Но я с одним тут посоветовался. Рекомендует на еврейке временно
жениться. Это уже проще. Интуристов мало, а еврейки все же попадаются. На
турбазе есть одна. Зовут -- Натэлла. Вроде бы еврейка, только поддает...
Марков закурил, ломая спички. Я начал пьянеть. "Агдам" бродил по моим
кровеносным сосудам. Крики сливались в мерный нарастающий гул.
Собутыльник мой был не пьянее, чем раньше. А безумия в нем даже
поубавилось.
Мы раза два ходили за вином. Однажды какие-то люди заняли наши места.
Но Марков поднял крик, и те ушли.
Вслед им раздавалось:
-- Руки прочь от Вьетнама и Камбоджи! Граница на замке! Карацупа не
дремлет! Исключение -- для лиц еврейской национальности...
Наш стол был засыпан конфетными обертками. Пепел мы стряхивали в
грязное блюдце.
Марков продолжал:
-- Раньше я думал в Турцию на байдарке податься. Даже атлас купил. Но
ведь потопят, гады... Так что это -- в прошлом. Как говорится, былое и
думы... Теперь я больше на евреев рассчитываю... Как-то выпили мы с Натэллой
у реки. Я говорю -- давай с тобой жениться. Она говорит -- ты дикий,
страшный. В тебе, говорит, бушует чернозем... А в здешних краях, между
прочим, о черноземе и не слыхали.,, Но я молчу. И даже поприжал ее немного.
Она кричит -- пусти! Тут видно... А я говорю -- так жили наши предки
славяне... Короче, не получилось... Может, ! надо было по-хорошему? Вы, мол,
лицо еврейской национальности. Так посодействуйте русскому диссиденту насчет
Израиля...
Марков опять достал свой черный пакет. Мне так и не удалось потратить
четыре рубля...
Теперь мы говорили, перебивая друг друга. Я рассказывал о своих
несчастьях. Как это ни позорно, рассуждал о литературе.
Марков обращался в пространство:
-- Шапки долой, господа! Перед вами -- гений!.. Вентиляторы гоняли по
залу клубы табачного дыма. В пьяных голосах тонули звуки автомата "Меломан".
Леспромхозовские деятели разожгли костер на фаянсовом блюде. Под столами
бродили собаки...
Все расплывалось у меня перед глазами. Из того, что говорил Марков,
долетали лишь отдельные слова:
-- Вперед, на Запад!.. Танки идут ромбом!.. Дорогу осилит идущий!..
Затем ко мне приблизился нетрезвый тип с гармошкой. Меха ее интимно
розовели. По шекам гармониста катились слезы. Он спросил:
-- Зачем у меня шесть рублей с аванса вычли?! Зачем по билютню не дали
отгулять?!..
-- Выпей, Тарасыч, -- подвинул ему бутылку Марков, -- выпей и не
расстраивайся. Шесть рублей -- не деньги...
-- Не деньги? -- вдруг рассердился гармонист. -- Люди пашут, а ему --
не деньги! Да я вот этими трудовыми руками шесть лет отбухал ни за что...
Девяносто вторая без применения технических средств...
Марков в ответ задушевно пропел:
-- Не плачь, девчонка! Пройдут дожди...
Через секунду их уже растаскивали двое леспром-хозовских конюхов.
Гармошка с чудовищным ревом обрушилась на пол.
Я хотел встать и не мог.
Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал
тяжелую, коричневого цвета штору.
Встать не удавалось. Хотя Маркова, кажется, били. " Я слышал его
трагические вопли:
-- Отпустите, псы! Финита ля комедия!.. Не то чтобы меня выбросили из
ресторана. Я выполз
сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился
лбом о косяк, и все померкло...
Очнулся я в незнакомом помещении. Было уже светло. Тикали ходики с
подвязанным вместо гири зубилом.
Укрыт я был все той же коричневой шторой. Рядом на полу обнаружился
Марков. Видно, уступил мне свою постель.
Болела голова. На лбу ощущалась глубокая ссадина.
От кисловатого запаха деревенского жилища слегка мутило.
Я застонал. Марков приподнялся.
-- Ты жив? -- спросил он.
-- Да вроде бы. А ты?
-- Состояние -- иду на грозу!.. Ты сколько весишь?
-- Не знаю. А что?
-- Еле тебя дотащил...
