- "...чувствую себя озабоченным и совершенно одурманенным, обращаясь "к
вам, потому что вы славная девушка, и конец делу".
- Это очень красивая мысль, - сказал мистер Уэллер-старший, вынимая
трубку изо рта, чтобы сделать это замечание.
- Да, мне тоже кажется, что оно неплохо вышло, - заметил Сэм, весьма
польщенный.
- Что мне больше всего нравится в таком вот слоге, - продолжал мистер
Уэллер-старший, - так это то, что тут нет никаких непристойных прозвищ,
никаких Венер или чего-нибудь в этом роде. Что толку называть молодую
женщину Венерой или ангелом, Сэмми?
- Вот именно! - согласился Сэм.
- Ты можешь называть ее грифоном, или единорогом, или уж сразу
королевским гербом, потому что, как всем известно, это коллекция диковинных
зверей, - добавил мистер Уэллер.
- Правильно, - подтвердил Сэм.
- Кати дальше, Сэмми, - сказал мистер Уэллер.
Сэм исполнил просьбу и стал читать, а его отец продолжал курить с видом
глубокомысленным и благодушным, что было весьма назидательно.
- "Пока я вас не увидел, я думал, что все женщины одинаковы".
- Так оно и есть, - заметил в скобках мистер Уэллер-старший.
- "Но теперь, - продолжал Сэм, - теперь я понял, какой я был регулярно
безмозглый осел, потому что никто не походит на вас, хотя вы подходите мне
больше всех..." Мне хотелось выразиться тут посильнее, - сказал Сэм,
поднимая голову.
Мистер Уэллер кивнул одобрительно, и Сэм продолжал:
- "И вот я пользуюсь привилегией этого дня, моя милая Мэри, - как
сказал джентльмен по уши в долгах, выходя из дома в воскресенье, - чтобы
сказать вам, что в первый и единственный раз, когда я вас видел, ваш портрет
отпечатался в моем сердце куда скорее и красивее, чем делает портрет
профильная машина (о которой вы, может быть, слыхали, моя милая Мэри), хотя
она его заканчивает и вставляет в рамку под стеклом с готовым крючком, чтобы
повесить, и все это в две с четвертью минуты".
- Боюсь, что тут пахнет стихами, Сэмми, - подозрительно сказал мистер
Уэллер.
- Нет, не пахнет, - ответил Сэм и продолжал читать очень быстро, чтобы
ускользнуть от обсуждения этого пункта: - "Возьмите меня, моя милая Мэри,
своим Валентином и подумайте о том, что я сказал. Моя милая Мэри, а теперь я
кончаю". Это все, - сказал Сэм.
- Что-то очень уж неожиданно затормозил, а, Сэмми? - осведомился мистер
Уэллер.
- Ничуть не бывало, - возразил Сэм. - Тут ей и захочется, чтобы еще
что-нибудь было, а это и есть большое умение писать письма.
- Пожалуй, оно верно, - согласился мистер Уэллер, - и хотел бы я, чтобы
твоя мачеха следовала при разговоре такому славному правилу. А разве ты не
подпишешься?
- Вот тут-то и загвоздка! - сказал Сэм. - Не знаю, как подписаться.
- Подпишись - Веллер, - посоветовал старейший представитель этой
фамилии.
- Не годится, - возразил Сэм. - Никогда не подписывают валентинку своей
настоящей фамилией.
- Ну, тогда подпиши "Пиквик", - сказал мистер Уэллер. - Это очень
хорошее имя и легко пишется.
- Вот это дело, - согласился Сэм. - Я бы мог закончить стишком, как вы
думаете?
- Мне это не нравится, Сэм, - возразил мистер Уэллер. - Я не знавал ни
одного почтенного кучера, который бы писал стихи. Вот только один написал
трогательные стишки накануне того дня, когда его должны были повесить за
грабеж на большой дороге; ну, да он был из Кемберуэла, так что это не в
счет.
Но Сэм не хотел отказаться от поэтической идеи, пришедшей ему в голову,
и подписал письмо:
"Полюбил вас в миг
Ваш Пиквик".
