чуя ее дух"...
Только теперь Клавдию понятно, что именно старик имел в виду.
Дух. Тяжелый дух. Вроде как запах. В юности ему случилось побывать в
маленьком городишке неподалеку от большой бойни; вся жизнь города была
зависима от направления ветра. Жители были более привычны - Клавдий
съеживался, стоило только ветру подуть ОТТУДА...
Матку легко найти по ДУХУ. Так же просто, как человеку с хорошим
обонянием просто отыскать бойню.
"Клавдий, не верьте, что в души ведьм... вселяется другое сущест-
во. Что они меняются... перестают быть собой... это неправда..."
Он усмехнулся. Нехорошей усмешкой. Кривой. ЭТО ты, Ивга?! С тя-
гостным ДУХОМ, напоминающим о бойне?!
"Мир... не такой, каким вы его видите. Каким мы его... с вами...
видели... Он другой. Я не могу объяснить..."
Другой. Пустой, полный дыма, смерти, ужаса... Как там писал Атрик
Оль - люди бегут в леса, забиваются в норы, дичают...
"Мир не такой, каким вы его видите."
А какой же, пес подери?!
"...Они приходят и плачут, спрашивая меня: почему великая сила,
сотворившая мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в ответ: а поче-
му беспомощны мы сами? Почему сильны и свободны только сударыни мои
ведьмы, даже если обратная сторона свободы их - зло?.."
Клавдий ударил по столешнице кулаком. Несильно, но расчетливо -
так, чтобы содрать кожу с побелевших костяшек.
А почему, спрашивается, беспомощны мы сами?!
"Но вы же хотели?" - "Что?" - "Понять ведьм?" - "Теперь не хо-
чу..."
Ты ли это, Клавдий Старж. Ты ли это, еще в лицее прозванный за
глаза "железным крючком".
Ивга, ты не успела спросить, а почему же я пошел в Инквизицию. А
я не успел объяснить тебе, что это было заведение, куда мне больше
всего идти не хотелось, и это было время в моей жизни, когда я в нака-
зание себе делал только то, что неприятно и больно...
Ничего не бывает просто так. Все имеет свой скрытый смысл. Вот,
оказывается, для чего я пошел в Инквизицию...
Кровоточащими костяшками пальцев он легко коснулся прямоугольного
предмета в своем внутреннем кармане.
Потом вышел в приемную. Прошел мимо спящего Глюра, через подзем-
ный ход выбрался на малую автостоянку и со вздохом облегчения опустил-
ся в кресло зеленого, как весенняя травка, чисто вымытого и свежезап-
равленного "графа".
Клавдий Старж никогда не гонял машину.
По крайней мере, до сегодняшнего дня.
* * *
А потом, повинуясь глухому ритму этой ночи, поднялась луна.
Ивга тоже повиновалась ритму. Это было единственный закон, кото-
рому она все еще повиновалась; ее тело, распластанное по всему миру,
стремилось теперь собраться воедино - она подбиралась, как зверь перед
прыжком. Ее руки, ее глаза стягивались со всех сторон света - не все
успеют, но ведь мир вовсе не так велик. Еще раньше, разбуженные пред-
чувствием, частички ЕЕ сползлись и сгруппировались - теперь осталось
оживить это колоссальное аморфное тело, вложить в него душу; Ивга шла,
сотрясаемая ритмом, гонимая ритмом, ее травы развевались у нее за пле-
чами, ее луна ощущала дуновение ветра, ее дети смотрели на нее звезда-
ми в черных разрывах туч.
Неважно, где они встретятся. Таинство свершится в полночь, свер-
шится там, где окажется к полуночи это существо со стоящими дыбом ры-
жими волосами. По ногами которого судорожно вздрагивают сейчас все по-
видавшие дорожные камни. Все равно где - но ОНИ, спешащие исполниться
сутью, интуитивно чуют центр всеобщего движение, точку, лежащую на ее
пути, будто именно там врыт в землю ворот, наворачивающий на себя их
невидимые нити, жилы, поводки, тянущие не за горло - за душу. О как
они боятся опоздать. О как они спешат, сбивая в кровь ноги, завывая
моторами, несясь по воздуху, всеми силами, всем, что у них есть, уст-
ремясь - к ней...
