со смесью. -- В дыхании Ритими недостаточно силы.
Дьявольская усмешка исказила его лицо, когда он поднес трубку к моему
носу и подул.
Я снова почувствовала головокружение, а в моей голове волнами
разносился громкий смех Ирамамове и Этевы. Я медленно поднялась. Казалось, я
не касалась ногами земли.
-- Танцуй, Белая Девушка, -- подбадривал меня Ирамамове. -- Посмотрим,
сможешь ли ты привлечь хекур своими песнями.
Очарованная его словами, я вытянула руки и начала танцевать маленькими
отрывистыми шагами, точно так же, как танцевали мужчины в трансе от эпены.
В моей голове проносились мелодия и слова песни одной из хекур
Ирамамове.
После долгих дней Призывания духа колибри, Он наконец пришел ко мне.
Ослепленный, я наблюдал его танец.
Ослабевший, упал я на землю И не чувствовал, Как он вошел в мое горло И
отнял мой язык.
Я не видел, как в реку Утекла моя кровь И вода стала красной.
Он укрыл мои раны прекрасными перьями.
Так я узнал песни духа, С тех пор я пою их.
Этева подвел меня к берегу реки и плеснул воды мне в лицо и на грудь.
-- Не повторяй его песню, -- предупредил он меня. -- Ирамамове будет
злиться и причинит тебе вред своими волшебными растениями.
Я хотела сделать так, как он сказал, но что-то заставило меня повторить
песню хекуры Ирамамове.
-- Не повторяй его песню, -- умолял Этева. -- Ирамамове сделает тебя
глухой. Он заставит тебя плакать кровью.
Этева повернулся к Ирамамове: -- Не заколдовывай Белую Девушку.
--А я и не собираюсь, -- уверил его Ирамамове. -- Я не злюсь на нее. Я
знаю, она не такая, как мы, она не все понимает.
Взяв мое лицо в руки, он заставил меня заглянуть в его глаза.
-- Я вижу, как хекуры танцуют у нее в зрачках.
На солнечном свете глаза Ирамамове были не темными как обычно, а
светлыми, цвета меда.
-- Я тоже вижу хекуры у тебя в глазах, -- сказала я ему, рассматривая
желтые пятна на радужке его глаз.
Я попыталась сказать ему, что наконец поняла, почему его имя Глаз
Ягуара, но свалилась к его ногам. Я смутно помнила, что меня несли чьи-то
руки. Добравшись до гамака, я сразу же провалилась в глубокий сон и
проснулась только на следующий день.
В хижине Этевы собрались Арасуве, Ирамамове и старый Камосиве. Я
беспокойно рассматривала их. Они были разукрашены оното; мочки их ушей были
украшены короткими тростниковыми палочками, раскрашенными под перо. Когда
Ритими села рядом со мной в гамаке, я решила, что она пришла защищать меня
от их гнева. Не дав никому из мужчин возможности что-либо сказать, я начала
нести ахинею, извиняясь за то, что попробовала эпену. Чем быстрее я
говорила, тем безопаснее себя чувствовала. Ровный поток слов, решила я, был
надежным способом разогнать их гнев.
Арасуве наконец прервал мою бессвязную болтовню: -- Ты говоришь слишком
быстро. Я не могу ничего понять.
Меня смутил его дружеский тон. Казалось, он не был результатом моей
речи. Я взглянула на других. Их лица не выражали ничего, кроме искренней
любознательности. Я наклонилась к Ритими и шепотом спросила: -- Если они не
злятся, то почему они пришли в хижину? -- Не знаю, -- тихо ответила она.
-- Белая Девушка, ты когда-нибудь раньше видела хекуру? -- спросил
Арасуве.
-- Я никогда в жизни не видела хекур, -- быстро уверила его я. -- Даже
вчера.
-- Ирамамове видел хекур в твоих глазах, -- настаивал Арасуве. -- Вчера
вечером он принимал эпену. Его собственная хекура сказала ему, что научила
тебя своей песне.
-- Я знаю песню Ирамамове, потому что очень часто слышала ее, -- не
унималась я. -- Как могла его хекура научить меня? Духи не приходят к
женщинам.
