Мельком взглянув на Челку (мне в то время было восемь лет) я догадался,
почему она не разговаривает: она подняла камешек с земли и швырнула его в
голову тому парню, который предложил считать ее "Ле". Даже в восемь лет
она была обидчивой. Челка промахнулась, и только я один это видел. Но я
видел и то, как ее передернуло, как исказилось лицо, как напряглись пальцы
на ногах - она сидела поджав ноги - когда бросала этот камешек. Обе руки
лежали на коленях скрещенных ног. Я видел: она не использовала рук для
броска. Камешек просто поднялся с земли, полетел по воздуху и зашуршал
где-то в листьях. Но я видел: она _б_р_о_с_и_л_а_ его.
2
В те недели, каждый вечер я засиживался на прибрежных
валунах. Слева громоздились дворцы, и хрупкий свет
рассыпался над гаванью в теплом осеннем воздухе.
"Пересечение Эйнштейна" продвигается странно. Сегодня
вечером, когда я возвращался на большую трапециевидную
Площадь, туман разъел все верхушки флагштоков. Я сидел у
основания ближайшей башни и делал заметки о чаяниях
Чудика. Потом я оставил осыпающиеся золото и синь Базилики
и до поздней ночи бродил по переулкам города. Где-то там я
остановился на мосту, наблюдая, как между тесных стен
причудливых в ночи домов течет вода канальчика, под светом
ночных фонарей и растянутыми бельевыми веревками. Я
вздрогнул от внезапного визга: полдюжины воющих котов
прошмыгнули между моих ног в погоне за бурой крысой. Озноб
пробежал по позвоночнику. Я оглянулся на воду - шесть
цветов роз плыли по воде, медленно продвигаясь через
нефтяную пленку. Я смотрел им вслед, пока прошедший
мотобот не поднял волну, разбивающуюся о берега канала; и
волна накрыла цветы. Я пробрался по маленьким мостикам к
Большому Каналу и поймал речное такси, чтобы вернуться на
Феровию. Когда мы проплывали под черной деревянной аркой
Академии Понти, подул ветер; я пытался связать цветы, тех
"сорвавшихся с цепи" животных с приключением Чудика. Орион
отражался в воде. И береговые огни дрожали в волнах меж
мокрых парапетов Риальто.
Дневник автора. Венеция, октябрь 1965 г.
Вкратце я поведаю, как Мальдерор был добродетелен в
течение первых лет своей жизни, добродетелен и счастлив.
Позже он начал сознавать, что рожден злым. Странный рок!
Исидор Дюкасс "Песни Мальдоро"
Увалень, Маленький Джон и я перестали пасти стадо вместе, когда
появилась Челка.
Челка, таинственная и неясная, была с нами неразлучна. Она бегала и
прыгала с Маленьким Джоном, танцевала с ним под его единственную песню и
мою музыку. Шутливо боролась с Увальнем и ходила со мной на ежевичную
поляну, держась за мою руку - какая разница, есть ли приставка Ло или Ла у
того, с кем ты пасешь коз, смеешься и занимаешься любовью. Она могла, сидя
на на камне, повернуться и долго, пристально смотреть на меня под
убаюкивающий шелест листьев. Или вдруг стремглав броситься ко мне. Она
мчалась по камням, и между ее грациозно бегущей фигуркой и ее же тенью на
скалах оставалось лишь само движение. Я с облегчением вздыхал, когда она,
смеющаяся, оказывалась в моих объятьях. Челка смеялась в моих руках - и
смех был единственным звуком, который слетал с ее нежных губ. Вот и все,
чем мы с ней занимались.
Она приносила мне свои прекрасные находки и охраняла от опасностей.
Думаю, она делала это так же, как когда-то швырнула гальку. Я заметил, что
в ее присутствии не происходит несчастных случаев - львы не нападали, овцы
спокойно паслись, ягнята не терялись и не падали со скал.
- Маленький Джон, ты не пойдешь сегодня вместе с нами наверх?
- Хорошо, Чудик, если ты не думаешь...
- Останешься дома.
Увалень, Челка и я отправились с овцами.
