носовой платок. Эрик вытащил свой...
Все мы были подавлены. И только Дроздов осторожно
воскликнул:
-- Старики, а может, все это к лучшему? Давайте
выйдем из пламени обновленными!..
-- Уймись, -- сказал ему Мокер.
Мы зашли в ближайшее кафе. Что-то заказали
прямо у стойки.
Мокер прикурил и говорит:
-- А что, если все это -- дело рук Боголюбова?
Разве трудно нанять ему за четыреста долларов
любого уголовника?
Баскин перебил его:
-- У меня другое подозрение. Что вы думаете
насчет КГБ?
-- Гениальная идея! -- воскликнул Дроздов. --
Надо сообщить об этом полиции! Не исключено, что
КГБ и Боголюбов действовали совместно. Я в этом
почти уверен... На сто процентов...
Тогда я повернулся к Дроздову и спрашиваю:
-- Можешь раз в жизни быть приличным человеком?
Можешь честно ответить на единственный
вопрос? Ты ночевал в редакции с бабой?
Дроздов как-то нелепо пригнулся. Глаза его
испуганно забегали. Он произнес скороговоркой:
-- Что значит -- ночевал? Я ушел, когда не было
двух... Что тут особенного?
-- Значит, ты был в редакции ночью?
Дроздов, потирая руки, захихикал:
-- При чем тут это, старик? Ну, был. Допустим,
был... Все мы не ангелы... Это такая баба... Нечто
фантастическое... У нее зад, как печь...
-- Печь? -- задумчиво выговорил Баскин. --
Печь?!
Так значит -- печь?!
Его лицо выражало напряженную работу мысли.
Глаза округлились. На щеках выступили багровые
пятна. Наконец он воскликнул:
-- Ты оставил рефлектор, мерзавец! Ты кинул
палку, сволочь, и удрал!
Я добавил:
-- А над рефлектором болталась штора...
-- Тихо, -- скачал Мокер, -- официант поглядывает.
-- Клал я на официанта, -- выкрикнул Баскин,
-- задушу гада!..
Дроздов повторял:
-- Старички! Старички! Я был в невменяемом
состоянии... Я, можно сказать, впервые полюбил...
Я бешено увлекся...
Баскин издал глухое рычание,
Я спросил у Мокера:
-- Хоть компьютер-то был застрахован?
-- Как тебе сказать?.. В принципе.. -- начал
Мокер и осекся.
Рычание Баскина перешло в короткий дребезжащий
смешок.
Тогда я сказал:
-- Нужно выпить. Нужно выпить. Нужно выпить.
А то будут жертвы. Необходимо выпить и мирно
разойтись. Хотя бы на время. Иначе я задушу Мокера,
а Эрик -- Левку...
-- Сбегать? -- коротко предложил Дроздов.
-- Я пойду с тобой, -- вызвался Мокер.
Кажется, впервые он решил совершить нечто
будничное и заурядное. А может, боялся с нами
оставаться. Не знаю...
Мы собрали по доллару. Виля с Дроздовым ушли.
Говорить было не о чем. Эрик решил позвонить
жене. Через минуту он вернулся и сказал:
-- Я пойду.
Затем подозвал официанта и уплатил. Мы даже
не попрощались. Я посидел минуты две и тоже решил
уйти. Пить мне не стоило. В час мы должны были
увидеться с Линн Фарбер...
Я вышел на Бродвей. Прямо на тротуаре были
разложены сумки и зонтики. Огромный негр, стоя
возле ящика из-под радиолы, тасовал сверкающие
глянцевые карты.
Дым от уличных жаровен поднимался к небу.
Из порнографических лавок доносился запах карамели.
Бесчисленные транзисторы наполняли воздух
пульсирующими звуками джаза.
Я шел сквозь гул и крики. Я был частью толпы
и все же ощущал себя посторонним. А может быть,
все здесь испытывали нечто подобное? Может быть,
в этом и заключается главный секрет Америки? В
умении каждого быть одним из многих? И сохранять
при этом то, что дорого ему одному?..
Сегодня я готов был раствориться в этой толпе.
Но уже завтра все может быть по-другому,
Потому что долгие годы я всего лишь боролся
за жизнь и рассудок. В этом мне помогал инстинкт
самосохранения. И может быть, еще сегодня я дорожу
жизнью как таковой. Но уже завтра мне придется
думать о будущем.
Да, я мечтал породниться с Америкой. Однако
не хотел, чтобы меня любили. И еще меньше хотел,
чтобы терпели, не любя.
Я мечтал о человеческом равнодушии. О той
глубокой безучастности, которая служит единственной
формой неоспоримого признания. Смогу ли я добиться этого?
Недостаточно полюбить этот город, сохранивший
мне жизнь. Теперь мне бы хотелось достичь равнодушия к нему...
Я остановился перед витриной магазина "Барнис".
Лица манекенов светились безучастностью и равнодушием.
Я постоял еще минуту и снова оказался в толпе.
Она поглотила меня без всякого любопытства. Воздух
был сыроватым и теплым. Из-под асфальта доносился
грохот сабвея. Боковые улицы казались неожиданно
пустынными. В тупике неловко разворачивался грузовик.
Я двинулся вперед, разглядывая тех, кому шел
навстречу.
Нью-Йорк.
1984 г.
