обсуждаете неопубликованную рукопись. Это грубое
нарушение авторских прав. Прошу не задавать
вопросов. Отвечать не считаю целесообразным.
Заведующий сельхозотделом протягивает мне
валидол. Век ему этого не забуду.
Г. Туронок, смягчаясь:
-- Довлатову надо подумать. У него будет время.
Мнеизвестно, что он написал заявление... (Значит,
моего дружка -- подослали. ) Мы не будем возражать.
Можно было, конечно, порвать заявление об уходе.
Только зачем все это?! Победить в такой ситуации
невозможно...
И я сказал:
-- Увольняясь, я делаю себе маленький подарок.
Это -- легкая компенсация за то, что я пережил в
издательстве... Здесь нечем дышать!.. Вы будете
стыдиться этого беззакония...
КОРИДОРЫ ВЛАСТИ
Я пошел в ЦК к знакомому инструктору Трулю.
Было ясно, что он в курсе событий.
-- Что же это такое? -- спрашиваю.
Инструктор предупреждающекивнул в сторону
телефона:
-- Выйдем.
Работник ЦК Эстонии и бывший журналист партийной
газеты совещались в уборной.
-- Есть один реальный путь, -- сказал инструктор,
-- ты устраиваешься на завод чернорабочим. Потом
становишься бригадиром. Потом...
-- Директором завода?
-- Нет, рабкором. Молодежная газета печатает
тебя в качестве рабкора. Через два года ты пишешь
о заводе книгу. Ее издают. Тебя принимают в Союз.
И так далее...
-- Подожди, Ваня. Для чего же мне идти на завод?
У меня, слава Богу, есть профессия, которую я люблю.
-- Тогда не знаю...
-- Ты мне лучше объясни, что это за люди! Я же
с ними два года работал. Хоть бы одно слово правды!
Там были деятели, которые читали мои вещи. Читали
и хвалили, а теперь молчат...
-- Удивляться тут нечему. Ты же и выбрал эту
среду. А теперь удивляешься...
-- А твоя среда лучше?
-- Не сказал бы. Бардак, конечно, повсюду. В том
числе и на заводе. Однако не такой... Послушай моего
совета. Завод -- это далеко не худший вариант...
Я позвонил в КГБ. Разыскал Никитина. Видно, ему
уже не стоило прятаться.
Я все изложил.
-- Позвольте, -- говорит Никитин, -- что вам,
собственно, угодно? Мы передали рукопись вашим
товарищам. Обращайтесь к ним. Литература вне нашей
компетенции...
Я хотел выявить конкретное лицо, распорядившееся
моей судьбой. Обнаружить реальный первоисточник
моей неудачи. Поговорить, наконец, с человеком,
обладающим безоговорочной исполнительной властью.
Но это лицо оставалось во мраке. Вместо него
действовали марионетки, призраки, тени...
СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
Марамзин говорил:
- Если дать рукописи Брежневу, он прочитает и скажет:
"Мне-то лично нравится. А вот что подумают наверху?! "
Я спросил Акселя Тамма:
-- От кого лично вы получили инструкцию?
-- От своего прямого начальника.
-- Могу я с ним поговорить?
-- Бесполезно. Он скажет -- идите к Акселю
Тамму.
Ловко придумано. Убийца видит свою жертву.
Поэтому ему доступно чувство сострадания. В
критическую секунду он может прозреть. Со мной
поступили иначе. Убийца и в глаза меня не видел. И я
его не видел. Даже не знал его имени. То есть палач
был избавлен от укоров совести. И от страха мщения.
От всего того, что называется мерзким словом "эксцессы".
Одно дело треснуть врага по голове алебардой.
Или пронзить штыком. Совсем другое -- нажать,
предположим, кнопку в Азии и уничтожить Британские
острова...
В общем, круг замкнулся. Комитет просигналил
Туронку, Туронок, одержимый рвением холуя, устроил
весь этот спектакль. Издательство умыло руки.
Что им готовый типографский набор?! Подумаешь,
убытки... Государство не обеднеет. У него можно
красть до бесконечности...
Я пошел к Григорию Михайловичу Скульскому.
Бывший космополит, ветеран эстонской литературы
мог дать полезный совет.
Григорий Михайлович сказал:
-- Вам надо покаяться.
-- В чем?