Она показывала мне облака, похожие на стаи белых соколов. Или самку
сурка, приносящую посмотреть нам своих детенышей.
- Увалень, здесь мало работы для всех. Почему бы тебе не заняться
чем-нибудь еще?
- Но я люблю приходить сюда, Чудик.
- Мы с Челкой сами позаботимся о стаде.
- Но я не...
- Пойди поищи отставших овец, Увалень.
Он хотел сказать что-то еще, но я поднял с земли камень и стал
подбрасывать на ладони. Увалень смущенно посмотрел на меня и неуклюже
потопал прочь. Ну представьте себе, терпеть такого вот, как Увалень...
На поле остались только я, Челка и стадо. Прекрасно было вместе с ней
бегать по холмам среди дурманящих цветов. Если в траве были ядовитые змеи,
то они никогда не кусались. И я, ах, играл на мачете.
Что-то убило ее.
Она спряталась среди плакучих ив, склонивших к земле ветви. Я искал
ее, звал и смеялся. Вдруг она закричала - это был первый звук, который я
услышал от нее (не смех). Заблеяли овцы.
Я нашел Челку под деревом, она лежала, уткнувшись лицом в землю.
Мирную тишину луга нарушало лишь блеянье коз. Я молчал, потрясенный.
Я поднял ее и понес в деревню. Мне не забыть лица Ла Страшной, когда
я вышел на деревенскую площадь с гибким телом на руках.
- Чудик, что в мире... Как она... О, нет! Чудик, нет!
Увалень и Маленький Джон снова стали пасти стадо. Я начал ходить к
пещере, где бежал родничок: грелся на камне, точил мачете, грыз ногти,
спал и размышлял. С этого мы как раз начали.
Пришел Увалень, чтобы поговорить со мной.
- Эй, Чудик, помоги нам с овцами. Возвратились львы, и нам нужна твоя
помощь. - Он присел на корточки, но все равно продолжал возвышаться надо
мной. И покачал головой. - Бедный Чудик, - он погладил меня по голове. -
Ты нам нужен. А мы нужны тебе. Поможешь нам найти двух пропавших ягнят?
- Уходи.
- Бедный Чудик.
Но он ушел. Потом пришел Маленький Джон. Он топтался за кустом,
придумывая, что сказать, и выглядел очень взволнованным. Но так и не
подошел.
Приходил и Ло Ястреб.
- Пойдем на охоту, Ло Чудик. В миле отсюда видели быка. Говорят, рога
у этого буйвола длиной в твою руку.
- Я сегодня чувствую себя неработоспособным, - ответил я. Я не хотел
идти вместе с ним. Сгорбившись, Ло Ястреб попятился. Я не мог, просто был
не в состоянии хотя бы выглядеть вежливым.
Когда пришла Ла Страшная, все вышло по-другому. Как я уже говорил,
она обладала большим умом и ученостью. Она пришла с книгой и уселась с
другой стороны камня, на котором я сидел, и не обращала на меня внимание
целый час, пока я не рассердился.
- Что вы здесь делаете? - не выдержал я.
- Вероятно то же, что и ты.
- Что же?
Она выглядела серьезной. Я отвернулся к своему мачете.
- Что же ты не договорил со мной?
- Мне нужно наточить мачете.
- А я оттачиваю свой ум, - сказала она. - Нужно точить и то и другое.
- А?
- Что за не членораздельный способ задавать вопросы?
- А? - повторил я. - Да. Зачем?
- Надо уничтожить того, кто убил Челку, - она закрыла свою книгу. -
Ты хочешь мне помочь?
Я наклонился вперед, скрестив ноги, и открыл рот: Ла Страшная
плакала, покачиваясь. Я вскрикнул. Это больше всего удивило меня. Я
прислонился лбом к камню и зарыдал.
- Ло Чудик, - сказала она, как Ло Ястреб, но совсем по-другому. Потом
она погладила мои волосы, совсем как Увалень, только по-другому. Когда я
чуть пришел в себя, то почувствовал, что она жалеет меня. Как Маленький
Джон, но по-другому.
