ибо если бы милость была заслужена, она была бы не милостью, а вознаг-
раждением. Милость - это и есть то самое игольное ушко, сквозь которое
проходит не только верблюд, но и все, здесь собравшиеся и стенавшие под
заклятием богатства. У Великого Старца последние становятся первыми,
бедные - богатыми, и бедные будут взысканы его милостью, а богатые прок-
ляты. Но кто ею взыскан, тому Божья милость не нужна, поскольку она ему
дана изначально. И поэтому же за богатыми, проклятыми, сытыми остается
право на Божью милость, которой они и будут увенчаны, поелику только
они, отбросы человечества, действительно в ней нуждаются. Добро пожало-
вать в "Приют нищеты"! - так закончил свою речь Моисей Мелькер.
* * * Мало-помалу они поняли, что никакой обслуги не будет, что им
придется обходиться своими силами, что они обрушились в нищету. Поначалу
робея, они внесли в дом свои вещи, начали помогать друг другу, таскать
чемоданы, распределять комнаты, советоваться, исполнились благодарностью
к Моисею Мелькеру, помогавшему им, такому же беспомощному, как они сами,
и сплотились под руководством разбогатевшего и слегка впавшего в маразм
английского фельдмаршала. Он поговорил по телефону с главой федерального
военного ведомства, тот позвонил в столицу кантона дивизионному полков-
нику, и уже на следующий день прибыли два грузовика со всем необходимым.
Потом каждый день приходило по грузовику. Оздоровительный аспект уступил
место душеспасительному. Врачу, обычно в летнее время курировавшему пан-
сионат, было отказано за ненадобностью, вода целебного источника ис-
пользовалась как питьевая. Это было символом нищеты: у кого в кармане
пусто, пьет не вино, а воду. Миллионеров и вдов-миллионерш охватило по-
вальное увлечение жизнью бедняков: генеральные директора стелили посте-
ли, владельцы банков пылесосили, промышленные магнаты накрывали на стол
в общем зале, крупные менеджеры чистили картошку, вдовы миллионеров го-
товили еду и трудились в прачечной, нефтяные шейхи и владельцы танкерных
флотилий косили траву на газонах, пололи и перекапывали грядки, пилили,
приколачивали, строгали, красили - и платили за такую жизнь огромные
суммы. Возникли и проблемы, ибо работу, которую раньше выполняла дерев-
ня, теперь делали постояльцы, которые при этом улыбались, смеялись, на-
певали, дурачились, горланили и визжали. Для деревни это было трагедией,
ведь прежде пансионат и деревня составляли единое экономическое целое.
Учение Моисея Мелькера, которое он пропагандировал каждодневно при ут-
ренней и вечерней молитве, принесло счастье не деревне, а пансионату.
Постояльцы занимались делом, а деревенские потеряли работу. Увлечение
бедностью, предполагающее простую пищу, разорило деревенские кондитерс-
кие: вместо булочек и кексов им приходилось выпекать лишь простой хлеб.
Кондитерские опустели. Пользование такси застопорилось, поездки гостей
на знаменитые курорты кантона прекратились. Никто уже не покупал
крестьянских шкафов, комодов и столов со стульями, а также больших и ма-
леньких оленей. Кто хочет жить в бедности, не швыряет деньги на ветер.
Деревня утратила всякий экономический смысл. 15 октября пансионат
закрылся.
