчас.
-- А ежели ты меня попросту кинешь?
-- Слушай, мы с тобой серьезные взрослые люди. Я ж не портовый алкаш и
не карту пиратского клада за бутылку предлагаю...
Спрятав монеты в карман, Ваддари начал инструктаж:
-- Площадь Кастамира знаешь?
-- Это где посередке озеро с тремя впадающими в него каналами?
-- Она самая. Озеро круглое, полтораста ярдов в поперечнике, каналы
впадают в него под углом 120 градусов -- на "двенадцати", "четырех" и
"восьми часах" по циферблату, если отсчитывать от ростральных колонн.
Набережная озера не сплошная, а с лестницами, спускающимися к воде -- по две
на каждый промежуток между каналами, итого шесть. В семь вечера я должен
быть на той из лестниц, что примыкает справа к "восьмичасовому" каналу,
одетый в багровый плащ и шляпу с черным плюмажем. На одном из каналов
появится наемная гондола -- водное такси; гондольер посадит меня,
ориентируясь по этим приметам, и дальше будет следовать моим указаниям. Я
должен передвигаться от лестницы к лестнице, но не подряд, вдоль берега, а
пересекая озеро: "семь часов" -- "одиннадцать часов" -- "три часа", и так
далее. Картина понятная?
-- Вполне.
-- В это время дня движения по озеру практически нет; если появятся
другие гондолы, я должен причалить и подождать, пока они скроются в каналах.
Тангорн сойдет с одной из лестниц -- если, разумеется, убедится, что
опасности нет, -- и подсядет в мою гондолу. Он будет переодет и
загримирован; мы узнаем его, когда он вытащит из-за пазухи лиловый головной
платок и дважды махнет им. Вот и все. Флаг тебе в руки, секретарь,
счас-тливо оставаться.
Ваддари встал и двинулся к выходу из кофейни, где они встретились,
мельком подумав на ходу: "Голову даю наотруб -- обведет он их вокруг
пальца..."
Капитан же, вернувшись к себе в посольство, первым делом заполнил
бухгалтерскую ведомость на агентурные выплаты: 4 (прописью -- четыре)
дунгана. Хотел было записать "пять", но удержался: жадность фраера губит, а
птичка (обратно же) по зернышку клюет -- а сыта бывает.. Ну что, подымать
Дол-Амротский флаг? И отдать Тангорна прямо на блюдечке этому столичному
горлохвату? "А вот хрен тебе за щеку, а не коронную операцию, -- внезапно
решился он. -- Такой расклад, как сегодня, приходит на руки раз в жизни. Я
захвачу его сам, а победителей не судят..." Тут ему припомнились на миг
глаза Мангуста, и его вновь передернуло ознобом; а может, ну его?.. "Нет, --
успокоил он себя, -- дело верное, промашки быть не может: у меня есть точное
время и место встречи, есть тридцать два оперативника и пять часов на
подготовку -- а за пять часов, помнится, солнцеликий Демиург аритан
ухитрился создать Арду со всею ее требухой: воду с рыбами, воздух с птицами,
землю со зверями, огонь с драконами и человека со всеми его мерзостями..."
ГЛАВА 43
Умбар, площадь Кастамнра Великого.
5 июня 3019 года
-- Сколько вы насчитали, Джакузи?
-- Тридцать два.
-- А я вижу только дюжину...
-- Мне не хотелось бы показывать их, тыкая пальцем...
-- Господь с вами, голубчик! Все-таки вы оперативник, а я всего лишь
аналитик, уж по этой-то части вам все карты в руки, -- Альмандин покойно
откинулся на спинку плетеного стула, смакуя вино; они сидели под полосатым
тентом одного из маленьких открытых кафе на площади Кастамира, почти прямо
под ростральной колонной, сплошь утыканной отрубленными носами гон-дорских
кораблей, и лениво наблюдали за коловращением праздной вечерней толпы. --
Что ж, если их и вправду тридцать два, то Марандил вывел на дело весь
наличный состав резидентуры, кроме штатной охраны... Кстати, а нашего
бенефицианта вы, часом, не видите?
Джакузи еще раз окинул взором заполненные публикой набережные округлого
грязноватого озера. Благородные господа и морские офицеры, лоточники и
накрашенные девки, уличные музыканты и гадальщицы, нищие-попрошайки и рыцари
удачи... Сотрудников гондорской резидентуры он распознавал среди них
мгновенно (хотя некоторые из них были замаскированы, надо отдать им должное,
довольно удачно), но вот барона -- к своему крайнему неудовольствию --
обнаружить никак не мог. Разве только... Да нет, глупости.
-- Похоже, его здесь нет. Он наверняка тоже засек этих ребят, плюнул и
убрел себе на цыпочках.
-- Да, профессионал именно так и поступил бы, -- кивнул Альмандин. --
Но барон будет действовать иначе... Хотите пари?