Я лежал на боку и всхлипывал. Ла Страшная гладила мои плечи и руки,
разгоняя тоску, открываясь мне ласковой и доброй. И говорила:
- Позволь рассказать тебе миф, Чудик. Послушай. Мы долго думали, что
этот миф разрушен. И неразумно разбрасывались проблемами. Ты помнишь
легенду о Битлз? Ты помнишь, что один из них, битл по имени Ринго, покинул
свою возлюбленную, хотя она и была с ним нежна. Он был единственным из
битлов, кто не пел, так говорят самые ранние легенды. После ночи трудного
дня он и остальные битлы были разлучены и разорваны на части вопящими
девчонками. И все они, Ринго и его друзья вернулись. С великим роком и
великим роллом.
Я положил голову на колени Ла Страшной. Она продолжила.
- Да, но этот миф - вариант более древней истории, которая не так
хорошо известна. Сорокапяток и долгоиграющих дисков не осталось.
Сохранилось несколько рукописей, а молодежь утратила интерес к чтению. В
этой старой истории Ринго зовется Орфеем. Орфей тоже был разлучен со своей
возлюбленной, но в деталях истории не совпадают. Он потерял свою
возлюбленную - по этой версии ее звали Эвридика - и она ушла в великий рок
и великий ролл, куда последовал и он, чтобы разыскать ее и вернуть. Он шел
и пел - по одной из версий он был великим певцом - вместо того, чтобы идти
молча. Мифы всегда противоречат друг другу.
Я спросил:
- Как он мог пойти в великий рок и великий ролл? Это же сама смерть и
сама жизнь.
- Он смог.
- Он вернул ее назад?
- Нет.
Я посмотрел на старое лицо Ла Страшной и снова опустил голову на ее
колени.
- Тогда он солгал. На самом деле он не ходил туда. Он наверное ушел
куда-то в лес, отсиделся там и придумал для оправдания эту историю.
- Возможно, - сказала Ла Страшная.
Я снова посмотрел вверх.
- Он хотел ее вернуть. Я знаю, он хотел ее вернуть. Но если он
упустил случай обладать ею, то он не смог возвратить ее. Поэтому я думаю,
что он солгал. О своем походе в великий рок и великий ролл.
- Вся жизнь - это ритм, - произнесла она, когда я сел. - Смерть -
разрушение ритма, синкопа перед возобновлением жизни, - она прикоснулась к
моему мачете. - Сыграй что-нибудь. Найди музыку!
Я приложил рукоятку мачете ко рту, перекатился на спину и заиграл.
Музыка рождалась с помощью моего языка, вылизывающего мачете, и дыхания,
врывающегося в нож. Звук появлялся где-то в моей груди, и сначала тихий,
он становился все громче и громче. Я закрыл глаза, чувствуя и ощущая
каждую ноту. Они вырывались из меня в ритме дыхания. Пальцы рук и ног все
крепче сжимали мачете, вот-вот - и их сведет судорогой, сердце учащенно
билось, готовое в танце выпрыгнуть из груди. Звуки молитвенного гимна
затрепетали.
- Чудик, когда ты был мальчиком, ты обычно отбивал ритм ногой по
камню, создавал танец, барабанил. Стучи, Чудик!
Я ускорил мелодию, подражая барабанному бою, и поднял звуки на октаву
выше, насколько позволяла длина рукояти.
- Стучи, Чудик!
Я потряс ногой и стал стучать ею по камню.
- Стучи!
Я открыл глаза. Музыка смеялась.
Удар за ударом. Трель за трелью, и Ла Страшная тоже смеялась,
склонившись надо мной. Пот, выступивший у меня на затылке, стекал по
спине. Я отбивал ритм пятками и пальцами, устремив лезвие мачете к солнцу.
Пот выступил уже на ушах и струился по шее.
- Бей, мой Ло Ринго! Играй мой Ло Орфей! - кричала Ла Страшная. - Ох,
Чудик. - Она хлопала и хлопала в ладоши.
Потом, когда музыка утихла, и единственным звуком осталось мое
дыхание, шелест листьев и журчание ручейка, она кивнула с улыбкой:
- Теперь тебе можно погрустить.
Моя грудь блестела от пота, живот поднялся и стал ровным, пыль на
ногах превратилась в бурую липкую грязь.
