мира бессильны, даже сумей они объединиться, даже ухитрись он, сделав-
шись неким "батькой", втянуть их волю в себя...
Он засмеялся. Хрипло и глухо, но искренне. Почти без горечи.
Подральцы. Отчего он так уверен, что она в Подральцах? Ненужный
вопрос - его обоняния всегда вполне хватало для того, чтобы отыскать в
окрестностях бойню. Другое дело, что он никогда на бойню не стремился
- что ж, теперь у него нет другого выхода...
Подральцы. Это место, где ее инициировали... Суки, они ее иниции-
ровали, выдернули в свой мир, который "не такой", а она, видите ли,
осталась прежней, это мир виноват... Сволочи, мерзавки, зачем...
Он бездумно, механически измерил взглядом расстояние от Подраль-
цев до серенького перекрестка, на котором стоит сейчас "граф". Кило-
метров пять. Как там говорил покойный герцог - "только сами постарай-
тесь держаться подальше"?
Собственно говоря, у него есть время. Он может оставить себе вре-
мя, полчаса, например, машина еще вполне способна давать двести кило-
метров, и дорога хорошая, он успел бы уйти подальше, а там влезть в
какую-нибудь щель...
Ему вдруг смертельно захотелось спать.
Он представил себе, как, пережив в щели отдаленный удар и сотря-
сение земли, выбирается потом из своего убежища. Стряхивает пепел...
- Холодно, - сказал он шепотом.
Картина повторилась снова, замедленно, в деталях: отрывается же-
лезная дверца... Шелестят комья земли, принесенные ветром... Рассвет-
ное небо, мир, свободный от ведьм, от матери-ведьмы...
...Как все-таки Атрик Оль сумел справиться, у него ведь не было
ядерных ракет в шахтах, как он ухитрился, как...
Клав, жалобно сказала Дюнка. Клав, у тебя болит... кажется, это
сердце, Клав.
Мне скоро сорок пять, сказал он мрачно. Чему ты удивляешься, Дюн.
Тем более, что оно болело и раньше.
Может быть, это обидно, но Инквизиция в нашем мире - не самая
сильная сила, Клав, сказал господин герцог. Как-никак, со времен Атри-
ка Оля прошло четыреста лет...
Да, это обидно. Он всегда считал себя сильнейшим из инквизиторов
- да так оно и было. Он уступал кому-то в умении плести интриги, ко-
му-то - в таланте администратора... Зато силой он не уступал никому,
это понимали и Фома из Альтицы, и Танас из Ридны, и герцог это понимал
тоже... Клавдий Старж мечтал сравняться в доблести со славным Атриком
Олем - а вместо этого давит на кнопки, будто трусливый и бессердечный
политик, и наносит удар чужими руками, и какой удар, грязный, подлый,
бесчеловечный...
А все потому, что упустил свой шанс. Не зарезал рыжую девочку се-
ребряным кинжалом. Не заточил ее в подземелье, позволил пойти своим
путем, позволил инициироваться, все, что он сделает сейчас, есть исп-
равление его же ошибки...
И, уже не колеблясь, он приложил большой палец к пластинке сенсо-
ра. Долгую секунду ничего не происходило, и волосы на его макушке го-
товы были подняться дыбом, когда, наконец, на прямоугольном экране
мигнула скупая надпись: код...
Луна не понимала, что происходит. Луна таращилась все так же сум-
рачно и злобно. Луна испугается потом, ПОСЛЕ.
Он набрал код. Он получил допуск и, тщательно сверяясь с картой,
ввел координаты села Подральцы.
А потом, сверяясь уже с циферблатом, ввел время, благоразумно ос-
тавив до предполагаемого удара длинный час. Шестьдесят минут.
А потом долго и тупо смотрел на мигающую красным надпись, сигнал
о том, что приказ будет принят к исполнению после повторной идентифи-
кации через сенсор и нажатия красной кнопки.
Но красную кнопку нажимать не стал, а вместо этого аккуратно вло-
жил коробочку во внутренний карман, завел машину и тихонько, очень
медленно двинулся вперед - туда, откуда исходило дыхание Матки. В сто-
рону села Подральцы.