Утешившиеся гости разъехались по домам, закаленные бедностью, которой
вдоволь насладились, и вновь взвалили на себя груз своего богатства. Но
и зимой деревне нечего было делать в пансионате. Если раньше сторожа на-
нимали в деревне, крестьянские дети играли в вестибюле и бегали по кори-
дорам, а мужчины рыскали по винному погребу, теперь место сторожа занял
здоровенный детина с каким-то странно застывшим лицом, который говорил
по-немецки на цюрихском диалекте и гнал в три шеи всех, кто появлялся
поблизости, ибо синдикат не без задней мысли приобрел пансионат при пос-
редничестве "Швейцарского общества морали". Среди членов синдиката всег-
да находились люди, которым надо было на время исчезнуть. Раньше это не
было проблемой:
кого слишком уж интенсивно разыскивала полиция, можно было без труда
устранить: разве отыщут его на дне Гудзонова залива, реки Ист-ривер,
озера Мичиган, а тем более Тихого океана? Синдикат действовал наверняка,
там не терпели халтуры, но его методы отпугивали, первоклассные асы
преступного мира, работающие без сучка без задоринки, стали редкостью, а
иметь дело с дилетантами повредило бы реноме синдиката и снизило его го-
довой оборот. Так что пансионат был для синдиката находкой. Выжидали
лишь начала зимнего сезона. Когда пансионат закрылся, туда сплавили про-
фессионалов, находившихся в розыске ФБР. Асы-киллеры и звезды киднэппин-
га разместились в комнатах и роскошных апартаментах, где летом жили бо-
гачи. Благостное веселье нищеты сменилось томительной скукой, хотя преж-
ний уют и роскошь обстановки были восстановлены. Синдикат знал, чем он
обязан обеспечить своих, но не принял в расчет фон Кюксена. Тот хоть и
был в курсе дела, но, живя в окружении шедевров искусства и литераторов
из Санкт-Галлена и даже из Цюриха, которых он заманивал к себе всегда
роскошно накрытым столом в замке у подножия Трех Сестер, прислал в пан-
сионат книги по искусству и сочинения классиков.
Мафиози, еще владевшие итальянским, растерянно перелистывали "Божест-
венную комедию", "Песнь о Роланде" или "Обрученные" Алессандро Мандзони.
Ирландские гангстеры гасили сигары о переплет романа Джойса "Поминки по
Финнигану", уголовники с Западного побережья пытались читать по слогам
Шекспира и "Потерянный рай". Завзятые гангстеры, сидя в глубоких крес-
лах, мрачно взирали друг на друга и швырялись фолиантами. Покидать стены
пансионата им запрещено, их никто не должен видеть, официально пансионат
был закрыт. Скука одолевала крутых парней. Телевидения в этом ущелье еще
не было. Лишь завывание холодного ветра, за которым следовала метель,
сменявшаяся мертвой тишиной последующих ночей, потом опять снегопад и
опять мертвая тишина. За плотными шторами резались в карты, пили, кури-
ли, - в общем, зверея от безделья, мрачно убивали время. Летом пансионат
вновь заполнился богачами, на этот раз еще более богатыми, а когда снова
наступила зима, синдикат послал сюда двух специалистов высокой пробы,
которые сделали катастрофу неизбежной. Натуры, высоко одаренные в своей
области, особенно сильно разлагаются от скуки. Жертвой ее пала Эльзи,
пятнадцатилетняя дочка деревенского старосты, в красной шапочке, красном
пуловере и голубых джинсах, как-то ноябрьским холодным и бесснежным ут-
ром появившаяся перед дверью в кухню, стоя на тележке с бидоном молока,
которую тащил огромный пес.
Джо-Марихуана и Джимми-Большой были самыми знаменитыми киллерами Се-
вероамериканского континента. Оба высокие и худощавые, но если первый
пользовался известностью, то второй - дурной славой, первый был мора-
лист, а второй - эстет. Джо-Марихуана был обязан своим прозвищем манере
засовывать в мертвые уста каждой своей жертвы самокрутку с марихуаной, -
не потому, что сам курил марихуану, а потому, что хотел дать знать всем:
покойник был плохой человек. Кроме того, он прикреплял к груди своих
жертв записку, в которой сообщал, на каком основании их прикончил. Одна-
ко никогда не указывал истинную причину, известную только синдикату, а
называл ту, которой - при его репутации - было достаточно, чтобы брать
кого-то в перекрестье нитей оптического прицела: изменял жене, не чтил
мать, атеист, скупердяй, педераст, коммунист и т. д. Из-за этого журнал
"Тайм", объявивший Джо-Марихуану человеком года, написал, что тот по
своим моральным принципам, в сущности, мог бы пристрелить всех, живущих
в Соединенных Штатах.
Оставалось загадкой, почему полиции никак не удавалось его схватить.
После очередного убийства он вел себя крайне легкомысленно, хотя в то же
время и остроумно. И шел на все, чтобы оставить на трупе свой знак, даже
если для этого надо было пробраться в дом скорби, в морг судебных меди-
ков или еще куда-нибудь. Никто из его "клиентов" не был защищен от него
и после смерти.