-- Это неважно. Главное -- в чем-то покаяться.
Что-то признать. Не такой уж вы ангел.
-- Я совсем не ангел.
-- Вот и покайтесь. У каждого есть в чем покаяться.
-- Я не чувствую себя виноватым.
-- Вы курите?
-- Курю, а что?
-- Этого достаточно. Курение есть вредная,
легкомысленная привычка. Согласны? Вот и напишите;
"Раскаиваясь в своем легкомыслии, я прошу... " А
дальше -- про книжку. Покайтесь в туманной,
загадочной форме. Напишите Кэбину...
-- А вам приходилось каяться?
-- Еще бы. Сколько угодно. Это мое обычное
состояние.
-- В чем?
-- В том, что я готовил покушение на Уборевича.
К счастью, в этот момент Уборевича арестовали. За
покушение на Блюхера, если не ошибаюсь. А Блюхера
-- за покушение на Якира. А Якира...
Таллиннская эпопея завершилась. Я уезжал в
красивом ореоле политических гонений. Какие-то люди
украдкой жали мне руки:
-- Ты не один, старик!
Ходили слухи, что я героически нес крамольный
транспарант от Мустамяэ до здания ЦК. А выступал
-- не то за легализацию бриджа, не то за освобождение
штангиста Мейуса, который из ревности придушил свою жену...
Я убедился, что все бесполезно. Купил билет до
Ленинграда. Перед отъездом написал Кэбину.
Первому секретарю ЦК КП Эстонии
тов. Кэбину И. Г.
от корреспондента "Советской Эстонии"
С. Довлатова
Уважаемый Иван Густавович!
Решаюсь обратиться к вам в связи с личным делом,
исключительно важным для меня. Вот его суть.
С 1965 года я занимаюсь журналистикой. С 1968-го -- член
Союза. С лета 1973 года -- корреспондент "Советской Эстонии".
В сентябре 1973 года я представил в издательство "Ээсти
раамат" сборник под общим названием "Городские рассказы".
Книга была положительно отрецензирована, со мной заключили
договор. К началу 1975 года она прошла все инстанции, была
набрана и одобрена в ЦК КПЭ. Одновременно готовилось издание
небольшой детской повести.
Трудно выразить, как много значит для начинающего автора
первая книга. Ведь я ждал ее более десяти лет.
И вот оба сборника (один из них совершенно готовый к
печати, запрещены. Что же произошло?
Дело в том, что месяца три назад я передал часть моих
рукописей некоему В. Котельникову. с которым не был достаточно
хорошо знаком. В. Котельников намеревался показать их
своему родственнику, главному редактору Кинокомитета тов.
Бельчикову, суждения которого могли быть мне полезны.
Затем мне стало известно, что подборка моих рассказов
"Зона" объемом в 110 машинописных страниц изъята у Котельникова
сотрудниками КГБ, а сан Котельников причастен к делу.
по которому ведется следствие. Повторяю, ничего
предосудительного о Котельникове мне известно не было. Рукопись
передавалась с деловой и творческой целью.
"3она" -- это подборка рассказов, написанных 9-12 лет назад.
Они представляют собой записки надзирателя
исправительно-трудовой колонии особого режима. Они построены
на автобиографическом материале. Считаю возможным добавить,
что за время службы я неоднократно поощрялся грамотами и
знаками воинского отличия.
Рассказы эти -- первые опыты начинающего автора, подавленного
и несколько бравирующего экзотичностью пережитого материала.
Я собирался продолжить работу над ними. В окончательный вариант
моей первой книги эти рассказы не входят.
Я надеюсь и предполагаю, что "Зона" при всем ее несовершенстве
не могла быть и не стала орудием антисоветской
пропаганды, и уж во всяком случае, я категорически не имел
такого намерения.
Раскаиваясь в своем легкомыслии, я думаю все-таки, что
наказание -- запрет на мою книгу -- превосходит мою
непредумышленную вину.
Всю свою сознательную жизнь я мечтаю о профессиональной
литературной деятельности. С первой книгой, после 10 лет
ожидания, связаны все мои надежды. Закрывая мне надолго дорогу
к творчеству, литературные инстанции приводят меня к грани
человеческого отчаяния. Именно это, поверьте, глубокое
чувство заставляет меня претендовать на Ваше время и Вашу
снисходительность.
