тавил себе Оттилию Ройхлин. Это была уродка с возвышенным складом души и
сильной волей. Великий Старец уважал ее в той же степени, в какой прези-
рал Моисея. Ему импонировала ее самостоятельность, она могла выбирать
себе мужчин по вкусу и настроению - кто бы отказался начать более прият-
ную жизнь с помощью ее миллионов. Однако рядом с красавцем супругом ее
уродливость сильнее бросалась бы в глаза, а выйдя за Моисея, она доказа-
ла, что не придает внешности никакого значения. Этого унижения Мелькер
вынести не смог. Где-то под Идфу, в лунную ночь, Моисей и Оттилия Ройх-
лин были одни на палубе. Моисей, злобно ощерившись, разбежался и едва не
свалился за борт вслед за ней. Никто не услышал громкого всплеска. От
неожиданности Оттилия даже не вскрикнула. Под тяжестью драгоценностей
она камнем пошла ко дну. А Моисей в ту же минуту начисто забыл о содеян-
ном.
Мостки теологии моментально перекрыли пропасть, едва он решился на
поступок.
Он вернулся в каюту и начал писать свой бестселлер "Ведомый двумя ан-
гелами"
- хвалебную песнь двум убиенным им женам и посвященную им же. Этот
бестселлер впоследствии был переведен на три десятка языков. Лишь на
следующее утро, ближе к полудню, он смятенно сообщил капитану, что его
супруга исчезла из своей каюты. Начавшиеся тут же поиски ничего не дали,
никакого подозрения не возникло. Его печаль была искренней. Он ничего не
помнил. Но когда вернулся в свою виллу на Гринвиле и вошел в спальню,
вдруг все вспомнил. На супружеском ложе возлежала в прозрачной шелковой
сорочке Цецилия Ройхлин, его пышногрудая свояченица с тремя подбородка-
ми. На жирных складках ее живота покоилось несколько коробок шоколадных
конфет, она курила сигару и читала криминальный роман. Цецилия Ройхлин
взглянула на Моисея, но не прервала своих занятий. По ее взгляду Мелькер
понял, что она все знает.
Он нырнул к ней в постель и в свой третий брак.
Это, естественно, всего лишь гипотезы, пытающиеся объяснить смех Ве-
ликого Старца, равно как и два трупа в глубине подсознания теолога - то-
же гипотезы, мир не так ужасен, как его представлял себе Великий Старец,
хотя чаще всего
- еще ужаснее. Однако если допустить, что история, которая здесь
рассказывается, представляет собой переплетение и взаимопроникновение
нескольких историй, когда одно проистекает из другого и возникает благо-
даря ему, а не является просто набором никак не связанных между собой
историй, то и причину этого смеха нужно искать в некой задней мысли,
пришедшей в голову Великому Старцу - то ли благодаря личности самого
Мелькера, то ли благодаря его трем бракам или же его теологии. Все может
быть. Во всяком случае, на место действия был вызван один из совла-
дельцев адвокатской конторы "Рафаэль, Рафаэль и Рафаэль", - правда, так
и не удалось выяснить, кем именно он был вызван. Известно было только,
что вызван был один из трех Рафаэлей, причем никто не мог сказать, кото-
рый - старший, средний или младший; даже в их адвокатской конторе на Ми-
нерваштрассе 33/а в Цюрихе никто этого не знал, некоторые утверждали,
что существует лишь один адвокат с такой фамилией, другие - что старший
и средний Рафаэли неотличимые друг от друга близнецы, а младший вообще
умер, были и другие версии. И если никто не знал, кто именно вылетел на
место, то и тот, кто летел, тоже не знал, куда летит, ибо место назначе-
ния то и дело менялось, а к кому летит, выяснить было невозможно.