Еще не время. Еще слишком мягко содрогается ночь, пропускающая ее
сквозь себя. Еще слишком высоко развеваются желтые флаги луны - напу-
ганной, но смирившейся с неизбежным. Еще очень далеко, еще слишком
глухо гудят барабаны...
Ивга вздрогнула.
Впереди, на ее дороге, на линии, с которой она никогда уже не
сойдет, стояла посторонняя жизнь. Слепая. Злобная. Слишком слабая для
того, чтобы вынудить ее сбиться с ритма.
- Стоять! Зона оцеплена, ни с места!!
Ивга рассмеялась.
Ее смех коснулся нависших над дорогой крон, и они осыпались чер-
но-белой листвой. Ее смех тронул тяжелый военный грузовик, перегоро-
дивший дорогу, медленно протащил его, оставляющего на бетоне черные
полосы и запах горелой резины, развернул, опрокинул, бросил.
Взрыв случился уже сам собой. Брызнули в стороны вопящие темные
фигурки; Ивга шла, глядя, как разворачивается пламя в траурной окан-
товке жирного дыма, как перетекает из лепестка в лепесток, живет и пе-
рерождается, поднимается к небу...
Она шествовала, едва касаясь подошвами земли. Огонь ложился ей
под ноги, пульсирующий по краям, неподвижный в зените; она прошла
сквозь рыжий костер, и пламя, от начала времен пожиравшее ее детей, не
посмело коснуться ее стоящих дыбом огненных волос.
Она шла. Черный дым неслышно вплелся в ночь и сделался частью
процессии.
Времени не было. Были тонкие мембраны секунд, которые она проры-
вала в строгом согласии с ритмом; спустя минуту - а может быть, час -
впереди показался новый заслон, и ноздри ее дрогнули.
- Остановись, ведьма.
Она выскользнула из большого мира и воцарилась внутри собственно-
го малого тела - ложного тела, потому что настоящее, распластанное по
лицу земли, еще не собралось воедино.
- Остановись, ведьма... Ты не пройдешь.
Среди ночи поселились фальшивые непрошенные звезды - желто-зеле-
ные, мигающие маячками службы "Чугайстер". В величественный ритм шест-
вия вплелся другой, нервный, захлебывающийся ритм чужого танца. Убива-
ющего танца.
- Стоять!!
Она не сбавляла шага. И не смеялась больше, когда навстречу ей из
темноты цепью шагнули люди в поддельных звериных шкурах, с серебром на
шее и груди, с бешеным ритмом в глазах.
...Невидимые нити, захлестывающие жертв. Как пульсирующие шланги,
забирающие жизнь. Как черные присоски, вытягивающие душу...
Белые глаза ручных фонариков. И на одном - желтый солнечный
фильтр; Ивга невольно поморщилась.
- Ты... Ты?!
Ивга растянула губы. Так могло бы оскалиться небо за ее спиной -
беззвучной, одинокой, бледной молнией.
Цепь дрогнула и распалась. Им достаточно было одного взгляда на
ее лицо.
- Силы небесные...
- Назад! Назад, Пров!..
Он один не двигался. Оцепенел, нанизанный на иголку ее неподвиж-
ного взгляда.
- С дороги, Пров! Уйди с ее дороги!!
Все громче, громче, громче ухал барабан. Рокотало небо, натянутое
на деку. Та, что шагала сейчас по дороге, была в своем праве. Безраз-
дельном и полном.
И, не сбиваясь с шага, она переступила через упавшего человека.
И спустя секунду - спустя тонкую мембрану, прорванную ее телом -
забыла и больше никогда не вспомнила, и не задалась вопросом, остался
ли он в живых.
* * *
Самым трудным оказалось выбраться из города, и он кружил в полной
темноте, объезжая завалы, минуя развалины, кашляя от вездесущего дыма;
дух, сравнимый лишь с запахом бойни, то удалялся, то приближался вновь
- пока под колеса "графа" не легла наконец бетонная, прямая, почти
свободная дорога, и тогда Клавдий Старж, никогда не гонявший машину,
со спокойной совестью вдавил педаль в пол.
Впереди, чуть правее, полыхала ферма - свет от чудовищного костра
упирался в небо, искры ложились на ветровое стекло, прижимались к нему
с потоком ветра, вспыхивали в последний раз и оборачивались черными
хлопьями копоти; далекое огненное чудовище стояло, опершись руками в
бока, разметав по ветру неопрятную бороду, и провожало взглядом единс-
твенную осмысленную точку на всем протяжении трассы - несущегося в не-
ведомое "графа". Клавдий неприятно оскалился.