С уважением
С. Довлатов.
3 марта 1975 года.
Через два месяца в Ленинград пришел ответ:
No 7/32
ЦК КП Эстонии не может рекомендовать Вашу книгу к изданию
по причинил, изложенным Вам в устной беседе в секторе ЦК.
Зам. зав. отделом пропаганды и агитации
ЦК КП Эстонии
Х. Манмермаа
25 апреля 1975 г.
Что еще за устная беседа в секторе ЦК? Был частный
разговор с Трулем. И не в секторе ЦК, а в гальюне.
Я написал в издательство:
Директору издательства Ээсти раамат
от автора Довлатова С. Д.
Копия -- в отдел пропаганды ЦК КПЭ
тов. Трулю Я. Я.
Уважаемый товарищ директор!
В июне 1974 года издательство заключило со мной договор
на книгу рассказов. До этого рукопись была положительно
отрецензирована доцентом ТГУ В. Беззубовым. Редактор Э. Кураева
проделала значительную работу. Книгу сдали в набор. Появились
гранки, затем верстка. Шел нормальный издательский цикл.
Внезапно я узнал, что книга таинственным образом приостановлена.
Никаких официальных сведений ни в одной из инстанций я получить
не смог. Причины запрета доходили до меня в виде частных,
нелепых и фантастических слухов.
За книгу, мистическим способом уничтоженную, я получил
100% авторского вознаграждения. И это единственный акт,
доступный моему пониманию.
Повторяю, официальная версия запрета мне не известна.
Настоятельно прошу Вас разобраться в этом деле.
1 окт. 1975 г.
С уважением С. Довлатов.
Ответ:
Государственный комитет Совета Министров ЭССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли
Копия -- в отдел пропаганды ЦК КПЭ
Издание Вашей книги было остановлено по известным Вам
причинам. Б настоящее время вернуться к вопросу ее издания
не представляется возможным также потому, что
республиканское издательство по существующему положению
издает на русском языке лишь произведения местных авторов.
Директор (Р. Сийрак)
Я снова написал. В последний рая:
Директору издательства "Ээсти раамат"
тов. Сийраку
Копия -- в отдел пропаганды ЦК КПЭ
Уважаемый товарищ Сийрак!
Вы. очевидно, принимаете меня за идиота. Чем еще объяснить
характер Вашего письма? Я спрашиваю о причинах, по которым
не издают мою книгу. Вы отвечаете: "... По известным Вам
причинами. И дальше- издательство публикует только местных
авторов. Это после того. как со мной заключили договор, выплатили
мне гонорар и книга прошла весь издательский цикл. Не скрою,
Ваша отписка показалась мне издевательской.
Еще раз объясняю: литература -- дело моей жизни. Вы ставите меня в
положение, при котором нечего терять.. Простите
за резкость.
С уважением С. Довлатов".
12 ноября 1975 г.
Ответа не последовало.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Три года я не был в Ленинграде. И вот приехал.
Встретился с друзьями. Узнал последние новости.
Хейфец сидит, Виньковецкий уехал. Марамзин
уезжает на днях.
Поговорили на эту тему, Один мой приятель сказал:
-- Чем ты недоволен, если разобраться? Тебя не
печатают? А Христа печатали?!.. Не печатают, зато
ты жив... Они тебя не печатают! Подумаешь!.. Да ты
бы их в автобус не пустил! А тебя всего лишь не
печатают...
Перспективыбыли самые туманные. Раньше мы
хоть в Союз писателей имели доступ. Читали свои
произведения. Теперь и этого не было.
Вообще я заметил, что упадок гораздо
стремительнее прогресса. Мало того, прогресс имеет
границы. Упадок же -- беспределен...
Когда-то мы обсуждали рукописи с низовыми
чиновниками. Журналывели с авторами
демагогическую переписку. Сейчас все изменилось.
Рукописи тормозились на первом же этапе,
Я отнес рассказы в "Аврору" и в "Звезду". Ирма
Кудрова ("Звезда") ответила мне по телефону:
-- Понравилось. Но вы же знаете, как это бывает.
То, что нравится мне, едва ли понравится Холопову.
В "Авроре" произошла совсем уж дикая история.
Лена Клепикова рассказы одобрила. Передала их
