таким образом, волочился за нею; извозчиков-лихачей
нанимал поминутно и все мимо ее окон концы давал;
замотался совсем, задолжал, а потом уж и разлюбил ее:
наскучило! Так вот что актриска из порядочного человека
сделать в состоянии, маточка! Впрочем, молоденек-то
я, молоденек был тогда!..
Милостивая государыня моя,
Варвара Алексеевна!
М. Д.
Июля 8.
Книжку вашу, полученную мною б-го сего месяца, спешу
возвратить вам и вместе с тем спешу в сем письме мо-
61
ем объясниться с вами. Дурно, маточка, дурно то, что вы
меня в такую крайность поставили. Позвольте, маточка:
всякое состояние определено всевышним на долю человеческую.
Тому определено быть в генеральских эполетах,
этому служить титулярным советником; такому-то повелевать,
а такому-то безропотно и в страхе повиноваться.
Это уже по способности человека рассчитано; иной на одно
способен, а другой на другое, а способности устроены
самим богом. Состою я уже около тридцати лет на службе;
служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках
никогда не замечен. Как гражданин, считаю себя,
собственным сознанием моим, как имеющего свои недостатки,
но вместе с тем и добродетели. Уважаем начальством,
и сами его превосходительство мною довольны;
хотя еще они доселе не оказывали мне особенных знаков
благорасположения, но я знаю, что они довольны. Дожил
до седых волос; греха за собою большого не знаю. Конечно,
кто же в малом не грешен? Всякий грешен, и даже вы
грешчы, маточка! Но в больших проступках и продерзостях
никогда не замечен, чтобы этак против постановлений
что-нибудь или в нарушении общественного спокойствня,
в этом я никогда не замечен, этого не было; даже
крестик выходил - ну да уж что! Все это вы по совести
должны бы были знать, маточка, и он должен бы был
знать; уж как взялся описывать, так должен бы был все
знать. Нет, я этого не ожидал от вас, маточка; нет, Варенька!
Вот от вас-то именно такого и не ожидал.
Как! Так после этого и жить себе смирно нельзя, в
уголочке своем,- каков уж он там ни есть,- жить водой
не замутя, по пословице, никого не трогая, зная страх божий
да себя самого, чтобы и тебя не затронули, чтобы и
в твою конуру не пробрались да не подсмотрели - что,
дескать, как ты себе там по-домашнему, что вот есть ли,
например, у тебя жилетка хорошая, водится ли у тебя что
следует из нижнего платья; есть ли сапоги, да и чем подбиты
они; что ешь, что пьешь, что переписываешь?.. Да и
что же тут такого, маточка, что вот хоть бы и я, где мостовая
плоховата, пройду иной раз на цыпочках, что я сапоги
берегу! Зачем писать про другого, что вот де он иной
раз нуждается, что чаю не пьет? А точно все и должны уж
так непременно чай пить! Да разве я смотрю в рот каждому,
что, дескать, какой он там кусок жует? Кого же я
обижал таким образом? Нет, маточка, зачем же других
обижать, когда тебя не затрогивают! Ну, и вот вам пример,
Варвара Алексеевна, вот что значит оно: служишь-
62
служишь, ревностно, усердно,- чего!- и начальство само
тебя уважает (уж как бы там ни было, а все-таки уважает),-
и вот кто-нибудь под самым носом твоим, безо
всякой видимой причины, ни с того ни с сего, испечет тебе
пасквиль. Конечно, правда, иногда сошьешь себе что-
нибудь новое,- радуешься, не спишь, а радуешься, сапоги
новые, например, с таким сладострастием надеваешь
- это правда, я ощущал, потому что приятно видеть
свою ногу в тонком щегольском сапоге,- это верно описано!
Но я все-таки истинно удивляюсь, как Федор-то Федорович
без внимания книжку такую пропустили и за себя
не вступились. Правда, что он еще молодой сановник
и любит подчас покричать; но отчего же и не покричать?
Отчего же и не распечь, коли нужно нашего брата распечь.
