грушевидной формы, а круглый и большой, как мускусная дыня, блестящий,
словно восковой. Этева подсадил меня до первой ветки, и я медленно поползла
за плодом, висящим на самой вершине.
Я так жаждала добраться до этого зеленого шарика, что не обратила
внимания на предательский треск хрупких веток под ногами. И как только я
схватила плод, ветка, на которой я стояла, обломилась.
Этева хохотал, пока по щекам у него не потекли слезы.
Ритими, тоже смеясь, соскребала раздавленное авокадо с моего живота и
бедер.
-- Я чуть не покалечилась, -- сказала я, задетая их беззаботным
весельем. -- Может, я ногу сломала.
-- Не сломала, -- заверил Этева. -- Земля тут покрыта сухими листьями и
мягкая. -- Он собрал в ладонь немного раздавленной мякоти и заставил меня
съесть. -- Говорил я тебе не стоять под водопадом, -- серьезно добавил он.
-- Духи быстрой воды сделали так, что ты не обратила внимания на опасность
от сухих веток.
Пока Этева соорудил хижину, день растаял без следа.
В лесу стоял беловатый туман. Дождя не было, но роса при малейшем
прикосновении крупными каплями стекала с листвы.
Мы снова спали на банановых листьях, согревая друг друга телами и
впитывая тепло небольшого костра, который Этева поддерживал всю ночь, время
от времени подталкивая ногой ближе к огню горящие поленья.
Еще до зари мы тронулись дальше. Густой туман все еще окутывал деревья,
и кваканье лягушек доносилось до нас словно издалека. Чем выше мы
взбирались, тем беднее становилась растительность, пока, наконец, не
остались лишь трава да камни.
Мы выбрались на вершину изъеденного ветрами и водой плато, этого
реликта иной эпохи. Лес внизу еще спал под одеялом тумана. Загадочный,
непроходимый мир, всю огромность которого невозможно постичь извне. Сев на
землю, мы молча стали дожидаться восхода солнца.
Как только небо на востоке заиграло багрянцем и пурпуром, я в
благоговейном порыве вскочила на ноги. Послушные ветру облака разошлись, дав
место поднимающемуся солнечному диску. Розовый туман волнами катился над
деревьями, подсвечивая сумерки глубокой синевой, разливая по всему небу
зеленые и желтые тона, пока оно наконец не стало прозрачно-голубым.
Я оглянулась на запад, где облака меняли очертания, уступая потокам
света. На юге небо было подернуто огненными полосами и громоздились
подгоняемые ветром светящиеся изнутри тучи.
-- Вон там наше шабоно, -- сказал Этева, показывая куда-то вдаль.
Схватив за руку, он развернул меня на север. -- А там течет большая река,
где проходят пути белого человека.
Солнце подняло одеяло тумана. Река золотой змейкой блеснула сквозь море
зелени, и я совершенно затерялась в этом необъятном пространстве, казавшемся
частью иного мира.
Я хотела говорить, крикнуть во весь голос, но не было таких слов, чтобы
выразить мои чувства. Взглянув на Ритими и Этеву, я увидела в их глазах
глубокое понимание того, что со мной творится. Я распахнула руки, словно
желая обнять эту волшебную границу между лесом и небом. Я чувствовала, что
нахожусь на краю пространства и времени. Я слышала, как трепещет свет, как
шепчутся деревья, ветер доносил до меня далекие голоса птиц.
Внезапно я поняла, что вовсе не из-за отсутствия интереса, а вполне
сознательно Итикотери никогда не расспрашивали меня о прошлом. В их глазах я
не имела личного прошлого. Только так они могли воспринимать меня не как
некую диковинку. События и связи из прошлого начали стираться у меня в
памяти. Не то чтобы я стала их забывать, -- я просто перестала о них думать,
ибо в лесу они теряли всякое значение. Подобно Итикотери, я научилась жить
настоящим. Время было вне меня. Оно стало чем-то, пригодным только на
короткий момент. Попользуешься им, и оно снова погружалось в себя и
становилось неощутимой частицей моей внутренней сущности.