* * *
В преддверии полуночи шествие достигло своего величественного пи-
ка. Небо, обернувшееся барабаном, гремело, и каждый торжественный удар
оборачивался взмахом темно-красной лоснящейся ткани; на пути у Ивги
обнаружилась низина, круглая выемка с мягкими травянистыми склонами, с
жестким асфальтированным дном, с исполинским зданием в центре. На зда-
нии была темная стеклянная крыша, а неподалеку полыхал костер из сло-
женных, будто дрова, автомобилей. В страшном желтом свете метались,
скользили по кругу, вертелись, будто увлекаемые водоворотом, свободные
обезумевшие лошади.
Ритм замедлился; Ивга остановилась.
Глухое ржание. Сбивчивый топот копыт, еле слышный, отдаленный,
летящие комья земли, отсвет пожарища; Ивга прикрыла глаза. Кони испол-
няли величавый танец. Парадный проход, развевающиеся гривы, мокрые
спины, выкаченные глаза...
Ивга ступила вперед, позволяя воронке увлечь и себя тоже. Захва-
тить, понести по спирали, к центру, к оси, к столбу смерча, вертящего
ленты неугасающего костра. Играющего там, в вышине, среди звезд, за-
бавляющегося ворохом железного лома и троицей легковых машин, избегших
костра, снесенных с асфальтовой стоянки...
Кони кружились все медленнее, некоторые уже просто брели, понурив
головы, опустив до земли светлые гривы; Ивга остро, почти болезненно
ощутила, что ее новое тело уже здесь.
- Матерь! Заново рожденная мать!..
Море нежности. Море горящих глаз. Море прикосновений, то легких и
еле заметных, то болезненно-сильных, но одинаково сладостных, горячих,
искренних; праздник обретенного смысла.
Ивга содрогнулась.
Смерч, вовлекшие ее в воронку, теперь покорился ей. Слился с ней,
втянул ее в себя, встал у нее над головой, и, запрокинув лицо, она ви-
дела сквозь вертящуюся полую трубу - звезды...
Любовь исходила от нее, как от исходит от летней речной поверх-
ности утренний пар. Как исходит запах от разгоряченного человеческого
тела. Как исходит свет от луны. Сама собой, естественно и просто, сама
собой.
Она не различала их лиц. Они все были одинаково - ЕЕ, ее дети и
частички ее сущности, клетки ее нового тела, пальцы, волосы, глаза.
Она с удивлением ощущала, как оживает; чувство было таким острым, что
она не выдержала и позволила себе на минуту выскользнуть обратно, в
оболочку рыжеволосой девушки, в глазах которой дважды отражался диск
луны.
Она миновала распахнувшиеся перед ней стеклянные створки, ощутила
на лице дуновение огромного кондиционера, усмехнулась и пожала плечом.
Темнота лопнула. Здание осветилось, целиком, до самого стеклянно-
го купола, до самого дальнего закоулка, здание утонуло в веселом
электрическом свете, самоуверенном свете вечного дня, понятия не имею-
щем о желтой луне, свечах и чадящих факелах. Очнулись и загудели, по-
ползли вверх и вниз резиновые лестницы, взметнулись крылья вентилято-
ров, загорелись мелкие синеватые экраны, наставленные тут и там, и в
ближайшем из них Ивга увидела маленькую-себя, с неподвижным белым ли-
цом, горящими глазами и шаром огненных волос, среди которых нет-нет да
и вспыхивала миниатюрная коленчатая молния.
Ивга засмеялась. Картинки накладывались; рыжеволосая девушка яви-
лась непрошенной хозяйкой в покинутый людьми супермаркет. А она-насто-
ящая, чье тело сейчас формируется в воронке посреди степи, в рамке из
обезумевших лошадей - она явилась непрошенной хозяйкой в этот большой
мир...
Хотя, как она теперь знает, не так-то он и велик.