-- Ты не похожа на женщин Итикотери, -- сказал старый Камосиве, глядя
на меня так, как будто впервые видел. -- Хекуры могут легко ошибиться. -- Он
вытер сок табака, стекающий в уголках рта. -- Были случаи, когда хекуры
приходили к женщинам.
-- Поверь мне, -- сказала я Ирамамове, -- я знаю твою песню, потому что
слышала много раз, как ты ее пел.
-- Но я пою очень тихо, -- доказывал Ирамамове. -- Если ты
действительно знаешь мою песню, почему бы тебе не спеть ее прямо сейчас?
Надеясь, что на этом инцидент будет исчерпан, я начала напевать мелодию. К
полному разочарованию я совершенно не могла вспомнить слов.
-- Ну вот видишь! -- радостно воскликнул Ирамамове. -- Моя хекура
научила тебя этой песне. Именно поэтому я не разозлился на тебя вчера,
поэтому я не повредил тебе уши и глаза, поэтому я не ударил тебя горящей
палкой.
-- А следовало бы, -- сказала я, выдавливая улыбку.
Внутри у меня все дрожало. Характер Ирамамове был всем хорошо известен.
У него была мстительная натура и очень жестокие наказания.
Старый Камосиве сплюнул шарик табака на землю, а потом достал банан,
висевший прямо над ним. Очистив, он запихнул в рот весь плод целиком.
-- Много лет тому назад была женщина -- шапори, -- бормотал он, жуя. --
Ее звали Имаваами. У нее была белая кожа, как у тебя. Она была высокой и
очень сильной, а когда она принимала эпену, то пела для хекур. Она знала,
как при помощи массажа снять боль и как высосать яд.
Никто не мог превзойти ее в охоте за потерявшимися душами детей и в
противодействии проклятиям черных шаманов.
-- Скажи нам. Белая Девушка, -- попросил Арасуве, -- знала ли ты шапори
прежде, чем пришла сюда? Учил ли тебя кто-нибудь из них? -- Я знала шаманов,
-- сказала я. -- Но они никогда ничему меня не учили.
Очень подробно я описала работу, которой занималась перед приездом в
миссию. Я говорила о донье Мерседес и о том, как она разрешила мне наблюдать
и записывать на магнитофон взаимодействие между собой и пациентами.
-- Однажды донья Мерседес позволила мне принять участие в спиритическом
сеансе, -- сказала я. -- Она верила, что я могу стать медиумом. Спириты со
всей округи собрались в ее доме. Мы все сидели в Кругу и заклинаниями
призывали духов. Мы пели заклинания очень долго.
-- Ты принимала эпену? -- спросил Ирамамове.
-- Нет. Мы курили большие толстые сигары, -- ответила я, улыбаясь своим
воспоминаниям.
В комнате доньи Мерседес было десять человек. Мы все неподвижно сидели
на стульях, покрытых козлиной кожей. С всепоглощающей концентрацией мы
пыхтели нашими сигарами, наполняя комнату дымом, таким густым, что едва
можно было видеть друг друга. Я была слишком озабочена концентрацией дыма и
его воздействием на организм, чтобы прийти в транс.
-- Один из спиритов попросил меня выйти, объяснив, что духи не придут,
пока я остаюсь в комнате.
-- И хекуры пришли, когда ты вышла? -- спросил Ирамамове.
-- Да, -- ответила я. -- Донья Мерседес рассказала мне на следующий
день, как духи вошли в голову каждого спирита.
-- Странно, -- пробормотал Ирамамове. -- Но ты должна была многому
научиться, живя в ее доме.
-- Я выучила ее молитвы и заклинания, а также научилась обращаться с
различными типами трав и кореньев, которые применяются при лечении, --
сказала я. -- Но меня никогда не учили тому, как общаться с духами, или
тому, как лечить людей. -- Я посмотрела на каждого из мужчин. Этева был
единственным, кто улыбался. -- Как говорила донья Мерседес, единственный
способ стать целителем -- заниматься этим.
-- И ты пробовала исцелять? -- спросил старый Камосиве.
-- Нет. Донья Мерседес посоветовала мне отправиться в джунгли.