Сложив его весьма замысловато, ой нацарапал наискось адрес в углу:
"Мэри, горничной у мистера Напкинса, мэра, Ипсуич, Саффок", запечатал
облаткой и сунул его в карман, готовое для сдачи на почтамт. Когда покончено
было с этим важным вопросом, мистер Уэллер-старший приступил к тому, ради
чего вызвал сына.
- Первое дело о твоем хозяине, Сэмми, - сказал мистер Уэллер. - Завтра
его будут судить.
- Будут судить, - подтвердил Сэм.
- Ну, так вот, - продолжал мистер Уэллер, - я полагаю, что ему
понадобится вызвать свидетелей, чтобы те потолковали о его репутации или,
может быть, доказали алиби. Я это дело обмозговал, так что он может не
беспокоиться, Сэмми. Есть у меня приятели, которые сделают для него и то и
другое, но мой совет такой: наплевать на репутацию и держаться за алиби. Нет
ничего лучше алиби, Сэмми, ничего.
У мистера Уэллера был весьма глубокомысленный вид, когда он высказывал
это юридическое соображение; и, погрузив нос в стакан, он подмигнул поверх
него изумленному сыну.
- Да вы о чем толкуете? - спросил Сэм. - Уж не думаете ли вы, что его
будут судить в Олд-Бейли?
- Наших обсуждений это не касается, Сэмми, - возразил мистер Уэллер.
Где бы его не судили, мой мальчик, алиби - как раз такая штука, которая
поможет ему выпутаться. С алиби мы выручили Тома Уайльдспарка, которого
судили за смертоубийство, а длинные парики все до единого сказали, что его
ничто не спасет. И вот мое мнение, Сэмми: если твой хозяин не докажет алиби,
придется ему, как говорят итальянцы, регулярно влопаться, и конец делу.
Так как мистер Уэллер-старший придерживался твердого и непоколебимого
убеждения, что Олд-Бейли является высшей судебной инстанцией в стране и что
его правила и процедура регулируют и контролируют делопроизводство всех
других судов, то он решительно пренебрег уверениями и доводами сына,
пытавшегося объяснить, что алиби неприемлемо, и энергически заявил, что
мистера Пиквика "сделают жертвой". Убедившись, сколь бессмысленно продолжать
разговор на эту тему, Сэм заговорил о другом и спросил, что это за второе
дело, о котором его почтенный родитель хотел потолковать с ним.
- Это уже пункт семейной политики, - сообщил мистер Уэллер. - Этот-вот
Стиггинс...
- Красноносый? - осведомился Сэм.
- Он самый, - отвечал мистер Уэллер. - Так вот этот красноносый парень,
Сэмми, навещает твою мачеху с такой любезностью и постоянством, каких я еще
не видывал. Он такой друг дома, Сэмми, что когда он от нас уходит, у него на
душе неспокойно, если не прихватит чего-нибудь на память о нас.
- А будь я на вашем месте, я бы что-нибудь такое ему дал, чтоб оно
наскипидарило и навощило ему память на десять лет, - перебил Сэм.
- Подожди минутку, - продолжал мистер Уэллер. Я хотел сказать, что
теперь он всегда приносит плоскую флягу, в которую вмещается пинты полторы,
и наполняет ее ананасным ромом, перед тем как уйти.
- И, должно быть, выпивает ее перед тем, как вернуться? - предположил
Сэм.
- До дна! - ответил мистер Уэллер. - Никогда не оставляет в ней ничего,
кроме пробки и запаха, уж можешь на него положиться, Сэмми. Так вот эти
самые ребята, мой мальчик, устраивают сегодня вечером месячное собрание
Бриклейнского отделения Объединенного великого Эбенизерского общества
трезвости. Твоя мачеха хотела пойти, Сэмми, да схватила ревматизм и не
пойдет, а я, Сэмми... я забрал два билета, которые были присланы ей.