Мира больше не существовало. Ничего, что он привык считать средой
своего обитания, больше не существовало; привычное и незыблемое подня-
лось на дыбы, над человечеством висела опрокинутая воронка, медленно
проворачивался черный смерч, и, захваченные его чудовищным притяжени-
ем, по воздуху летели законы и привязанности, устои и обычаи, живые
коровы, обломки зданий, вырванные с корнем деревья, вырытые из могил
гробы...
Клавдий давил и давил на педаль, а, когда дальний свет фар выхва-
тывал впереди препятствие - опрокинутую машину, брошенный беженцами
скарб или распластавшееся на дороге тело - до хруста стискивал зубы и
сливался с машиной, послушной, верной, безропотно готовой на любой ма-
невр...
Потом он понял, что уклоняется от направления, и свернул с доро-
ги. Путь ему освещала горящая бензоколонка, и горящий поселок, и дого-
рающая в отдалении рощица; маневрируя между пожарищами, он вскоре выб-
рался на другую дорогу, грунтовую, развернулся на ней и снова вдавил в
пол послушную педаль.
Машину трясло. Машина уже стонала; с некоторых пор Клавдию не да-
вал покоя сверлящий взгляд, и он не сразу сообразил, что это смотрит,
не мигая, низкая желтая луна.
Дорога сделалась совсем уж разбитой, и ему пришлось сбавить ход,
чтобы не свернуть раньше времени шею. Из-под обломков какого-то дере-
вянного строения вырвалась белая курица и, явно лишившись рассудка,
кинулась на ветровое стекло машины, ударила по нему крыльями и клювом,
не жалея разлетающихся перьев, с ненавистью глядя на окаменевшего за
рулем человека...
У колодца сидел, запрокинув голову, мертвец. Смотрел студенистым,
неподвижным взглядом; Клавдий отвернулся.
Через полчаса разбитая дорога вывела "граф" на осевое шоссе, бе-
тонированное, Клавдий, кажется, даже помнил номер этой дороги; дух ма-
тери-ведьмы был здесь настолько ясным и определенным, что Клавдий счел
возможным остановиться.
Карты ворохом лежали на соседнем сидении; он безошибочно выбрал
единственную, военную, стандартную, бесстрастно размеченную квадрата-
ми. Развернул, включил свет; опять-таки безошибочно нашел в переплете-
нии трасс тот крохотный перекресток, на котором тихо стоял сейчас за-
пыленный "граф".
Низкая луна заглянула в карту через его плечо. Он еле удержался,
чтобы не загородиться от нее ладонью.
Сосредоточился. Дух ведьмы, густой запах смерти проникал сквозь
стекло и железо - но стратегическая карта умела противостоять самому
сильному нажиму, она сама по себе была страшна, потому что имена чело-
веческих поселений прочно соседствовали на ней с равнодушными знаками,
символизирующими не просто смерть - неминуемое, мгновенное, полное и
ничем не заслуженное разрушение...
Тупо глядя в карту, Великий Инквизитор Вижны молча помянул его
сиятельство, покойного герцога.
И вытащил из внутреннего кармана пиджака маленькую прямоугольную
коробочку с узким окошком.
Как сильно он ошибется? На полкилометра, на километр, на пять?
Заденет ли Вижну?
Кто там еще остался, в окрестностях точки, обозначенной бледным
серым кружком, с аккуратной надписью курсивом "с. Подральцы"?
В углу окошка пульсировал значок. Пульт дееспособен. Где-то там,
глубоко под землей, куда не достигает взгляд этой жуткой луны, где-то
там сидит отупевший от недосыпа офицер в наушниках и ждет, ждет,
ждет...
Возможно, он еще не знает, что его Командующий мертв. А и знал бы
- это не имеет значения, машина войны не должна зависеть от единичной
человеческой жизни...
Земля вздрогнула. Или плод воспаленного воображения?.. Нет,
вздрогнула еще раз, и Дух Матки сделался на порядок сильнее. У Клавдия
на мгновение захватило дыхание; рядом с этим существом все инквизиторы