Приоткрылась дверь, вошла женщина с глиняной миской.
-- Вера, -- крикнул Марков, -- дай опохмелиться! Я же знаю -- у тебя
есть. Так зачем это хождение по мукам? Дай сразу! Минуя промежуточную эпоху
развитого социализма...
-- Попейте молока, -- сказала Вера.
Я с достоинством поздоровался. Марков вздохнул:
-- Угораздило же меня родиться в этой таежной глуши...
Вера оказалась бледной, измученной женщиной с тяжелыми руками.
Сварливой, как все без исключения жены алкоголиков.
На лице ее запечатлелось выражение глубокой и окончательной скорби.
Я чувствовал себя неловко еще и потому, что занял хозяйскую кровать. К
тому же отсутствовали брюки. А куртка была на месте...
-- Извините, -- говорю, -- за беспокойство.
-- Ничего, -- сказала Вера, -- мы привыкшие... Это было типично
деревенское жилье. На стенах пестрели репродукции из "Огонька". В углу
притаился телевизор с мутной линзой. Стол был накрыт выцветшей голубоватой
клеенкой. Над моим изголовьем висел портрет Юлиуса Фучика. Между стульями
прогуливалась кошка. Двигалась она беззвучно, как в мультипликационном
фильме...
-- А где мои брюки? -- спрашиваю.
-- Вера тебя раздевала, -- откликнулся Марков, -- спроси у нее.
-- Я брюки сняла, -- объяснила Вера, -- а жакет -- постеснялась...
Осмыслить ее заявление у меня не хватило сил.
-- Логично, -- высказался Марков.
-- Они в сенях, я принесу...
-- Ты лучше принеси опохмелиться!.. Марков слегка возвысил голос.
Апломб и самоунижение постоянно в нем чередовались. Он говорил:
-- Надо же русскому диссиденту опохмелиться, как по-твоему?!.. Академик
Сахаров тебя за это не похвалит...
И через минуту:
-- Вера, дай одеколону! Дай хотя бы одеколону со знаком качества...
Вера принесла брюки. Я оделся. Натянул ботинки, вытряхнув сосновые
иглы. С отвращением закурил...
Утренняя горечь заслоняла вчерашний позор.
Марков чувствовал себя прекрасно. Стонал он, как мне показалось, для
виду.
Я спросил:
-- А где пакет с деньгами?
-- Тес... На чердаке, -- ответил Марков и громко добавил, -- пошли! Не
стоит ждать милостей от природы. Взять их -- наша задача!..
Я сказал:
-- Вера, извините, что так получилось. Надеюсь, мы еще увидимся... в
другой обстановке...
-- Ты куда? -- спросила Вера. -- Опять?!.. Вы уж присмотрите за моим
буратиной.
Я кривовато улыбнулся в том смысле, что педагог из меня -- плохой...
В тот день мы обошли четыре шалмана. Возвратили с извинениями
коричневую штору. Пили на лодочной станции, в будке киномеханика и за
оградой монастыря.
Марков опорожнил шестую бутылку и сказал:
-- Есть мнение -- воздвигнуть тут скромный обелиск!
И поставил бутылку на холмик...
Несколько раз мы теряли пакет с деньгами. Обнимались со вчерашним
гармонистом. Были замечены всеми ответственными работниками турбазы. Как
утверждает Натэлла, выдавали себя за Пушкина и Баратынского...
Даже Михал Иваныч предпочел быть от нас в стороне. Хотя мы его
приглашали. Но он сказал:
-- Я Валеру знаю. С ним поддашь -- опохмеляться будешь в милиции.
Митрофанов и Потоцкий, к счастью, уехали на экскурсию в Болдино...
Заснули мы на чужом сеновале в Петровском. Наутро повторился весь этот
кошмар. От нас шарахались даже леспромхозовские конюхи.
К тому же Марков ходил с фиолетовым абажуром на голове. А у меня был
оторван левый рукав.
Логинов подошел к нам возле магазина и спрашивает:
-- Как же это вы без рукава?
-- Мне, -- отвечаю, -- стало жарко, и я его выбросил. Хранитель
монастыря задумался и перекрестил нас. А Марков говорит:
-- Это вы напрасно... У нас теперь вместо Бога -- ленинский центральный
комитет. Хотя наступит и для этих блядей своя кровавая ежовщина...