-- Ты так долго молчишь, -- сказала сидящая на земле Ритими. Подтянув
колени, она обхватила их руками, уперлась подбородком и пристально
посмотрела на меня.
-- Я думала о том, как я здесь счастлива, -- сказала я.
Улыбнувшись, Ригами немного покачалась вперед и назад. -- Однажды
когда-нибудь я пойду собирать дрова, а тебя со мной рядом не будет. Но я не
стану печалиться, потому что сегодня, перед тем как войти в шабоно, мы
раскрасим наши тела оното и будем радоваться, глядя, как летят попугаи
вдогонку за уходящим солнцем.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 14
Как я уже говорила, женщины не имеют отношения к ритуалу принятия
эпены. Обычно они даже не готовят ее и им не разрешается принимать
галлюциногенную смесь.
Женщинам неприлично даже прикасаться к тростниковой трубке, через
которую вдувается смесь, если только мужчина не попросит принести ее.
Поэтому я очень удивилась, когда однажды утром увидела Ритими,
склонившуюся над очагом и внимательно изучающую темно-красные семена эпены,
сохнущие над углями. Не подозревая о моем присутствии, она продолжала тереть
ладонями сухие семена над большим листом, на котором была кучка пепла из
коры. С той же тщательностью, что и Этева, она периодически плевала на пепел
и семена и смешивала все в мягкую тестообразную массу.
Сложив рыхлую смесь в разогретую глиняную посудину, Ритими посмотрела
на меня. Она по-детски смеялась над моим озадаченным выражением лица.
-- Да-а, эпена будет сильной, -- сказала она и снова сконцентрировалась
на приготовлении галлюциногенной смеси, которая лопалась с чихающими звуками
на куске терракоты. Гладким камнем она растирала быстро высыхающую массу,
пока та не превратилась в очень мелкую пудру, в состав которой входил слой
грязи с поверхности посудины.
-- Я не думала, что женщины знают, как готовить эпену.
-- Женщины могут делать все, -- сказала Ритими, ссыпая бурую пудру в
небольшой бамбуковый контейнер.
Напрасно понадеявшись, что она сама удовлетворит мое любопытство, я
наконец спросила: -- А почему ты делаешь смесь? -- Этева знает, что я хорошо
готовлю эпену, -- гордо сказала она. -- Он любит, чтобы к его возвращению с
охоты было готово немного смеси.
Уже несколько дней мы не ели ничего, кроме рыбы.
Будучи в неподходящем для охоты настроении, Этева вместе с группой
мужчин преградил маленький ручей, в который они бросили срезанные ветви лозы
ayori-toto. Вода стала белой, как молоко. Единственное, что осталось сделать
женщинам, -- это наполнить корзины поднявшейся на поверхность задыхающейся
рыбой. Но Итикотери не особенно любили рыбу, и скоро женщины и дети начали
жаловаться на недостаток мяса. С тех пор как Этева и его товарищи ушли в
лес, прошло два дня.
-- Откуда ты знаешь, что сегодня Этева возвращается? -- спросила я, и
прежде чем Ритими успела ответить, поспешно добавила: -- Я знаю, ты это
чувствуешь ногами.
Улыбаясь, Ритими взяла длинную узкую трубку и несколько раз быстро
подула в нее.
-- Я ее чищу, -- произнесла она с озорным блеском в глазах.
-- Ты когда-нибудь пробовала эпену? Ритими наклонилась и прошептала мне
на ухо: -- Да, но мне не понравилось. У меня болела голова.
Она украдкой посмотрела вокруг.
-- А ты хочешь попробовать? -- Я не хочу, чтобы у меня болела голова.
-- Возможно, у тебя все будет по-другому, -- сказала она.
Поднимаясь, она небрежно сунула бамбуковый контейнер и трехфутовую
трубку себе в корзину.
-- Пойдем к реке. Я хочу проверить, хороша ли эпена.
Мы отошли вдоль берега на небольшое расстояние от того места, где
Итикотери обычно моются и берут воду. Я села на землю напротив Ритими,
которая начала очень тщательно засыпать небольшую порцию эпены в один конец
трубки. Она аккуратно постукивала по трубке указательным пальцем, пока пудра
равномерно не распространилась по всей длине. Я чувствовала, что покрываюсь
каплями холодного пота. Всего один раз в жизни при удалении трех зубов
мудрости я принимала наркотики. И тогда же решила, что гораздо умнее было бы
выдержать боль вместо того чтобы потом долго галлюцинировать.
