были жрецы. Каменщик поклялся своим резцом, Брота - своим мечом, Томияно -
своим кораблем, а торговец - золотом.
Уолли подумал о том, насколько все было бы проще, если бы в Мире была
изобретена письменность. Интересно, почему этого не произошло? Было ли это
божественным вмешательством?
Объемистые корзины были вскоре убраны, и на "Сапфир" начали загружать
мрамор. Теперь Уолли понял, почему обычное путешествие на семь-восемь дней
могло потребовать столь высокой оплаты. Мрамор был опасным грузом. Впервые
он увидел в действии погрузочную стрелу, и все, казалось, затаивали дыхание,
когда на борту оказывался очередной громадный каменный блок. Если бы один из
них сорвался, он пробил бы корпус насквозь, и беспомощный воин остался бы в
городе колдунов без возможности его покинуть. Поняв это, он начал тихо
ругаться: будь проклята Брота, заключающая подобные сделки в подобном месте!
Однако веревки выдержали, и ни один из каменных блоков не сорвался.
Восемь раз стрела аккуратно опускала свой груз, и "Сапфир" все глубже оседал
в воде. Затем фургон и свидетели отбыли. Хонакура, который, как обычно,
разнюхивал все вокруг, весь мокрый, поднялся по трапу. Члены команды, бывшие
на берегу, вернулись и приготовились к отходу.
Визит казался почти бессмысленным с точки зрения Уолли, хотя, вероятно,
Хонакура выяснил кое-что о том, когда и как Сен был захвачен колдунами.
- Мне совсем не жаль покидать этот город, - заметил Уолли. - Он
производит гнетущее впечатление.
Ннанджи согласно кивнул.
- И обед запаздывает.
Первый из двух трапов с грохотом поднялся.
4
Ощутив прикосновение колдуна, Катанджи подскочил, словно кролик, и у
него невольно вырвался слабый писк ужаса. Изо всех пор его кожи начал обычно
сочиться пот. Он повернулся, все еще тупо глядя в пол, в любой момент ожидая
увидеть, как все его внутренности вываливаются из-под его набедренной
повязки.
Он попытался сказать: "Адепт?", но издал лишь квакающий звук. Сам его
страх выдавал его с головой.
- Не слишком-то много мяса на его костях, - заметил Второй.
Они что, хотят его зажарить?
- Мне не нужно мясо, - глухо прорычал Четвертый. - Выносливость - вот
что нам требуется.
Они собирались его пытать? О, Богиня!
Никто из колдунов не обращался к Катанджи, и он продолжал стоять, весь
дрожа. Другие рабы проходили с мешками мимо и выходили из шкафа без них.
Затем Четвертый тронул за плечо еще одного: "Ты!" Тот был не намного старше
Катанджи, выше его ростом, но такой же жилистый, и издал такой же дрожащий
вопль, даже громче. Катанджи видел, как трясутся его колени. Значит, все
рабы боялись колдунов, и его собственный страх не мог его выдать. Но когда
они посмотрят на лица...
- И ты! - сказал Четвертый, выбрав еще одного. - Идем со мной.
Оставив Второго следить за разгрузкой, Четвертый повернулся кругом и
пошел впереди, между большой железной раскаленной плитой, на которой кипели
два больших котла - запах был просто невыносим - и штабелем дров, за которым
находилась груда мешков. Один из них был открыт, и оттуда сыпался уголь. За
мешками располагался длинный стол, уставленный большими и маленькими
горшками и гигантскими бутылками из зеленого стекла, а еще там были три
больших медных котла со змеевиками наверху, подобные тем, что видел в Аусе
Шонсу, помятые и почерневшие от долгого употребления. А за плитой находилась
печь, вроде кузнечной, только больше, и почти обнаженный юноша яростно
работал мехами, блестя от пота. Он взглянул на проходившего мимо Катанджи, и
тот увидел единственное перо у него на лбу. Очевидно, быть колдуном-Первым
было не столь весело, как воином-Первым, и он выглядел по крайней мере не
моложе Нанджа.
Затем они подошли к лестнице. Посреди стоял большой деревянный чан с
водой, а по стенам спиралью уходили вверх ступени. Ступени были
металлическими, большей частью бронзовыми.
