лежала вся полнота ответственности, был близок к безумию.
Он хотел вернуться во дворец, расспросить, разузнать, король его
удержал.
Маленький дофин плакал и звал: "Мама, мама!."
Ее королевское высочество, Мадам Елизавета и г-жа де Турзель не в
силах были его утешить.
Ужас беглецов еще усилился, когда они увидели, как в свете
факелов к Тюильри вновь мчится экипаж генерала Лафайета. Он
въехал на площадь Карусели.
Вот что произошло.
Выйдя во двор, виконт де Шарни, который вел королеву под руку,
хотел свернуть налево.
Но королева его остановила.
- Куда же вы? - спросила она.
- На угол улицы Сен-Никез, где нас ждет мой брат, - ответил
Изидор.
- А разве улица Сен-Никез на берегу? - спросила королева.
- Нет, государыня.
- Постойте, но ваш брат ждет нас у того подъезда, который выходит
к реке.
Изидор хотел настоять на своем, но королева, казалось, была
настолько уверена в своих словах, что в его душу закралось сомнение.
- Боже правый, государыня, - произнес он, - нам нужно остерегаться
ошибок, малейший промах нас погубит.
- У реки, - твердила королева, - я хорошо помню, нас будут ждать у
реки.
- Тогда пойдемте к реке, государыня, но, если там не окажется
кареты, мы немедля вернемся на улицу Сен-Никез, хорошо?
- Хорошо, но пойдемте же.
И королева увлекла своего кавалера через три двора, которые в ту
эпоху были разделены толстыми каменными стенами и соединялись
между собой лишь узкими проходами, примыкавшими к дворцу;
каждый проход был перегорожен цепью и охранялся часовым.
Королева с Изидором миновали все три прохода и перешагнули
через три цепи.
Ни одному часовому не пришло в голову их остановить.
И впрямь, кто бы подумал, что эта молодая женщина, одетая как
прислуга из хорошего дома, под руку с красавчиком в ливрее принца
Конде или вроде того, легко перешагивающая через массивные цепи,
может оказаться королевой Франции?
Дошли до реки.
Набережная была пустынна.
- Значит, это с другой стороны, - сказала королева.
Изидор хотел вернуться.
Но она словно была во власти наваждения.
- Нет, нет, - сказала она, - нам сюда.
И увлекла Изидора к Королевскому мосту.
Миновав мост, они убедились, что набережная на левом берегу так
же пустынна, как на правом.
- Давайте заглянем в эту улицу, - сказала королева.
И она заставила Изидора осмотреть начало улицы Бак.
Правда, пройдя сотню шагов, она признала, что, должно быть,
ошиблась, и, запыхавшись, остановилась.
Силы ей изменили.
- Ну что ж, государыня, - сказал Изидор. - Вы продолжаете
настаивать на своем?
- Нет, - отвечала королева, - теперь ведите меня, куда знаете, дело
ваше.
- Государыня, во имя неба, мужайтесь! - взмолился Изидор.
- О, мужества у меня достаточно, - возразила королева, - мне
недостает сил.
И, откинувшись назад, она добавила:
- Мне кажется, я уже никогда не отдышусь. Господи, Господи!
Изидор знал, что королеве сейчас так же необходимо перевести
дыхание, как лани, за которой гонятся псы.
Он остановился.
- Передохните, государыня, - сказал он, - у нас есть время. Я
ручаюсь вам за брата; если понадобится, он будет ждать до рассвета.
- Значит, вы верите, что он меня любит? - неосторожно воскликнула
Мария Антуанетта, прижимая руку молодого человека к груди.
- Я полагаю, что его жизнь, как и моя собственная, принадлежит
вам, государыня, и то чувство любви и почтения, которое питаем к вам
мы все, доходит у него до обожания.
- Благодарю, - произнесла королева, - вы принесли мне облегчение,
я отдышалась! Пойдемте.
И она с той же лихорадочной поспешностью устремилась назад по
пути, который недавно прошла.
Но вместо того, чтобы вернуться в Тюильри, она, ведомая
Изидором, прошла через ворота, выходившие на площадь Карусели.