Ну да положим и так, например, для тона распечьну
и для тона можно; нужно приучать; нужно острастку
давать; потому что - между нами будь это, Варенька,-
наш брат ничего без острастки не сделает, всякий норовит
только где-нибудь числиться, что вот, дескать, я там-
то и там-то, а от дела-то бочком да стороночкой. А так
как разные чины бывают и каждый чин требует совершенно
соответственной по чину распеканции, то естественно,
что после этого и тон распеканции выходит разночинный,-
это в порядке вещей! Да ведь на том и свет
стоит, маточка, что все мы один перед другим тону задаем,
что всяк из нас один другого распекает. Без этой предосторожности
и свет бы не стоял и порядка бы не было.
Истинно удивляюсь, как Федор Федорович такую обиду
пропустили без внимания!
И для чего же такое писать? И для чего оно нужно?
Что мне за это шинель кто-нибудь из читателей сделает,
что ли? Сапоги, что ли, новые купит? Нет, Варенька, прочтет
да еще продолжения потребует. Прячешься иногда,
прячешься, скрываешься в том, чем не взял, боишься нос
подчас показать - куда бы там ни было, потому что пересуда
трепещешь, потому что из всего, что ни есть на свете,
из всего тебе пасквиль сработают, и вот уж вся гражданская
и семейная жизнь твоя по литературе ходит, все
напечатано, прочитано, осмеяно, пересужено! Да тут и на
улицу нельзя показаться будет; ведь тут это все так доказано,
что нашего брата по одной походке узнаешь теперь.
Ну, добро бы он под концом-то хоть исправился,
что-нибудь бы смягчил, поместил бы, например, хоть после
того пункта, как ему бумажки на голову сыпали: что
вот, дескать, при всем этом он был добродетелен, хоро-
63
ший гражданин, такого обхождения от своих товарищей
не заслуживал, послушествовал старшим (тут бы пример
можно какой-нибудь), никому зла не желал, верил в бога
и умер (если ему хочется, чтобы он уж непременно
умер) - оплаканный. А лучше всего было бы не оставлять
его умирать, беднягу, а сделать бы так, чтобы шинель
его отыскалась, чтобы тот генерал, узнавши подробнее
об его добродетелях, перепросил бы его в свою канцелярию,
повысил чином и дал бы хороший оклад жалованья,
так что, видите ли, как бы это было: зло было бы
наказано, а добродетель восторжествовала бы, и канцеляристы-товарищи
все бы ни с чем и остались. Я бы, например,
так сделал; а то что тут у него особенного, что у
него тут хорошего? Так, пустой какой-то пример из вседневного,
подлого быта. Да и как вы-то решились мне такую
книжку прислать, родная моя. Да ведь это злонамеренная
книжка, Варенька; это просто неправдоподобно,
потому что и случиться не может, чтобы был такой чиновник.
Да ведь после такого надо жаловаться, Варенька,
формально жаловаться.
Покорнейший слуга ваш
Макар Девушкин.
Милостивый государь, Макар Алексеевич!
Июля 27.
Последние происшествия и письма ваши испугали, поразили
меня и повергли в недоумение, а рассказы Федоры
объяснили мне все. Но зачем же было так отчаиваться
и вдруг упасть в такую бездну, в какую вы упали, Макар
Алексеевич? Ваши объяснения вовсе не удовольствовали
меня. Видите ли, была ли я права, когда настаивала
взять то выгодное место, которое мне предлагали? К тому
же и последнее мое приключение пугает меня не на
шутку. Вы говорите, что любовь ваша ко мне заставила
вас таиться от меня. Я и тогда уже видела, что многим
обязана вам, когда вы уверяли, что издерживаете на меня
только запасные деньги свои, которые, как говорили,
у вас в ломбарде на всякий случай лежали. Теперь же,
когда я узнала, что у вас вовсе не было никаких денег,
что вы, случайно узнавши о моем бедственном положении
и тронувшись им, решились издержать свое жалованье,
64
забрав его вперед, и продали даже свое платье, когда я
больна была,- теперь я, открытием всего этого, поставлена
в такое мучительное положение, что до сих пор не
знаю, как принять все это и что думать об этом. Ах! Макар
Алексеевич! вы должны были остановиться на первых
благодеяниях своих, внушенных вам состраданием и
родственною любовью, а не расточать деньги впоследствии
на ненужное. Вы изменили дружбе нашей, Макар
Алексеевич, потому что не были откровенны со мною, и
теперь, когда я вижу, что ваше последнее пошло мне на
наряды, на конфеты, на прогулки, на театр и на книги,-
то за все это я теперь дорого плачу сожалением о своей
непростительной ветрености (ибо я принимала от вас все,
не заботясь о вас самих); и все то, чем вы хотели доставить
мне удовольствие, обратилось теперь в горе для меня
и оставило по себе одно бесполезное сожаление. Я заметила
вашу тоску в последнее время, и хотя сама тоскливо
ожидала чего-то, но то, что случилось теперь, мне и в
ум не входило. Как! вы до такой уже степени могли
упасть духом, Макар Алексеевич! Но что теперь о вас подумают,
что теперь скажут о вас все, кто вас знает? Вы,
которого я и все уважали за доброту души, скромность и
благоразумие, вы теперь вдруг впали в такой отвратительный
порок, в котором, кажется, никогда не были замечены
прежде. Что со мною было, когда Федора рассказала
мне, что вас нашли на улице в нетрезвом виде и
привезли на квартиру с полицией! Я остолбенела от изумления,
хотя и ожидала чего-то необыкновенного, потому
что вы четыре дня пропадали.Но подумали ли вы, Макар
Алексеевич, что скажут ваши начальники, когда узнают
настоящую причину вашего отсутствия? Вы говорите,
что над вами смеются все; что все узнали о нашей связи
и что и меня упоминают в насмешках своих соседи ваши.