Даже когда полиция эксгумировала тело Пепе Рунцеля по заявлению его
жены, утверждавшей, что ее муж не покончил с собой, и гроб открыли, то
обнаружили в зубах у Пепе самокрутку, а на груди - записку: "Хозяин бор-
деля". В противоположность Джо Большой Джимми не был популярен, более
того, полиция долгое время сомневалась, что такой вообще существует,
считала, что речь идет о нескольких преступниках. Для Джимми жертвы были
безразличны, его интересовала сложность задачи. Его жертвы находили в
запертых изнутри кабинках общественных туалетов, в охраняемых полицией
больничных палатах, якобы спящими в салонах первого класса самолетов или
же сникшими в своих креслах сената или конгресса. Исполнив свою задачу,
он укрывался в каком-нибудь борделе и сидел там часто неделями, время от
времени отпуская какое-нибудь замечание или проговариваясь во сне, так
что полиция мало-помалу утвердилась во мнении, что Большой Джимми
действительно существует. Узнав об этом, синдикат предпочел на зиму ук-
рыть его вместе с Джо в пансионате. Заточение далось моралисту легко, а
эстету тяжко. Джо стремился к духовной концентрации, Джимми - к эмоцио-
нальной разрядке, первый жаждал медитации, второй - женщин. Джо время от
времени исчезал ночью, чего никто не замечал, сидел на стропилах полу-
развалившейся церкви или в одной из комнат пустого дома священника.
Большой Джимми подкарауливал девочку, дважды в неделю доставлявшую в
пансионат молоко, - короткие темные, небрежно причесанные волосы, голу-
бые глазки, простодушная и свежая, не подозревающая, что сквозь щели
закрытых ставней за ней следят закоренелые преступники, изнывающие от
похоти и приговоренные к противоестественному воздержанию.
* * * Так что ничего избежать было нельзя. Большой Джимми хотел лишь
опередить других, а Джо только пытался ему помешать, поэтому, когда все
стали чесать об Эльзи языки, он и пригрозил, что свернет шею любому, кто
станет приставать к девочке. Но оба они не приняли в расчет пса. А тот,
стараясь защитить хозяйку, перевернул тележку с бидоном и вцепился зуба-
ми в зад Джо, пытавшегося спасти девочку, в то время как Большой Джимми
валялся с ней в луже молока, а в лесу над пансионатом кто-то пьяным го-
лосом громко декламировал:
И милый лебедь, Пьян поцелуем, Голову клонит В священно-трезвую во-
ду2.
Крику и воплей хватало, причем не разобрать было, кто больше кричал и
вопил
- Джо, Джимми или девочка. Наконец Джимми скрылся в доме, а девочка
убежала вниз по склону. Пес же не отпускал Джо, он с такой силой вгрызся
ему в зад, что даже сторож Ванценрид не смог оторвать. Только бандит по
кличке Алый Цветочек освободил Джо от озверевшего пса, разрядив в него
свой кольт Магнум фирмы "Смит и Вессон", хотя в самого пса и не попал:
тот пастью схватил пистолет и помчался вниз по склону, таща за собой пе-
ревернутую тележку.
Ванценрид позвонил фон Кюксену. Барон погрузился в раздумье. Его
сделки обрели недавно новый оттенок. Став членом синдиката, он начал
продавать наряду с подделками, про которые туманно намекал, что они, ве-
роятно, могут оказаться подлинниками, также и настоящие подлинники, ут-
верждая, что они поддельные. Продавал он их только тем, кто навел справ-
ки в синдикате и знал, что картины эти подлинные, но краденые, зачастую
из вилл тех, кто летом приезжал сюда утешаться от тоски богатства ве-
сельем нищеты.
Фон Кюксен подумал, не стоит ли сообщить о происшедшем на Минервашт-
рассе, затем решил действовать самостоятельно. Около полудня к пансиона-
ту подкатил "эстон мартин" и два "кадиллака". Из "эстона" вышел фон Кюк-
сен, из "кадиллаков" два его приемных сына. Барон - светловолосый госпо-
дин с моноклем, поблескивающим в глазу, в белых перчатках, с сукой поро-
