несколько крупинок соли.
Он вылил недопитый мною кофе, пока я пила с ложечки божественно вкусный
шоколад. -- Я могу передать по радио вашим друзьям в Каракасе, чтобы они
забрали вас своим самолетом, когда вы захотите.
-- О, пока не надо, -- еле слышно сказала я.
Дни ползли за днями. По утрам я бесцельно бродила у огородов вдоль
реки, а в полдень усаживалась в тени большого, уже не плодоносящего
мангового дерева вблизи часовни. Отец Кориолано не спрашивал меня ни о
планах, ни о том, как долго я еще намерена пробыть в миссии. Казалось, он
воспринимал мое присутствие как неизбежность.
По вечерам я целыми часами беседовала с отцом Кориолано и часто
заходившим на огонек мистером Бартом. Мы говорили об урожае, о школе, о
диспансере, словом, на самые нейтральные темы. Я была рада, что ни один из
них не расспрашивал меня, где я пробыла больше года, что я там делала или
что видела. Я все равно не смогла бы им ответить -- и не потому, что хотела
сохранить это в секрете, а потому, что мне просто нечего было сказать. Если
темы для разговора исчерпывались, мистер Барт читал нам статьи из газет и
журналов примерно двадцатилетней давности. Независимо от того, слушали мы
или нет, он трещал без умолку сколько хотел, то и дело громко хохоча.
Но несмотря на весь их юмор и приветливость, бывали вечера, когда и на
их лица наползала тень одиночества, и мы сидели, молча прислушиваясь к
лопотанию дождя по ржавой крыше или крику обезьяны-ревуна, устраивающейся на
ночлег. В такие минуты я задавалась вопросом, не прикоснулись ли и они
когда-то к тайнам леса, -- тайнам окутанных туманом пещер, к тихому журчанию
древесного сока, бегущего по ветвям и стволам, не прислушивались ли к
паукам, прядущим свою серебристую паутину? В такие минуты я задумывалась, не
об этом ли предупреждал меня отец Кориолано, когда говорил об опасностях,
подстерегающих в лесу? И не это ли, думала я, удерживает их от возвращения в
некогда покинутый ими мир? По ночам, в четырех стенах комнаты, я ощущала
необъятную пустоту. Мне очень не хватало скученности хижин, запаха людей и
дыма. Журчание реки под окном уносило меня в сны, где я снова оказывалась у
Итикотери.
Я слышала смех Ритими, видела улыбающиеся лица детей, и был еще
неизменный Ирамамове, который, сидя на корточках у порога хижины, призывал к
себе ускользнувших от него хекур.
Как-то раз я шла вдоль берега, и меня вдруг охватила неуемная печаль.
Река громко шумела, заглушая голоса болтавших неподалеку людей. В полдень
прошел дождь, и теперь солнце лишь проглядывало сквозь клочья облаков, не
припекая в полную силу. Бесцельно бродя по песчаному берегу, я заметила
вдалеке одинокую фигуру идущего мне навстречу человека. В своих защитного
цвета штанах и красной клетчатой рубахе он был неотличим от любого другого
цивилизованного индейца в миссии. Но в его вальяжной походке было что-то
неуловимо знакомое.
-- Милагрос! -- закричала я и стала ждать, пока он ко мне подойдет. Его
лицо казалось незнакомым под потрепанной соломенной шляпой, сквозь которую,
будто выкрашенные в черный цвет пучки пальмовых волокон, пробивались пряди
волос. -- Я так рада, что ты пришел.
Улыбнувшись, он дал мне знак присесть рядом и провел ладонью по моей
макушке. -- Волосы у тебя отросли, -- заметил он. -- Я знал, что ты не
уедешь, пока не повидаешься со мной.
-- Я возвращаюсь в Лос-Анжелес, -- сказала я.
Я так много хотела у него спросить, но сейчас, когда он был рядом со
мной, я как-то не видела надобности в объяснениях. Мы смотрели, как над
рекой и лесом растекаются сумерки. Темноту наполнили крики лягушек и
сверчков.
На небо взошла полная луна. Забираясь все выше, она становилась все
меньше и заливала реку серебристой рябью. -- Как сон, -- тихо вымолвила я.
-- Сон, -- повторил Милагрос. -- Сон, который будет сниться тебе
всегда. Сон о переходах по лесу, о смехе и о печали. -- И после долгого
молчания он заговорил снова: -- Даже если твое тело утратило наш запах,
какая-то частица тебя навсегда сохранит кусочек нашего мира, -- с этими
словами он махнул рукой куда-то вдаль. -- Ты никогда не освободишься от
этого.
-- Я даже не поблагодарила их, -- сказала я. В твоем языке нет слова
"спасибо".
-- Нет в нем и слова "прощай", -- добавил он.
Что-то холодное, как капля дождя или росы, коснулось моего лба. Когда я
оглянулась, Милагроса рядом уже не было. Из-за реки, из темной дали ветер
донес смех Итикотери.
-- Слово "прощай" говорится глазами. -- Голос прошелестел в старых
деревьях и растаял, как серебристая рябь на воде.
Глоссарий
Ашукамаки(Ah shuh kah mah kee) лиана, используемая для придания
густоты яду кураре.
Айори-тото(Ah yo ree toh toh) лиана, используемая как яд для рыбы.
Эпена(Eh pen nah) галлюциногенный нюхательный порошок, изготовляемый
либо из коры дерева эпена, либо из семян дерева хисиома.Оба эти вещества
изготавливаются и принимаются внутрь одинаковым способом.
Хекуры(Heh kuh rahs) крошечные человекоподобные духи, обитающие в
скалах и горах. Шаманы вступают в контакт с хекурами, вдыхая галлюциногенный
порошок эпену. Посредством заклинаний шаманы заманивают хекур к себе в
грудь. Преуспевающие шаманы подчиняют хекур своей воле.
Мамукори(Mah muh ko ree) толстая лиана, используемая для
приготовления яда кураре.
Момо(Moh moh) съедобные семена, похожие на орехи.
Набруши(Nah bru shee) шестифутовая боевая палица.
Напе(Nah peh) чужеземец. Всякий, кто не является индейцем,
независимо от цвета кожи, расовой или национальной принадлежности.
Око-шики(Oh koh shee kee) волшебные растения, применяемые с целью
нанесения вреда.
Оното(Oh no toh) красный растительный краситель, получаемый из
толченых семян растения Bixa orellana. Краска используется для украшения
лица и тела, равно как и корзин, наконечников стрел и иных украшений.
Пишаанси(Рee sha kah see) широкие листья, используемые либо для
заворачивания мяса, либо при приготовлении еды, либо как тара.
Платанийо(Plah tah neeyo) крупный, широкий, твердый лист,
используемый в качестве оберточного материала либо как подстилка.
Похоро(Ph oh roh) дикорастущее какао.
Раша(Rah sha) возделываемая персиковая пальма со стволом, усеянным
колючками. Высоко ценится за плоды, плодоносит пятьдесят и более лет. После
бананов это, пожалуй, наиболее важное растение на индейских огородах.
Такая пальма принадлежит тому, кто ее посадил.
Шабоно(Sha boh noh) долговременное поселение индейцев Яномама в виде
кольца из хижин с открытым пространством посредине.
Шапори(Sha poh ree) шаман, знахарь, колдун.
Унукаи(Uh nuh kah ee) человек, который убил врага.
Ваитери(Wah ee teh ree) храбрый, мужественный воин.