Четверо мужчин посмотрели друг на друга, потом медленно повернулись ко
мне и в один голос спросили: -- Ты пришла сюда, чтобы изучать шаманов? --
Нет же! -- вспылила я, а потом, смягчившись, добавила. -- Я пришла, чтобы
принести пепел Анхелики.
Очень осторожно выбирая слова, я рассказала им о своей профессии --
антрополога. Мое основное занятие -- изучать людей, в том числе и шаманов,
не потому, что мне хочется стать одним из них, но потому, что мне интересно
изучать черты сходства и различия в различных шаманских традициях.
-- Бывала ли ты когда-нибудь с другим шапори, кроме доньи Мерседес? --
спросил старый Камосиве.
Я рассказала мужчинам о Хуане Каридаде, старике, которого я встретила
много лет тому назад. Я поднялась и достала свой рюкзак, который хранила в
корзине, подвешенной к одному из перекрытий. Из закрывающегося на молнию
кармана, который из-за своего странного замка избежал интереса женщин и
детей, я вытащила маленький кожаный мешочек и вытряхнула его содержимое в
руки Арасуве. Очень подозрительно он смотрел на камень, жемчужину и алмаз,
подаренный мне мистером Бартом.
-- Этот камень, -- сказала я, взяв его из руки Арасуве, -- дал мне Хуан
Каридад. Он заставил его выпрыгнуть из воды прямо у меня перед глазами.
Я погладила гладкий темно-золотистый камень. Он как раз помещался в мою
ладонь и имел овальную форму, плоский с одной стороны и выпуклый с другой.
-- Ты общалась с этим шапори точно так же, как с доньей Мерседес? --
спросил Арасуве.
-- Нет. Я не оставалась с ним надолго. Я боялась его.
-- Боялась? Я думал, что ты никогда не боишься, -- воскликнул старый
Камосиве.
-- Хуан Каридад страшный человек, -- сказала я. -- Он заставлял меня
видеть странные сны, в которых сам всегда появлялся. По утрам он давал
подробное описание того, что мне снилось.
Мужчины кивали друг другу со знанием дела.
-- Какой могущественный шапори, -- произнес Камосиве. -- О чем же были
эти сны? Я рассказала им, что больше всего меня испугал сон, который
представлял собой точное повторение события, которое случилось со мной,
когда мне было пять лет. Однажды, когда мы с семьей возвращались с
побережья, вместо того чтобы ехать прямо домой, отец решил сделать круг
через лес и поискать орхидеи. Мы остановились возле неглубокой реки. Братья
с отцом углубились в кусты. Мама, боясь змей и москитов, осталась в машине.
Сестра же предложила мне пройтись вброд вдоль отмели. Она была на десять лет
старше меня, высокая и худая, с короткими вьющимися волосами, добела
выгоревшими на солнце. У нее были бархатные темно-карие глаза, а не голубые
или зеленые, как у большинства блондинок. Присев посреди потока, она
предложила мне посмотреть на воду у нее между ногами. К моему огромному
удивлению, вода окрасилась кровью.
-- Тебе больно? -- воскликнула я.
Не сказав ни слова, она встала и предложила мне следовать за ней.
Ошеломленная, я так и продолжала стоять в воде, наблюдая за сестрой,
карабкающейся на противоположный берег.
Во сне, всякий раз переживая тот же страх, я постоянно говорила себе,
что нечего бояться, ведь я уже взрослая.
Я была на грани того, чтобы последовать за сестрой к заманчивому
берегу, но всегда слышала голос Хуана Каридада, побуждавший меня остаться в
воде.
-- Она зовет тебя с земли мертвых, -- говорил он. -- Разве ты не
помнишь, что она умерла? Бесчисленное количество раз я спрашивала, но Хуан
Каридад решительно отказывался обсуждать то, как ему удавалось появляться в
моих снах, или откуда он знал, что моя сестра погибла в авиакатастрофе. Я
никогда не говорила с ним о моей семье. Он ничего не знал обо мне, кроме
того, что я приехала из Лос-Анжелеса изучать целительские практики.
Хуан Каридад не злился, когда я вслух предполагала, что, возможно, он
близок с кем-то, кто хорошо знает меня.
Он уверил меня, что мои слова не имеют смысла так же, как и то, в чем я
