мне с ним? Я, знаете, совсем как потерянная хожу.
- Не расспрашивайте его очень об чем-нибудь, если увидите, что он
морщится; особенно про здоровье очень не спрашивайте; не любит.
- Ах, Дмитрий Прокофьич, как тяжело быть матерью! Но вот и эта
лестница... Какая ужасная лестница!
- Мамаша, вы даже бледны, успокойтесь, голубчик мой, - сказала Дуня,
ласкаясь к ней, - он еще должен быть счастлив, что вас видит, а вы так себя
мучаете, - прибавила она, сверкнув глазами.
- Постойте, я загляну вперед, проснулся ли?
Дамы потихоньку пошли за отправившимся по лестнице вперед Разумихиным,
и когда уже поравнялись в четвертом этаже с хозяйкиною дверью, то заметили,
что хозяйкина дверь отворена на маленькую щелочку и что два быстрые черные
глаза рассматривают их обеих из темноты. Когда же взгляды встретились, то
дверь вдруг захлопнулась, и с таким стуком, что Пульхерия Александровна
чуть не вскрикнула от испуга.
III
- Здоров, здоров! - весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже
минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване.
Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый
и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разом
наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и
стала слушать.
Действительно, Раскольников был почти здоров, особенно в сравнении во
вчерашним, только был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как
бы на раненого человека или вытерпливающего какую-нибудь сильную физическую
боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный. Говорил он
мало и неохотно, как бы через силу или исполняя обязанность, и какое-то
беспокойство изредка появлялось в его движениях.
Недоставало какой-нибудь повязки на руке или чехла из тафты на пальце
для полного сходства с человеком, у которого, например, очень больно
нарывает палец, или ушиблена рука, или что-нибудь в этом роде.
Впрочем, и это бледное и угрюмое лицо озарилось на мгновение как бы
светом, когда вошли мать и сестра, но это прибавило только к выражению его,
вместо прежней тоскливой рассеянности, как бы более сосредоточенной муки.
Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавший
своего пациента со всем молодым жаром только что начинающего полечивать
доктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо радости, как
бы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя уж
избегнуть. Он видел потом, как почти каждое слово последовавшего разговора
точно прикасалось к какой-нибудь ране его пациента и бередило ее; но в то
же время он и подивился отчасти сегодняшнему умению владеть собой и
скрывать свои чувства вчерашнего мономана, из-за малейшего слова впадавшего
вчера чуть не в бешенство.
- Да, я теперь сам вижу, что почти здоров, - сказал Раскольников,
приветливо целуя мать и сестру, отчего Пульхерия Александровна тотчас же
просияла, - и уже не по-вчерашнему это говорю, - прибавил он, обращаясь к
Разумихину и дружески пожимая ему руку.
- А я так даже подивился на него сегодня, - начал Зосимов, очень
обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку
разговора с своим больным. - Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем
будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два... али,
пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось... а?
Сознаетесь теперь, что, может, и сами виноваты были? - прибавил он с
осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
- Очень может быть, - холодно ответил Раскольников.
- Я к тому говорю, - продолжал Зосимов, разлакомившись, - что ваше
совершенное выздоровление, в главном, зависит теперь единственно от вас
самих. Теперь, когда уже с вами можно разговаривать, мне хотелось бы вам
внушить, что необходимо устранить первоначальные, так сказать, коренные
причины, влиявшие на зарождение вашего болезненного состояния, тогда и
вылечитесь, не то будет даже и хуже. Этих первоначальных причин я не знаю,
но вам они должны быть известны. Вы человек умный и, уж конечно, над собой
наблюдали. Мне кажется, начало вашего расстройства совпадает отчасти с
выходом вашим из университета. Вам без занятий оставаться нельзя, а потому
труд и твердо поставленная перед собою цель, мне кажется, очень бы могли
вам помочь.
- Да, да, вы совершенно правы... вот я поскорей поступлю в
университет, и тогда все пойдет... как по маслу...