Когда Катанджи подошел к чану и уже собирался поставить ногу на первую
ступень, следом за шедшим в трех или четырех шагах впереди колдуном, чан
внезапно зашипел и выплюнул струю пара. Катанджи подскочил, в ужасе
взвизгнул и чуть не утратил контроль за своим мочевым пузырем.
Колдун рассмеялся. Он протянул руку и пробормотал короткое заклинание
из незнакомых Катанджи слов.
- Теперь тебе ничего не угрожает, - сказал он. - Идем!
Дрожа, Катанджи начал подниматься по лестнице, а двое других рабов -
следом за ним. Потом чан снова зашипел, и рабы тихо застонали, так что,
видимо, они были столь же напуганы, как и он сам. И у них не было воинских
меток на лбу.
Лестница совершила два оборота, прежде чем они добрались до следующего
уровня, и чан за это время прошипел внизу пять раз. Снова лестница... они
поднялись на три этажа и тяжело дышали. Колдун прошел по длинному коридору,
мимо двух закрытых дверей, а затем свернул в большое помещение. Катанджи с
тревогой взглянул на дыру в полу, со свисавшими в нее веревками, и большую
деревянную штуковину, напоминавшую длинный барабан на подставке, опутанный
веревками и колесами. Одна стена была каменной, и в ней было окно - сутры
гласили, что размер окна имеет значение - а две стены были деревянными,
четвертая же была почти скрыта грудами мешков. Там ждали четверо колдунов,
двое Первых и двое Вторых. Катанджи с нарастающим ужасом смотрел на барабан.
Пытки?
Четвертый показал на барабан.
- Быстрее! Пошел! - сказал он.
Катанджи не понял, но остальные двое рабов схватились за перекладину
наверху и вскарабкались на барабан, вокруг которого были приделаны лопасти.
Он последовал их примеру, и барабан начал медленно поворачиваться с громким
скрипом и грохотом веревок и колес. Какие-то большие штуковины начали
опускаться в дыру.
- Проклятье! - пробормотал Четвертый. Он выхватил откуда-то хлыст и
громко щелкнул им в воздухе. - Работайте, или я шкуру с вас спущу!
Рабы крепче ухватились за перекладину и сильнее заработали ногами.
Барабан начал вращаться быстрее, издавая более громкие звуки, скрип и
грохот. Катанджи был посередине, глядя на свои худые руки между двумя парами
крепких рук, а дальше была большая дыра в полу и движущиеся веревки. Вскоре
он уже бежал, стараясь поспевать за другими и думая о том, не собираются ли
его загнать до смерти. Когда он увидел, что веревки поднимаются наверх, он
понял, что это не колдовство - веревки наматывались на барабан. Он и двое
других рабов, вероятно, должны были собственными ногами поднять наверх тот
самый шкаф. Это была дьявольски тяжелая работа.
Снова щелкнул хлыст, и он вспомнил, что у него нет шрамов на спине.
Обратят ли на это внимание колдуны? Почти у всех настоящих рабов были шрамы.
Не возникнет ли у них искушения разукрасить ими и его спину, просто из
принципа?
Все быстрее и быстрее - он задыхался, и по его лицу и подмышкам
струился пот. Он чувствовал в воздухе запах пота. Сердце бешено колотилось,
во рту пересохло. Двое других тоже тяжело дышали, а ведь они были крепче
его. Потом постепенно прямо на полу выросла гора мешков, и Четвертый дернул
за ручку. Барабан резко затормозил, и трое рабов чуть не перелетели через
перекладину. Все колдуны рассмеялись, словно только этого и ждали.
Двое рабов подняли руки и вытерли лица. В последний момент Катанджи
сообразил, что ему этого делать не следует. Здесь было светлее, чем внизу -
вдруг кто-то взглянет поближе на его полосу раба? Жир и сажа... не
расползлись ли они вместе с потом по всему лицу? Опустив голову, он стоял,
опираясь руками об ограждение, и тяжело дышал. Двое других рабов были заняты
примерно тем же самым. Младшие колдуны разгружали мешки и аккуратно и
осторожно их укладывали. Вероятно, каким-то образом они отличали одни от
других, поскольку складывали их в разных местах возле стены, но для
наблюдавшего за ними воина все мешки казались одинаковыми.