-- Подними немного голову, -- попросила Ритими, помещая трубку передо
мной. -- Видишь на конце маленький орешек раша? Прижми его к ноздре.
Я кивнула. Пальмовое семечко было прочно приклеено смолой к концу
трубки. Убедившись, что маленькая дырочка, просверленная в нем, находится у
меня в носу, я провела рукой по гладкой трубке и тут же отчетливо услышала,
как по ней пронесся сжатый воздух. Я позволила ему проникнуть в ноздрю, и
сразу же ощутила острую боль, которая обожгла мой мозг.
-- Ужасное ощущение, -- простонала я, охватывая голову руками.
-- А теперь в другую, -- проговорила Ритими и, улыбаясь, направила
трубку в левую ноздрю.
Мне показалось, что из носа течет кровь, но Ритими уверила, что это
только слизь и слюна, бесконтрольно льющиеся из носа и рта. Я попыталась
вытереться, но невозможно было поднять отяжелевшую руку.
-- Почему ты так суетишься из-за соплей вместо того чтобы наслаждаться?
-- спросила Ритими, смеясь над моими неуклюжими усилиями. -- Позже я вымою
тебя в реке.
-- Тут нечем наслаждаться, -- проговорила я.
Пот струился по всему телу. Я чувствовала себя отвратительно, все тело
было налито свинцом. Я везде видела точки красного и желтого света.
Интересно, что же так смешило Ритими. Ее смех многократно повторялся у меня
в ушах, как будто он рождался в моей голове.
-- Давай я немного вдуну тебе в нос, -- предложила я.
-- О нет. Мне нужно следить за тобой, -- сказала она. -- У кого-то
одного должна болеть голова.
-- Эта эпена. должна дать больше чем просто головную боль. Вдуй мне еще
немного, -- попросила я. -- Я хочу увидеть хекур.
-- Хекуры не приходят к женщинам, -- между приступами смеха проговорила
Ритими. Она поднесла трубку к моему носу. -- Но если ты очень попросишь,
может быть, они придут к тебе.
Я ощутила каждую частицу смеси, попавшую в мой нос и взорвавшуюся
где-то в темени. Восхитительная вялость распространилась по всему телу. Я
посмотрела на реку, ожидая, что мистические существа вот-вот появятся из
глубин. Мелкая рябь на воде начала вырастать в волны, накатывающиеся с такой
силой, что я поспешила встать на четвереньки. Я была убеждена, что вода
хочет поймать меня. Я посмотрела в лицо Ритими и удивилась ее испугу.
-- Что случилось? -- спросила я.
Мой голос замер, когда я проследила за ее взглядом.
Перед нами стояли Этева и Ирамамове. С большим трудом я встала и
прикоснулась к ним, чтобы убедиться, что это не галлюцинация.
Развязав большие узлы и сняв их со спины, они отдали все другим
охотникам, стоявшим позади них.
-- Отнесите мясо в шабоно, -- произнес Ирамамове хриплым голосом.
Мысль о том, что Этева и Ирамамове будут есть так мало мяса, повергла
меня в такую печаль, что я расплакалась. Охотник всегда отдавал большую
часть убитой им дичи. Он скорее будет голодать, чем согласится с тем, что
его попытаются обвинить в скупости.
-- Я отдам тебе свою порцию, -- сказала я Этеве. -- Мне больше нравится
рыба.
-- Зачем ты пробовала эпену? -- голос Этевы был суров, но глаза весело
искрились.
-- Нам нужно было проверить, правильно ли Ритими смешала пудру, --
пробормотала я. -- Она недостаточно сильная. Совсем не видно хекур.
-- Нет, она сильная, -- возразил Этева.
Положив руки мне на плечи, он заставил меня сесть на землю перед собой.
-- Эпена, сделанная из семян, сильнее, чем из коры. -- Он поднял трубку