Зосимов, начавший свои умные советы отчасти и для эффекта перед
дамами, был, конечно, несколько озадачен, когда, кончив речь и взглянув на
своего слушателя, заметил в лице его решительную насмешку. Впрочем, это
продолжалось мгновение. Пульхерия Александровна тотчас же принялась
благодарить Зосимова, в особенности за вчерашнее ночное посещение их в
гостинице.
- Как, он у вас был и ночью? - спросил Раскольников, как будто
встревожившись. - Стало быть, и вы тоже не спали после дороги?
- Ах, Родя, ведь это все только до двух часов было. Мы с Дуней и
дома-то раньше двух никогда не ложились.
- Я тоже не знаю, чем его благодарить, - продолжал Раскольников, вдруг
нахмурясь и потупясь. - Отклонив вопрос денежный, - вы извините, что я об
этом упомянул (обратился он к Зосимову), - я уж и не знаю, чем это я
заслужил от вас такое особенное внимание? Просто не понимаю... и... и оно
мне даже тяжело, потому что непонятно: я вам откровенно высказываю.
- Да вы не раздражайтесь, - засмеялся через силу Зосимов, -
предположите, что вы мой первый пациент, ну, а наш брат, только что
начинающий практиковать, своих первых пациентов, как собственных детей,
любит, а иные почти в них влюбляются. А я ведь пациентами-то не богат.
- Я уж не говорю про него, - прибавил Раскольников, указывая на
Разумихина, - а тоже, кроме оскорблений и хлопот, ничего от меня не видал.
- Эк ведь врет! Да ты в чувствительном настроении, что ли, сегодня? -
крикнул Разумихин.
Он увидал бы, если б был проницательнее, что чувствительного
настроения тут отнюдь не было, а было даже нечто совсем напротив. Но
Авдотья Романовна это заметила. Она пристально и с беспокойством следила за
братом.
- Про вас же, маменька, я и говорить не смею, - продолжал он, будто
заученный с утра урок, - сегодня только мог я сообразить сколько-нибудь,
как должны были вы здесь вчера, измучиться в ожидании моего возвращения. -
Сказав это, он вдруг, молча и с улыбкой, протянул руку сестре. Но в улыбке
этой мелькнуло на этот раз настоящее неподдельное чувство. Дуня тотчас же
схватила и горячо пожала протянутую ей руку, обрадованная и благодарная. В
первый раз обращался он к ней после вчерашней размолвки. Лицо матери
осветилось восторгом и счастьем при виде этого окончательного и бессловного
примирения брата с сестрой
- Вот за это-то я его и люблю! - прошептал все преувеличивающий
Разумихин, энергически повернувшись на стуле. - Есть у него эти движения!..
"И как это у него все хорошо выходит, - думала мать про себя, - какие
у него благородные порывы, и как он просто, деликатно кончил все это
вчерашнее недоумение с сестрой - тем только, что руку протянул в такую
минуту да поглядел хорошо... И какие у него глаза прекрасные, и какое все
лицо прекрасное!.. Он собой даже лучше Дунечки... Но, боже мой, какой у
него костюм, как он ужасно одет!.. И так бы вот, так бы, кажется, и
бросилась к нему, и обняла его, и... заплакала, - а боюсь... какой-то он,
господи!.. Вот ведь и ласково говорит, а боюсь! Ну чего я боюсь?..."
- Ах, Родя, ты не поверишь, - подхватила она вдруг, спеша ответить на
его замечание, - как мы с Дунечкой вчера были... несчастны! Теперь, как уже
все прошло и кончилось и все мы опять счастливы, - можно рассказать.
Вообрази, бежим сюда, чтоб обнять тебя, чуть не прямо из вагона, а эта
женщина, - а, да вот она! Здравствуй, Настасья!.. Говорит она нам вдруг,
что ты лежишь в белой горячке и только что убежал тихонько от доктора, в
бреду, на улицу и что тебя побежали отыскивать. Ты не поверишь, что с нами
было! Мне как раз представилось, как трагически погиб поручик Потанчиков,
наш знакомый, друг твоего отца, - ты его не помнишь, Родя, - тоже в белой
горячке и таким же образом выбежал и на дворе в колодезь упал, на другой
только день могли вытащить. А мы, конечно, еще более преувеличили. Хотели
было броситься отыскивать Петра Петровича, чтобы хоть с его помощию...
