друг к другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где
были трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.
Тогда глубокий голос Трелла приобрел новую модуляцию. Он
принялся поглаживать пальцами кувшин, и везде, где его пальцы касались
поверхности, темные сетчатые линии исчезали, словно стирались. Трелл
медленно ощупал так весь сосуд снаружи, а потом принялся за его внутреннюю
поверхность. Наконец он поднял его и проделал ту же процедуру с днищем.
Держа сосуд пальцами обеих рук, он начал вращать его, внимательно
осматривая, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. Затем он окончил
пение, осторожно поставил кувшин и отнял от него руки. Сосуд казался таким
же целым, как если бы его никогда не разбивали.
Кавинант перевел благоговейный взгляд с кувшина на лицо Трелла.
Гравлингас, казалось, осунулся от напряжения, и его упругие щеки были
залиты слезами.
-_Чинить труднее, чем разбивать,- пробормотал он.- Я не смог бы
делать это каждый день.
Он устало оперся локтями о стол и положил голову на руки.
Этиаран стояла сзади мужа, массируя тяжелые мускулы его плеч и
шеи, и глаза ее были полны гордости и любви. Что-то в выражении ее лица
заставило Кавинанта почувствовать, что он пришел из очень мелочного мира,
где никто не подозревал и не заботился о возможности починки разбитых
глиняных кувшинов. Он попытался убедить себя, что спит, но слушать свои
доводы ему не хотелось.
После молчаливой паузы, полной уважения к мастерству Трелла, Лена
стала накрывать на стол. Вскоре Этиаран принесла с плиты чаши с едой. Когда
все было готово, Трелл поднял голову и устало поднялся на ноги. Теперь
вместе с Этиаран и Леной они стояли возле стола. Этиаран сказала Кавинанту:
-_Обычай нашего народа_- встать перед принятием пищи в знак
нашего уважения к земле, из которой происходит жизнь, и еда, и сила.
Кавинант тоже встал, чувствуя себя неловко и не к месту. Трелл,
Этиаран и Лена, закрыв глаза, на мгновение склонили головы. Потом они сели.
Кавинант последовал их примеру, и они начали передавать друг другу блюда.
Ужин был обильным: холодная соленая говядина с дымящимся
соусом, дикий рис, черный хлеб и сыр; Кавинанту дали также высокий кубок с
напитком, который Лена назвала "весенним вином". Оно было таким же
прозрачным и легким, как вода, слегка шипучим и чуть пахло алиантой, но по
вкусу напоминало отличное пиво, лишенное всякой горечи. Кавинант
проглотил изрядное количество напитка, прежде чем почувствовал, что он
делает более ощутимой вибрацию его и без того пульсирующих нервов. Он
почувствовал, что все более напрягается. Он был слишком полон неожиданных
впечатлений. Вскоре ему уже не терпелось поскорее покончить с едой, выйти
из дома и расслабиться в ночном воздухе.
Но семья Лены ела медленно, и над ними витала угроза пресыщения.
Они ужинали с какой-то целеустремленностью, словно эта трапеза венчала
конец всего их счастья. В тишине Кавинант понял, что это было результатом
его присутствия. Он ощущал себя не в своей тарелке.
Чтобы отвлечься, он попытался суммировать мысленно то, что ему
было известно обо всей сложившейся с ним ситуации. Но потом решил, что
момент более подходит для расширения таких сведений.
-_У меня есть один вопрос,- натянуто сказал он, жестом показывая,
что вопрос касается подкаменья.- Никаких дров. В этой долине полно деревьев,
но я не вижу, чтобы вы пользовались дровами. Деревья для вас священны, или
что-нибудь в этом роде?
Мгновение спустя Этиаран ответила:
-_Священны? Это слово знакомо мне, но его значение не совсем
понятно. В земле содержится сила, она в деревьях, реках, почве и камне, и мы
уважаем ее за то, что она дает жизнь. Поэтому мы дали клятву Мира. Вы
спрашиваете об этом? Мы не пользуемся деревом, поскольку древесное
учение_- лиллианрилл_- было нами утеряно, и мы не пытались вновь обрести
его. Во время изгнания нашего народа, когда Страна переживала Запустение,
были утеряны многие драгоценные вещи. Наш народ в Пустошах и в горах
Южной Гряды придерживался учения радхамаэрль, и оно позволило нам
выжить. Учение о дереве там не помогало нам и было забыто. Теперь, когда
мы вернулись в Страну, нам вполне достаточно каменного учения. Но есть
другие, придерживающиеся учения лиллианрилл. Я бывала в настволье
Парящее, в горах далеко к северо-востоку от нас, и это чудесное место_- люди
там понимают деревья. Между подкаменьями и наствольями существует
некоторая торговля, но при этом ни дерево, ни камень не являются предметом
продажи.