- Готово! - крикнул Четвертый, когда шкаф опустел; он снова повернул
ручку, и барабан сдвинулся под ногами Катанджи. Рабы снова начали
переступать ногами, но опустить шкаф вниз оказалось не легче, чем поднять
его наверх - и это казалось не вполне честным. Потом он услышал, как в него
загружают новые мешки.
Катанджи с ужасом представил себе размеры фургона и его груз.
Он подумал о "Сапфире". Что он станет делать, если они уйдут без него?
Снова щелкнул хлыст, и снова началась пытка...
Чтобы полностью опустошить фургон, потребовалось не меньше двадцати
ходок вверх и вниз. К этому времени Катанджи изнемогал от усталости, и его
уже не слишком интересовало, заметят ли они, что он воин, если бы только они
позволили ему где-нибудь прилечь. Во рту ощущался отвратительный вкус, и ему
казалось, что его сердце вот-вот разорвется. Иногда ему чудилось, что вокруг
становится темнее, и все куда-то плывет; потом он понимал, что близок к
обмороку. Однако если бы он упал, они увидели бы его лицо.
Четвертый часто щелкал хлыстом, но не пользовался им, хотя последние
несколько раз погрузка шла очень долго. Один из младших сказал, что,
возможно, стоит сходить за свежими силами, но Четвертый ответил, что уже
почти все закончено, и можно не беспокоиться.
Наконец, он снова повел их по коридору. Катанджи медленно плелся сзади,
несколько отстав, и ему это было вовсе не трудно. Было трудно просто идти.
Его ноги подгибались. Две двери теперь были открыты, отбрасывая пятна света,
и он задержался, проходя мимо каждой из них, стараясь запомнить увиденное. В
первой комнате за столом сидела колдунья, Вторая, с откинутым капюшоном. Она
что-то делала с блюдцем, двигая его по кругу - вероятно, совершала какое-то
заклинание. В основном он заметил лишь ее лицо, не увидев ничего позади ли
вокруг нее. Ей было лет двадцать пять, и она была довольно красива, но у нее
было три метки на лбу, а не две, как полагалось при ее желтой мантии. И это
были не перья! Он не был уверен в том, что именно это было, но они явно не
имели формы перьев.
В другой комнате никого не было, лишь пара столов и несколько стульев.
Один из столов, похоже, был каким-то ритуальным местом, так как на нем в
серебряных держателях стояли длинные перья - по-видимому, это имело какое-то
отношение к меткам. У дальней стены виднелся ряд полок, уставленных сотнями
коричневых ящичков разной величины, по-видимому, сделанных из кожи. Потом он
оказался на лестнице.
Спускаясь, он изо всех сил цеплялся за перила, поскольку ноги почти его
не держали. Нечто, находившееся в чане, шипело и плевалось, но он не обращал
внимания. Он попытался увидеть что-либо еще, но было темно, а его глаза не
успели приспособиться к полумраку. Это было очень большое помещение,
вероятно, размером в половину всей башни. Вдоль одной длинной стены было два
окна, и еще по одному на каждой из более коротких стен, так что, скорее
всего, зал действительно занимал пол-башни. Вдоль всей его длины тянулись
подставки и полки, на которых стояли бутылки и свертки - как можно было все
это запомнить? Парень у печи все еще накачивал меха. Другой Первый, в
мантии, толок что-то в ступке размером с ванну.
Ему хотелось рассмотреть все внимательнее, но он не осмеливался
остановиться. Голова его не соображала, он слишком устал. Сквозь серый туман
он заметил медный змеевик в дальнем конце - намного крупнее всех тех, что он
видел до этого - и точильный камень, а также уменьшенный вариант барабана,
что был наверху, под чем-то, что никогда не смогло бы ускользнуть от его
взгляда: большим золотым шаром на колонне возле двери, достаточно большим,
чтобы в нем мог стоя поместиться человек, если бы он был пуст внутри.