Окон в самолете не оказалось, попасть в кабину пилота было нереально,
к тому же при наборе высоты к шампанскому подмешали снотворное, хотя
стюард не появлялся. Ухабистая взлетно-посадочная полоса, на которую са-
молет в этот раз сел, граничила с площадкой для гольфа. Выйдя из самоле-
та, адвокат оказался на зеленой лужайке. Кругом валялись биты для
гольфа, многие уже покрытые ржавчиной, а также шары. Солнце стояло низко
над горизонтом, видимо, день клонился к вечеру. В конце лужайки видне-
лось белое длинное здание, которое благодаря куполу, возвышавшемуся над
одним из его флигелей, слегка смахивало на нечто ватиканообразное. Стоя-
ло оно на самом краю крутого обрыва, и вид у него был необычайно забро-
шенный, все окна выбиты. Видимо, здание это некогда служило гостиницей,
но, очевидно, очень давно, ибо пустые помещения были густо оплетены пау-
тиной, а из гнезд, прилепившихся над оконными и дверными проемами, выле-
тали птицы. В одном из коридоров по полу бродил огромный паук величиной
с ладонь. Туалет носил следы былой роскошной отделки, но загажен до пре-
дела. Под куполом располагался парадный зал с огромной буфетной стойкой,
очевидно не использовавшейся в течение многих месяцев: вся она была пок-
рыта плесенью и засижена мухами. Вода в Тихом (или Атлантическом) океане
ближе к горизонту казалась более светлой. По фуникулеру к кромке воды со
скрипом и скрежетом спускалась кабина, навстречу ей - с таким же скрипом
и скрежетом - двигалась другая, пустая, а на пляже лежал босой мужчина с
грудью, заросшей густой седой шерстью, облаченный лишь в поношенные брю-
ки от вечернего костюма. Лицо мужчины прикрывала широкополая соломенная
шляпа. Возможно, то был Великий Старец, а возможно, и кто-то другой. Он
спал на тюфяке, сквозь дыры которого вываливался конский волос.
Худощавый человек в накинутом на голое тело врачебном халате, абсо-
лютно лысый, с глазами необычайно глубокой синевы, глядевшими из-за сте-
кол золотых очков без оправы и придававшими ему сходство с портретами
кисти Эль Греко, стоял рядом со спящим и набирал шприц. Ближе к крутому
обрыву на берегу валялись намокшие порнографические журналы, "Краткий
атлас Штилера о частях земли и строении вселенной", изданный Юстусом
Пертесом в 1890 году, "Словарь разговорного языка Майера в восемнадцати
томах 1893-1898", "Философия в будуаре маркиза де Сада", бесчисленное
множество телефонных справочников, третий том церковной догматики Карла
Барта "Учение о сотворении мира: о Божественном Промысле", пачки бирже-
вых отчетов, журнал "Шпигель", том "Biblia Hebraica ad optimas editiones
imprimis Everardi Van der Hooght"1, другие брошюры и книжонки, а также
кучи невскрытых писем. Весь пляж был завален этими бумагами, которые то
и дело слизывала приливная волна. Меж бумагами повсюду поблескивали бес-
численные карманные и наручные часы из цветных сплавов, серебра, золота
и платины. Солнце поднялось выше. Значит, был не вечер, а утро. Скрипу-
чий фуникулер вновь заработал, из спустившейся на пляж кабины вышел
альбинос с длинными седыми прядями, ниспадающими на воротник смокинга, и
вывалил из корзины для бумаг новую порцию невскрытых писем. Фуникулер
опять заскрежетал. Человек, лица которого было не видно из-за соломенной
шляпы, проснулся и начал смеяться. Тогда худощавый лысатик всадил ему
шприц, и тот вновь заснул. Адвокат вошел в кабину фуникулера и поднялся
вверх.