Когда она умолкла, Кавинант почувствовал, что снова наступившее
молчание стало уже другим. Мгновение спустя послышался отдаленный гул
голосов. Этиаран отрывисто сказала Треллу:
-_Ах, собрание! Я обещала петь сегодня.
Она и Трелл встали, и он сказал:
-_Хорошо. А потом ты побеседуешь со старейшинами. Некоторые
приготовления к завтрашнему дню я возьму на себя. Смотри,- он указал на
стол,- завтра будет чудесный день: на сердце камня нет тени.
Потом, вопреки самому себе, Кавинант посмотрел туда, куда указывал
Трелл. Но ничего не увидел.
Заметив его взгляд, Этиаран добродушно сказала:
-_Не удивляйтесь, Томас Кавинант. Никто кроме мастера учения
радхамаэрль не может предсказать погоду по такому камню, как этот. А теперь
идите со мной, если хотите,- я буду петь балладу о Береке Полуруком.
Она взяла со стола чашу с гравием и спросила:
-_Лена, ты вымоешь посуду?
Кавинант, вставая, взглянул на Лену и увидел на ее лице выражение
неохотного повиновения; было ясно, что ей хочется пойти вместе с ними. Но
Трелл тоже заметил это выражение и сказал:
-_Составь компанию нашему гостю, дочь моя. У меня будет
достаточно времени, чтобы уделить внимание посуде.
Радость мгновенно преобразила девушку, и, вскочив, она обняла отца.
Он легонько шлепнул ее и отстранил от себя. Она спохватилась, что выдала
себя, и постаралась придать своему облику сдержанный и застенчивый вид, а
также выразить взглядом благодарность, но ей это плохо удалось.
Этиаран сказала:
-_Трелл, ты добьешься того, что эта девчонка возомнит себя
красавицей.
Но, взяв Лену за руку, она показала, что не сердится, и они вместе
вышли из дома. Кавинант быстро последовал за ними и с чувством облегчения
вышел в звездную ночь. Под открытым небом для него было больше простора,
чтобы разобраться в самом себе.
Разбираться было в чем. Он не мог понять, объяснить свое растущее
возбуждение. Выпитое им весеннее вино, казалось, разбудило всю его
энергию, и та резвилась в его венах, словно неистовый сатир. Он чувствовал,
что необъяснимым образом доведен до вдохновенно-звероподобного
состояния, словно стал скорее жертвой, чем источником своего сна. Белое
Золото! Он плюнул в темноту. Дикая Магия! Они что, думают, что он
сумасшедший?
Пусть он сумасшедший. Значит, в данный момент он просто
переживает бред слабоумного, терзая себя ложными печалями и желаниями,
порождениями иллюзий. Такое случалось с прокаженными.
"Нет!_- крикнул он почти вслух.- Я знаю разницу_- и знаю, что я
сплю!"
Его пальцы скрючились от ярости, и он глубоко вдохнул в легкие
холодный воздух и отбросил прочь все мысли. Он знал, как пережить сон.
Единственной опасностью было безумие.
Когда они шли между домами, гладкая рука Лены коснулась его руки.
Он почувствовал новый прилив забытого ощущения.
Шум голосов становился все громче. Вскоре Лена, Этиаран и
Кавинант добрались до круглого пятачка в центре подкаменья и
присоединились к собранию жителей селения.
Оно освещалось дюжиной ручных светильников_- чашами с гравием,
и в этом освещении Кавинант все ясно различал. Мужчины, женщины, дети
сгрудились вокруг площадки. Кавинант догадался, что практически все
подкаменье пришло сюда, чтобы послушать песню Этиаран. Многие сельчане
были ниже его ростом_- и значительно ниже Трелла_- и были темноволосыми,
приземистыми и плотными, с широкими плечами. Даже женщины и дети
производили впечатление физической силы_- века работы с камнем
способствовали такому развитию. Кавинант чувствовал такой же смутный
страх перед ними, как и перед Треллом. Они казались чересчур сильными, а у
него не было ничего, кроме своей необычности, чтобы защитить себя, если они
повернутся против него.