Они пересекли огромную площадь, где обычно до самой полуночи
было полно разносчиков с товаром и фиакров, поджидающих седоков.
Сейчас она была почти безлюдна и еще освещена.
Вдруг им послышался сильный шум, в котором угадывались
цоканье копыт и стук колес.
Они уже добрались до ворот, выходящих на улицу Эшель. Кони с
каретой, производившие весь этот шум, цоканье и стук, очевидно,
должны были въехать в эти ворота.
Уже показался свет: несомненно, то были факелы, сопровождавшие
карету.
Изидор хотел отпрянуть назад; королева увлекла его вперед.
Изидор бросился в ворота, чтобы ее защитить, в тот самый миг с
другой стороны в проеме ворот показались головы лошадей, на
которых скакали факельщики.
Между ними, развалясь в своем экипаже, одетый в элегантный
мундир генерала национальной гвардии, глазам беглецов явился
генерал де Лафайет.
В тот миг, когда экипаж проезжал мимо них, Изидор почувствовал,
как его проворно отстранила властная, хотя и не слишком сильная
рука.
То была левая рука королевы.
В правой руке у нее была бамбуковая тросточка с золотым
набалдашником, какие носили женщины в ту эпоху.
Она стукнула этой тросточкой по колесу экипажа и сказала:
- Ступай, тюремщик, я вырвалась из твоей темницы!
- Что вы делаете, государыня, - вскричал Изидор, - какой опасности
себя подвергаете?
- Я отомстила, - произнесла королева, - а ради этого стоит рискнуть.
И за спиной последнего факельщика она устремилась в ворота,
сияющая, как богиня, и радостная, как дитя.
Глава 22
ВОПРОС ЭТИКЕТА
Не успела королева отойти от ворот на десяток шагов, как человек,
закутанный в синий каррик, чье лицо скрывала клеенчатая шляпа,
судорожно схватил ее за руку и увлек к наемной карете, стоявшей на
углу улицы Сен-Никез.
Этот человек был граф де Шарни.
Карета была та самая, в которой вот уже более получаса ожидало
все королевское семейство.
Все думали, что королева предстанет перед ними удрученная,
обессиленная, чуть живая, но издевательский удар, который она
нанесла экипажу Лафайета, с таким чувством, будто ударила его
самого, изгладил из ее памяти все - недавние опасности, перенесенную
усталость, допущенную ошибку, потерянное время и последствия,
которые могла иметь эта задержка.
В десяти шагах от наемной кареты слуга держал повод коня.
Шарни достаточно было указать на коня пальцем, как Изидор тут
же вскочил верхом и галопом умчался.
Он поехал в Бонди, чтобы заранее заказать лошадей.
Королева прокричала ему вслед несколько слов благодарности, но
он их уже не услышал.
- Едем, государыня, едем, - сказал Шарни с той почтительной
непреклонностью, которую так прекрасно умеют проявлять в
решающие минуты воистину сильные люди. - Нельзя терять ни
мгновения.
Королева села в карету, где были уже король, Мадам Елизавета, ее
королевское высочество, дофин и г-жа де Турзель, то есть пять
человек; Мария Антуанетта села в глубине кареты, взяла на колени
дофина; рядом с ней разместился король; Мадам Елизавета, ее
королевское высочество и г-жа де Турзель устроились на переднем
сиденье.
Шарни захлопнул дверцу, поднялся на козлы и, чтобы сбить с толку
возможных соглядатаев, приказал повернуть лошадей; карета миновала
улицу Сент-Оноре, проехала бульварами до площади Мадлен и далее,
до заставы Сен-Мартен.
Дорожная карета была там: она ждала по ту сторону заставы, на
дороге, ведущей в сторону бойни.
Дорога эта была безлюдна.
Граф де Шарни спрыгнул с козел и распахнул дверцу наемной
кареты.
Дверца большой дорожной кареты была уже распахнута. По обе
стороны от подножки стояли г-н де Мальден и г-н де Валори.
Все шестеро пассажиров мгновенно вышли из наемной колымаги.
Затем Шарни отогнал эту колымагу к обочине и свалил ее в канаву.
Далее он вернулся к большой карете.