Она шла среди прилавков и стеллажей, среди пестрого разнообразия
тряпок и динамиков, кукол, кожи, хрома и никеля, фарфора, зеркал, яр-
ких коробок и живых цветов; на двуспальной кровати, пахнущей льном и
лаком, лежали, раскинувшись, вольготно сплетя страницы, бесстыдный
порнографический журнал и прекрасно изданный анатомический атлас. На
дне надувного детского бассейна стояла, соприкасаясь головами, пара
темно-красных рыбок-меченосцев; Ивга шла, и вместе с ней двигался
центр огромного круговорота, смерча, вращавшего лошадей по внешнему
кругу воронки. Над ее головой стоял темный столб, вытягивающий вверх
языки огненных прядей; время от времени смерч захватывал что придется,
срывал со сверкающих полок, по спирали увлекал свою игрушку вверх,
пробивая прозрачный свод, обрушивая на бегущие в панике эскалаторы
мелкие стеклянные осколки и отблески света луны. Те, что были ЕЕ деть-
ми, повиновались смерчу тоже - их неостановимо влекло к ней, тянуло, к
центру, к черному столбу смерча, частью которого она теперь была; они
двигались, как лошади на краю воронки - по кругу, по спирали, заворо-
женные, ежесекундно приближающиеся к обретению смысла, к самому ценно-
му в мире, к единственному, что имеет ценность - к матери...
Смерч играл множеством маленьких зеркал. Смерч осыпал супермаркет
бликами - это дамские пудреницы бессильно открывали створки, будто
жемчужницы, принуждаемые ножом, разевали рты, роняли белые кружочки
пуховок, наполняли воздух мельчайшей пылью, взблескивали зеркалами...
Сверхценность, подумала Ивга, любуясь полетом ненужных, но таких
красивых вещей. Сверхценность - та, что становится единственной...
Неожиданное слово вернуло ей некое подобие воспоминания; свет фа-
кела и руки человека, мужчины, руки с тонкими шнурочками вен, с нечи-
таемой сеткой судьбы на узких ладонях...
Смерч завернулся туже и вырвал воспоминание из ее головы. Вырвал
и выбросил в одну из черных лучистых дыр в стеклянном потолке.
Она поднялась на круглый подиум, туда, где в одиночестве возвыша-
лось исполинское кресло с высокой резной спинкой. Она шагала медленно
и величаво, будто боясь уронить корону - короной ей был черный вращаю-
щийся столб.
- Заново рожденная мать!!
Она вскинула руки.
Свет погас; луна смотрела сквозь разбитый стеклянный купол, и да-
леко, может быть, на другом конце света, ударил колокол.
- Заново рожденная мать!!
- Ко мне, дети мои. Ко мне.
На самом деле она не произнесла ни звука - но смерч над ее голо-
вой стал раздуваться, из столба превращаясь в конус, а потом в шар;
подхваченное неистовым вращением, сорвалось со своих мест все, что вот
уже много лет верило в собственную незыблемость.
Все эти предметы, до сих пор считавшиеся ценными, все это месиво
железа и ткани, стекла и пластмассы, все эти переплетения проводов и
веревок взвились в воздух, увлекаемые издевательским хороводом; среди
обломков летали, кувыркаясь и хохоча, ее дети - ей казалось, что она
собственной рукой размешивает в воздухе это варево. Смерч рос и раз-
растался, срывал покрытие со стен, вырывал блоки, вертел обломки кир-
пичей - и наконец выдавил остатки стеклянного потолка и выплюнул все
это в лицо луне, и луна на минуту померкла, затянутая черным слоем ды-
ма и пыли.
Кресло, на подлокотник которого опиралась Ивга, не потеряло даже
сухого розового лепестка, давным-давно опустившегося на сидение. Крес-
ло не потеряло ни пылинки; Ивгина одежда не развевалась, ее нос ощущал
свежий запах ночи, и сквозь оголившиеся ребра стен она видела лошадей
- круговорот подхватывал их, проносил над землей и опускал снова, и
они поднимались на ноги и продолжали движение, будто заведенные, боясь
сбиться с ритма...
Над ее головой теперь не было летающего хлама. Дети ее, смеющие-
ся, с летящими по воле смерча волосами и платьями, протягивали к ней
руки и ежесекундно приближались - долгой сладостной дорогой, по кругу,
по спирали.
Тогда она уселась, вскинула голову, выпрямилась, не касаясь рез-
ной спинки прямой напряженной спиной. Закрыла глаза и ясно представила
судьбу, ожидающую этот мир.
Прекраснейший из миров. Царство вечного движения, конус колос-
сального вихря, царствующий смерч...
И звезды.
Она счастливо засмеялась, и смех ее был подхвачен сотнями голо-
сов.
* * *
Давление Той, что шествовала где-то впереди, забивало ему дыха-