потому что ведь мы были одни, совершенно одни, - протянула она жалобным
голосом и вдруг совсем осеклась, вспомнив, что заговаривать о Петре
Петровиче еще довольно опасно, несмотря на то "что все уже опять совершенно
счастливы".
- Да, да... все это, конечно, досадно... - пробормотал в ответ
Раскольников, но с таким рассеянным и почти невнимательным видом, что
Дунечка в изумлении на него посмотрела.
- Что бишь я еще хотел, - продолжал он, с усилием припоминая, - да:
пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка, не подумайте, что я не хотел к вам
сегодня первый прийти и ждал вас первых.
- Да что это ты, Родя! - вскричала Пульхерия Александровна, тоже
удивляясь.
"Что он, по обязанности, что ли, нам отвечает? - подумала Дунечка, - и
мирится, и прощения просит, точно службу служит али урок затвердил".
- Я только что проснулся и хотел было идти, да меня платье задержало;
забыл вчера сказать ей... Настасье... замыть эту кровь... Только что теперь
успел одеться.
- Кровь! какую кровь? - встревожилась Пульхерия Александровна.
- Это так... не беспокойтесь. Это кровь оттого, что вчера, когда я
шатался несколько в бреду, я наткнулся на одного раздавленного человека...
чиновника одного...
- В бреду? Но ведь ты все помнишь, - прервал Разумихин.
- Это правда, - как-то особенно заботливо ответил на это Раскольников,
- помню все, до малейшей даже подробности, а вот поди: зачем я то делал, да
туда ходил, да то говорил? уж и не могу хорошо объяснить.
- Слишком известный феномен, - ввязался Зосимов, - исполнение дела
иногда мастерское, прехитрейшее, а управление поступками, начало поступков,
расстроено и зависит от разных болезненных впечатлений. Похоже на сон.
"А ведь это, пожалуй, и хорошо, что он меня почти за сумасшедшего
считает", - подумал Раскольников.
- Да ведь этак, пожалуй, и здоровые так же, - заметила Дунечка, с
беспокойством смотря на Зосимова.
- Довольно верное замечание, - ответил тот, - в этом смысле
действительно все мы, и весьма часто, почти как помешанные, с маленькою
только разницей, что "больные" несколько больше нашего помешаны, потому тут
необходимо различать черту. А гармонического человека, это правда, совсем
почти нет; на десятки, а может, и на многие сотни тысяч по одному
встречается, да и то в довольно слабых экземплярах...
При слове "помешанный", неосторожно вырвавшемся у заболтавшегося на
любимую тему Зосимова, все поморщились. Раскольников сидел, как бы не
обращая внимания, в задумчивости и с странною улыбкой на бледных губах. Он
что-то продолжал соображать.
- Ну, так что ж этот раздавленный? Я тебя перебил! - крикнул поскорей
Разумихин.
- Что? - как бы проснулся тот, - да... ну и запачкался в крови, когда
помогал его переносить в квартиру... Кстати, маменька, я одну
непростительную вещь вчера сделал; подлинно не в своем был уме. Я вчера все
деньги, которые вы мне прислали, отдал... его жене... на похороны. Теперь
вдова, чахоточная, жалкая женщина... трое маленьких сирот, голодные... в
доме пусто... и еще одна дочь есть... Может быть, вы бы и сами отдали, кабы
видели... Я, впрочем, права не имел никакого, сознаюсь, особенно зная, как
вам самим эти деньги достались. Чтобы помогать, надо сначала право такое
иметь, не то: "Crevez chiens, si vous n'etes pas contents!" - Он
рассмеялся. - Так ли, Дуня?