Первым в нее сел король, за ним королева, за нею Мадам Елизавета,
после Мадам Елизаветы дети, после детей г-жа де Турзель.
Г-н де Мальден вскочил на запятки, г-н де Валори устроился возле
Шарни на козлах.
Карета была запряжена четырьмя лошадьми; повинуясь цоканью
языка, они пустились рысью; возница поставил их четверкой.
На церкви Сен-Лоран пробило четверть второго. До Бонди был час
езды.
Перед конюшней уже стояли лошади, взнузданные и готовые для
упряжки.
Рядом с лошадьми ждал Изидор.
Кроме того, на другой стороне дороги стоял наемный кабриолет,
запряженный почтовыми лошадьми.
В этом кабриолете находились две горничные, принадлежавшие к
прислуге дофина и принцессы.
Они надеялись взять напрокат экипаж в Бонди, но это им не
удалось, и они сговорились с хозяином этого кабриолета, который
продал им свой экипаж за тысячу франков.
Сам хозяин, довольный совершенной сделкой, явно желал
поглядеть, что будут делать дальше простушки, заплатившие ему за эту
развалину целую тысячу франков: он ждал, попивая вино в почтовом
трактире.
Он увидел, как подъехала карета короля, которой правил Шарни;
Шарни слез с козел и приблизился к дверце.
Под плащом кучера на нем был форменный мундир, а в сундучке
под сиденьем козел лежала его шляпа.
Король, королева и Шарни договорились заранее, что в Бонди
Шарни пересядет внутрь кареты, на место г-жи де Турзель, а та
вернется в Париж одна.
Но при этом позабыли спросить мнение г-жи де Турзель.
Итак, король изложил ей суть дела.
Г-жа де Турзель, помимо своей великой преданности королевскому
семейству, славилась еще и тем, что в вопросах этикета была подобием
старухи г-жи де Ноайль.
- Государь, - отвечала она, - моя обязанность состоит в том, чтобы
присматривать за королевскими детьми и не расставаться с ними ни на
секунду; значит, я не расстанусь с ними, если только не получу на этот
счет особого приказа вашего величества, что, впрочем, было бы
неслыханным делом.
Королеву охватила дрожь нетерпения. У нее были две причины
желать, чтобы Шарни сел в карету: королева видела в нем надежную
защиту, женщина предвкушала радость от его соседства.
- Дорогая госпожа де Турзель, - сказала королева, - мы вам
беспредельно признательны; но вам нездоровится, вас подвигло на это
путешествие только преувеличенное чувство преданности; останьтесь
в Бонди, а потом, где бы мы ни очутились, вы приедете к нам.
- Государыня, - отвечала г-жа де Турзель, - пускай король прикажет:
я готова выйти из кареты и, если понадобится, остаться на большой
дороге; но лишь прямой приказ короля заставит меня не только
пренебречь своим долгом, но и поступиться своим правом.
- Государь, - воззвала королева, - государь!
Но Людовик XVI не смел вынести суждение в этом важном деле; он
искал лазейку, спасительный выход из положения, отговорку.
- Господин де Шарни, - спросил он, - вы, значит, никак не можете
остаться на козлах?
- Я могу все, чего пожелает король, - сказал г-н де Шарни, - но
только мне придется остаться либо в офицерском мундире, а в этом
мундире меня уже четыре месяца видят на дороге, и любой меня
узнает, либо в каррике и шляпе, как кучеру наемной кареты, а это
платье чересчур убого для такой элегантной кареты.
- Садитесь в карету, господин де Шарни, садитесь, - предложила
королева. - Я возьму на колени дофина, Мадам Елизавета - Марию
Терезию, и все уладится наилучшим образом... Мы слегка потеснимся,
вот и все.
Шарни ожидал решения короля.
- Невозможно, дорогая, - изрек король. - Подумайте, ведь нам
предстоит проехать девяносто лье.
Г-жа де Турзель стояла, готовая повиноваться приказу короля, если
король прикажет ей выйти, но король не смел отдать такой приказ,
потому что мельчайшие предрассудки весьма живучи при дворе.
- Господин де Шарни, - сказал графу король, - а не могли бы вы
занять место вашего брата и скакать впереди, чтобы затребовать