Только вернувшись к себе в офис на Минерваштрассе, адвокат сообразил,
почему Великий Старец вызвал его к себе (если, конечно, это был он): Ве-
ликий Старец поручил адвокату купить пансионат вместе со всем инвента-
рем, хотя адвокат не знал, для чего он старцу понадобился и откуда взя-
лись деньги, которые внезапно оказались в его распоряжении. Директор
пансионата Гебели тоже не знал, с какой стати он должен вдруг продать
пансионат -ведь его дед основал его, отец унаследовал и сам он продолжал
вести дело, причем пансионат приносил теперь невиданные прежде доходы,
да и по отношению к деревне Гебели ощущал некоторые обязательства. Но
сумма, предложенная ему нотариусом в столице кантона по поручению адво-
катов с Минерваштрассе, была до такой степени сказочная, что он даже
согласился на условие по окончании летнего сезона тут же выехать из пан-
сионата, в котором и сам проживал. Гебели разузнал, где налоги поменьше,
и перебрался в Цуг, а у адвоката после покупки пансионата словно пелена
упала с глаз: барон фон Кюксен провернул выгодную сделку. Хотя для адво-
ката оставалось загадкой, как он об этой сделке узнал и каким образом
она удалась. Однако самым загадочным для адвоката было то, что он вообще
знал о существовании этого барона, ведь тот был лихтенштейнцем, жителем
карликового государства размером в 169 квадратных километров, где налоги
были до того низкими, что оно, как магнит, притягивало капиталы богатых
особ. Этот барон фон Кюксен, уже под семьдесят, возводил свой род к Пи-
пину Среднему, прадеду Карла Великого, а про князей, правящих Лихтенш-
тейном, говорил: "Ну что ж, их худо-бедно еще можно отнести к родовой
аристократии". Барон был мужчина дородный и видный, не по-современному
элегантный, носил монокль и шиньон соломенного цвета, причем каким-то
непонятным образом никогда не казался смешным. Его приемный сын Оскар
был не менее элегантен, хотя и на современный лад. Он принадлежал к тем
безликим молодым людям, которых вечно путают с другими, столь же безли-
кими; наш мир, по всей видимости, просто кишмя кишит неизменно гладко
выбритыми и причесанными на пробор, стройными, в меру надушенными оска-
рами, всегда в темном костюме и при галстуке. В Вадуце он работал в ан-
тикварной лавке фон Кюксенов, где продавал мебель обедневших австрийских
аристократов, а также фальшивые лихтенштейнские почтовые марки с
изъяном. Если же кто-то из покупателей интересовался еще и другими ред-
костями, шофер вез его в замок "Под Тремя Сестрами" (разве кто-нибудь
знает географию этого карликового государства?), где барон фон Кюксен
жил в окружении своих знаменитых сокровищ. Здесь приезжий мог сколько
угодно восхищаться полотнами Тициана, Рубенса, Рембрандта, Брейгеля, Го-
йи и Эль Греко - все поддельные, но имеющие свидетельства всемирно из-
вестных экспертов о том, что они, вероятно, могут оказаться и подлинны-
ми. Потрясенные возможностью заключить чрезвычайно выгодную сделку посе-
тители бродили по галерее барона. Цены на поддельные шедевры были высо-
кие, но ведь те могли оказаться и подлинными, и посетители погружались в
такое глубокое раздумье, что не слышали собачьего лая, доносившегося из
парка: барон держал знаменитый собачий питомник, и его доберман-пинчеры
пользовались такой же известностью, как и его поддельные полотна. Что же
касается стычки между бароном и его приемным сыном, по ходу которой ба-
рон ударил того по голове фальшивым полотном Франца Гальса - портретом
черноволосого меннонитского священника с толстыми губами и короткой кур-
чавой бородкой, - то случилась эта стычка из-за выходца из Зарганса по
имени Эдгар, который все чаще вместо Оскара встречал посетителей антик-
варной лавки любезной улыбкой, а те всякий раз принимали одного за дру-
гого. Не слишком уж важная причина, особенно по сравнению с последствия-
ми инцидента: благодаря реставрации картина получила свидетельство,
удостоверяющее подлинность шедевра Франца Гальса, после чего фонд
Гульбекяна приобрел его за 4 миллиона долларов, а Эдгар стал вторым при-
емным сыном барона.
Торжество барона, возомнившего себя одним из самых удачливых дельцов
в своей сфере, длилось лишь до конца ноября. В одном из пентхаусов на
берегу Гудзона его принял какой-то невзрачный азиат неопределенной расы:
черные как смоль пряди липли к лысине и казались нарисованными углем,
сюртук был застегнут на все пуговицы, а под ногтями сажа, словно он
только что вылез из камина, возле которого сидел. Этому сказочно богато-
му киргизу, самоеду, тунгусу или якуту - кто бы ни был этот трубочист по
национальности - фон Кюксен попытался выдать мастерскую подделку "Шабаша
ведьм" за подлинного Гойю. Он впервые проявил такую неосторожность, ибо
поверил намеку адвокатской конторы "Рафаэль, Рафаэль и Рафаэль" на Ми-
нерваштрассе 33/а в Цюрихе, где фон Кюксену дали понять, что один из