Не обращайте внимания на это, Макар Алексеевич,
и, ради бога, успокойтесь. Меня пугает еще ваша история
с этими офицерами; я об ней темно слышала. Растолкуйте
мне, что это все значит? Пишете вы, что боялись открыться
мне, боялись потерять вашим признанием мою
дружбу, что были в отчаянии, не зная, чем помочь мне в
моей болезни, что продали все, чтобы поддержать меня
и не пускать в больницу, что задолжали сколько возможно
задолжать и имеете каждый день неприятности с хозяйкой,-
но, скрывая все это от меня, вы выбрали худшее.
Но ведь теперь же я все узнала. Вы совестились заставить
меня сознаться, что я была причиною вашего не-
3 Заказ 1308
65
счастного положения, а теперь вдвое более принесли мне
горя своим поведением. Все это меня поразило, Макар
Алексеевич. Ах, друг мой! несчастие - заразительная болезнь.
Несчастным и бедным нужно сторониться друг от
друга, чтоб еще более не заразиться. Я принесла вам такие
несчастия, которых вы и не испытывали прежде в вашей
скромной и уединенной жизни. Все это мучит и убивает
меня.
Напишите мне теперь все откровенно, что с вами было
и как вы решились на такой поступок. Успокойте меня,
если можно. Не самолюбие заставляет меня писать теперь
о моем спокойствии, но моя дружба и любовь к вам,
которые ничем не изгладятся из моего сердца. Прощайте.
Жду ответа вашего с нетерпением. Вы худо думали обо
мне, Макар Алексеевич.
Вас сердечно любящая
Варвара Доброселова.
Июля 28.
Бесценная моя Варвара Алексеевна!
Ну уж, как теперь все кончено и все мало-помалу приходнт
в прежнее положение, то вот что скажу я вам, маточка:
вы беспокоитесь об том, что обо мне подумают, на
что спешу объявить вам, Варвара Алексеевна, что амбиция
моя мне дороже всего. Вследствие чего и донося вам
об несчастиях моих и всех этих беспорядках, уведомляю
вас, что из начальства еще никто ничего не знает, да и не
будет знать, так что они все будут питать ко мне уважение
по-прежнему. Одного боюсь: сплетен боюсь. Дома у
нас хозяйка кричит, а теперь, когда я с помощью ваших
десяти рублей уплатил ей часть долга, только ворчит, а
более ничего. Что же касается до прочих, то и они ничего;
у них только не нужно денег взаймы просить, а то и
они ничего. А в заключение объяснений моих скажу вам,
маточка, что ваше уважение ко мне считаю я выше всего
на свете и тем утешаюсъ теперь во временных беспорядках
моих. Слава богу, что первый удар и первые передряги
миновали и вы приняли это так, что не считаете меня
вероломным другом и себялюбцем за то, что я вас у себя
держал и обманывал вас, не в силах будучи с вами
расстаться и любя вас, как моего ангельчика. Рачительно
теперь принялся за службу и должность свою стал ис-
66
правлять хорошо. Евстафий Иванович хоть бы слово сказал,