Они были заняты разговорами друг с другом, ожидая, очевидно,
появления Этиаран, и не подали вида, что заметили Кавинанта. Не желая
привлекать к себе внимания, он держался сзади, у внешнего края толпы. Лена
встала рядом с ним. Этиаран подняла над головой свою чашу с гравием и
стала пробираться сквозь толпу к центру площадки.
Оглядев собравшихся, Кавинант переключил внимание на Лену. Она
стояла прямо перед ним и чуть левее, голова была на дюйм или два выше его
плеча, и держала на уровне талии обеими руками чашу с гравием. Кавинант
снова почувствовал зуд в ладонях от пугающего желания прикоснуться к ней.
Словно прочитав его мысли, она взглянула на него с торжественной
мягкостью в лице, которая заставила его сердце сжаться, словно оно было
слишком велико и не умещалось за обхватывающими его ребрами. Он
стесненно отвел от нее глаза и сделал вид, что оглядывает площадку, хотя на
самом деле ничего не видел. Когда он снова взглянул на Лену, она, казалось,
сделала то же самое_- притворилась, что смотрит мимо. Кавинант сжал
челюсти и заставил себя набраться терпения и ждать, когда что-нибудь
произойдет.
Вскоре собравшиеся замолчали. В центре открытой площадки на
низком каменном возвышении стояла Этиаран. Она поклонилась собранию, и
люди ответили на ее приветствие, молча подняв вверх светильники. Огни,
казалось, сфокусировались вокруг нее, образовав полутень.
Когда светильники опустились, а в толпе затихли последние голоса,
Этиаран начала:
-_Сегодня ночью я чувствую себя старой_- мою память как будто
затуманило, и я не помню всей песни, которую хотела бы спеть. Но я спою то,
что помню, и расскажу всю эту историю, как рассказывала и раньше, чтобы вы
могли разделить со мной те знания, что я имею.
При этом по собранию пронесся тихий смех_- веселая дань
превосходству знаний Этиаран. Она молчала, склонив голову, чтобы скрыть
страх, который принесли ей эти знания, до тех пор, пока люди снова не утихли.
Затем она подняла глаза и сказала:
-_Я спою легенду о Береке Полуруком.
После последовавшей короткой паузы она вплела свою песню в
приветственную тишину, как необработанный редкий драгоценный камень.
Все в жизни мирской нашей бренно -
И звезды, и шепот людской, и мечты.
Как траву, пятнает надменно
Война лик земной красоты.
И люди проходят, как тени,
Следы оставляя в траве.
И молит земля о забвеньи,
Но никто не внемлет мольбе.
В омут кровавый у ног своих
Берек мерзких созданий топит мечом.
Но рядом с ним больше уж нет таких,
Что стояли бы рядом к плечу плечом.
Он_- единственный страж красоты,
Он последним падет в бою,
Сохранятся его следы
Лишь в той песне, что я пою...
Шлем искорежен и утерян меч,
Где рука, что сжимала его?
Какой же недруг сумел отсечь
Пальцы у Берека самого?
Полуруким он стал, и вот
К горе Грома Берек идет.
Там и заплакал он среди скал -
Друзей и половину руки потерял...
Берек! Друг земли! Для тебя
Страна силу дарит, любя
Всех погибших сынов своих;
Не исчезнет память о них...
Надевай ты кольцо и иди -
От напасти Страну исцели,
Уничтожь в ней все горе и зло,
Чтобы снова в мире было светло!
Песня повергла Кавинанта в трепет, словно она скрывала в себе
призрак, который он должен был суметь опознать. Но голос Этиаран очаровал
его. Ее пение не сопровождалось никакими музыкальными инструментами, но
прежде чем она пропела первую строчку, Кавинант почувствовал, что песня не
нуждается ни в каком сопровождении. Чистая линия мелодии была украшена
неожиданными резонансами, содержала в себе гармонию, эхо молчаливых