-- Постойте-ка... -- Вице-директор по оперативной работе озадаченно
глянул на своего шефа. -- Так вы что же -- считаете Тангорна дилетантом?
-- Не дилетантом, дорогой Джакузи, а любителем. Вам понятен этот нюанс?
-- Признаться, не совсем...
-- Профессионал -- не тот, кто в совершенстве владеет техникой ремесла
(с этим-то у него как раз полный порядок), а тот, кто, получив задание,
всегда выдает конечный результат, невзирая ни на какие привходящие
моменты... А барон -- так уж случилось -- никогда в жизни не служил за
жалованье: он не связан ни присягою, ни умберто и привык к немыслимой
роскоши -- делать лишь то, что сам находит правильным. И если окажется, что
приказ противоречит его представлениям о чести и совести, он просто не
станет его выполнять, наплевав на последствия -- и для себя лично, и для
дела. Сами понимаете -- такому человеку место не в разведслужбе, а в
вендотенийских монастырях...
-- Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду, -- задумчиво кивнул
Джакузи. -- Барон живет в мире моральных стереотипов и запретов, немыслимых
для нас с вами... Знаете, я тут освежал в памяти его досье и наткнулся на
любопытный разговор -- дружеская болтовня по пьяному делу. Его спросили --
способен ли он при необходимости ударить женщину? Он некоторое время
размышлял -- причем явно всерьез, -- а потом признался, что убить, может
быть, и способен, но вот ударить-- никогда, ни при каких обстоятельствах...
Впрочем, его досье вообще смотрится весьма забавно -- это, я вам доложу, не
досье, а какое-то литературное обозрение: чуть ли не наполовину состоит из
стихов и художественных переводов. Я еще тогда подумал, что такого полного
собрания такато Тангорна, как у нас в Департаменте, нет нигде в мире...
-- Жаль только, издать их можно будет не раньше, чем через сто двадцать
лет -- согласно закону о рассекречивают... Ага! Гондола... Ну так как --
хотите пари, что он сейчас выкинет какой-нибудь безумный фортель и в итоге
обведет всех этих ребят вокруг пальца?
-- Я полагаю, нам с вами уместнее помолиться за его Удачу, а вернее
сказать -- за ошибку Марандила...
Маленькая трехместная гондола причалила у спускающейся к воде лестницы,
чтобы принять на борт господина в багровом плаще и шляпе с черным плюмажем,
а затем начала неспешно пересекать озеро. Тут на лице Джакузи появилось
какое-то сонное выражение; он неторопливо извлек золоченый сангиновый
карандашик, начертал несколько слов на салфетке, перевернул ее текстом вниз
и со словами: "Ладно. Делайте ваши ставки..." передал карандаш Альмандину.
Тот в свой черед сделал такую же запись, и теперь оба они безмолвно
наблюдали за развитием мизансцены.
Гондола описала не вполне замкнутый треугольник и вернулась к лестнице,
соседней с той, откуда начала свое движение. Место это было издавна
облюбовано компанией прокаженных, закутанных в глухие полосатые балахоны, --
они кормились здесь подаянием. "Холодная проказа" -- болезнь смертельная и
неизлечимая, однако в отличие от проказы "горячей" практически незаразная
(ее можно подхватить, лишь если сам раздавишь одно из тех мелких кровянистых
вздутий, которыми покрыты руки и лицо больного, или, к примеру, выпьешь с
ним молока из одной кружки), а потому заболевших ею никогда не изгоняли из
поселений; кхандские хакимиане даже почитали их за особо угодных Богу. День
за днем эти скорбные фигуры, затянутые в свои полосатые саваны, безмолвно
взывали к милосердию горожан и как бы напоминали им: сравните-ка это с тем,
что кажется вам несчастьями в вашей обыденной жизни... Они были до того
неподвижны, что казались просто неким архитектурным элементом вроде каменных
кнехтов для швартовки гондол; поэтому когда одно из этих матерчатых изваянии
вдруг встало и, чуть прихрамывая, двинулось к лестнице, стало ясно -- вот
оно, началось...
Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул
извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак,
толпившихся вокруг уличного фокусника -- тот жонглировал тремя кинжалами
ярдах в двадцати от лестницы, -- распалась: двое рванули вправо и влево,
отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам
фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче.
Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться
к воде, когда гондола была далековато -- ярдах в пятнадцати от берега.
Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если
бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных
преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его
панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на
произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в
воду, ступеньке -- спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его
настигли "зеваки": они мгновенно заломили ему руки за спину, а "жонглер"
коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, --
ребром ладони по шее. Вот и все. "За задницу -- ив конвертик"...
Однако когда "прокаженного" волоком вытащили с лестницы на набережную,
вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными
здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости ха-кимиан в желтых
тюбетейках паломников незамедлительно вступились за "божьего человека", и
возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех
концов площади прорывались -- плечом вперед -- сквозь густеющую толпу к
месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам
трель полицейского свистка... Человек в багровом плаще тем временем
высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и