Логинов смущенно перекрестился и быстро ушел.
А мы все шатались по заповеднику.
Домой я попал в конце недели. И сутки потом лежал, не двигаясь. Михал
Иваныч предлагал вина. Я молча отворачивался лицом к стене.
Затем появилась девица с турбазы -- Люда.
-- Вам, -- говорит, -- телеграмма. И еще вас разыскивает майор Беляев.
-- Что за Беляев? Откуда?
-- Наш батька говорит, что с МВД...
-- Этого мне только не хватало!.. Скажите, что я болен. Что я уехал в
Псков и заболел...
-- Он знает.
-- Что он знает?
-- Что вы который день болеете. Сказал: пускай, как выспится, зайдет.
-- Куда?
-- В контору рядом с почтой. Вам любой покажет. А вот и телеграмма.
Девица стыдливо отвернулась. Затем вытащила из лифчика голубоватый
клочок бумаги, сложенный до размеров почтовой марки.
Я развернул нагретую телеграмму и прочел:
"Улетаем среду ночью. Таня. Маша".
Всего пять слов и какие-то непонятные цифры...
-- Какой сегодня день?
-- С утра был вторник, -- пошутила Люда.
-- Когда вы получили телеграмму?
-- Ее Марьяна привезла с Воронича.
-- Когда?
-- Я же говорю -- в субботу.
Я хотел сказать: "Так где вы были раньше?" -- но передумал. Они-то были
на месте. А вот где был я?..
Уехать я мог не раньше вечера -- автобусом. В Ленинград попасть --
часам к шести...
-- Он и про телеграмму знает, -- сказала Люда.
-- Кто?
-- Товарищ Беляев.
Люда чуточку гордилась проницательностью и всеведением злосчастного
майора.
-- Товарищ Беляев сказал -- пусть зайдет до отъезда. А то ему будет
взъебка... Так прямо и выразился...
-- Какая старомодная учтивость! -- говорю... Я начал лихорадочно
соображать. Денег у меня --
рубля четыре. Все те же мистические четыре рубля.
Состояние жуткое...
-- Люда, -- спрашиваю, -- у вас есть деньги?
-- Копеек сорок... Я на велосипеде приехала...
-- То есть?
-- Берите мой велосипед, а я дойду пешком. Оставьте его у кого-нибудь в
поселке...
Последний раз я ездил на велосипеде, будучи школьником. Тогда это
казалось развлечением. Но, видно, я постарел.
Дорогу пересекали сосновые корни. Велосипед, подпрыгивая, звякал.
Маленькое жесткое седло травмировало зад. Колеса тонули в сыроватом песке.
Измученные внутренности спазмами реагировали на каждый толчок.
Я зашел на турбазу, прислонив велосипед к стене.
Галина была одна. Взглянув на меня без испуга, спросила:
-- Вы получили телеграмму?.. Думаю, пьянством здесь трудно было
кого-нибудь удивить. Я сказал:
-- Дайте мне тридцать рублей из сейфа. Через две недели верну... Только
не задавайте вопросов.
-- А я и так все знаю. Ваша супруга изменила Родине.
-- Увы, -- говорю.
-- И теперь уезжает на Запад.
-- Похоже на то.
-- А вы остаетесь?
-- Да, я остаюсь. Вы же знаете...
-- И будете продолжать работу?
-- Конечно. Если не уволят...
-- А правда, что в Израиле живут одни евреи?.. Слушайте, вам плохо?!
Дать воды?
-- Вода туг не поможет. Как насчет денег?
-- Только почему из сейфа? У меня есть свои... Я хотел поцеловать
Галину, но сдержался. Реакция могла быть неожиданной.
Я сел на велосипед и поехал к монастырю. День был теплый, но облачный.
Тени деревьев едва выделялись на сером асфальте. По обочине шоссе брели
туристы. Среди них попадались одетые в непромокаемые куртки.
Я устремился к песчаному склону. Руль приходилось удерживать с трудом.
Мимо проносились обесцвеченные серым налетом валуны...
Контору УВД мне показали сразу.
-- Следующий дом за почтой, -- махнула рукой уборщица из "Лукоморья",
-- видишь, флаг на крыше?..
Я поехал дальше.
Двери почтового отделения были распахнуты. Здесь же помещались кабины
двух междугородных телефонов. Один из них был занят. Блондинка с толстыми