Мистер Уэллер сообщил секрет с большим удовольствием и при этом
подмигивал столь неутомимо, что Сэм предположил, не начинается ли у него в
веке правого глаза tic douloureux. <Болезненное подергиванье (франц.).>
- Ну и что? - спросил молодой джентльмен.
- Так вот, - продолжал его родитель, осторожно озираясь, - мы вместе
отправляемся и попадем туда пунктуально к сроку, а заместитель пастыря не
попадет, Сэмми, заместитель пастыря не попадет.
Тут с мистером Уэллером начался припадок сдавленного смеха, который
постепенно перешел в приступ удушья, небезопасный для пожилого джентльмена.
- За всю свою жизнь никогда не видел такого старого чудака! воскликнул
Сэм, растирая спину пожилого джентльмена с такой силой, что тот мог
воспламениться от трения. - Чего вы так хохочете, толстяк вы этакий?
- Тише, Сэмми! - сказал мистер Уэллер, озираясь с сугубой осторожностью
и говоря шепотом. - Двое моих приятелей, что работают на Оксфордской дороге
и готовы на всякую штуку, взяли заместителя на буксир, Сэмми, а когда он
придет в Эбенизерское общество (а он наверняка придет, потому что они
доведут его до двери и впихяут, если понадобится), он будет так наполнен
ромом, как никогда не бывал у "Маркиза Гренби" в Доркинге, а это дело
нешуточное.
И мистер Уэллер снова неудержимо захохотал, в результате чего снова
едва не задохся.
Ничто не могло больше прийтись по вкусу Сэму Уэллеру, чем задуманное
разоблачение подлинных склонностей и качеств красноносого, а так как
приближалось время, назначенное для собрания, то отец и сын немедленно
отправились в Брик-лейн. По дороге Сэм не забыл занести свое письмо в
почтовую контору.
Ежемесячные собрания Бриклейнского отделения Объединенного великого
Эбенизерского общества трезвости происходили в большой комнате, приятно и
удобно расположившейся в конце надежной и удобной лестницы. Председателем
был "ровной дорогой идущий" мистер Энтони Хамм, обращенный пожарный, а ныне
школьный учитель и при случае странствующий проповедник, а секретарем -
мистер Джонес Мадж, мелочной торговец, сосуд энтузиазма и бескорыстия,
продававший чай членам. Явившись заблаговременно, леди сидели на скамьях и
пили чай вплоть до того момента, когда считали целесообразным прекратить это
занятие. На видном месте, на зеленом сукне письменного стола, помещался
большой деревянный ящик для денег; секретарь стоял за столом и благодарил
милостивой улыбкой за каждое добавление к богатым залежам меди, таившимся
внутри.
На этот раз леди пили чай в устрашающем количестве, к великому ужасу
мистера Уэллера-старшего, который, не обращая ни малейшего внимания на
предостерегающие толчки Сэма, озирался по сторонам с самым откровенным
изумлением.
- Сэмми! - прошептал мистер Уэллер. - Если кое-кого из этих людей не
придется лечить завтра от водянки, я не отец тебе, помяни мое слово. Вот эта
старая леди рядом со мной хочет утопиться в чае.
- Неужели вы не можете помолчать? - тихо отозвался Сэм.
- Сэм, - прошептал через секунду мистер Уэллер глубоко взволнованным
голосом, - запомни мои слова, мой мальчик: если этот-вот секретарь не
остановится через пять минут, он лопнет от гренков и воды.
- Ну что ж, пусть лопнет, если ему это нравится, - ответил Сэм. - Это
не ваше дело.
- Если это протянется еще дольше, Сэмми, - сказал мистер Уэллер все так
же тихо, - я сочту своим долгом, долгом человеческого существа, встать и
обратиться к председателю. Вон та молодая женщина, через две скамьи, выпила
девять с половиной чайных чашек; она пухнет на моих глазах.
Можно не сомневаться в том, что мистер Уэллер не замедлил бы
осуществить свое благое намерение, если бы оглушительный шум, вызванный
стуком чашек и блюдец, не возвестил весьма кстати об окончании чаепития.
Посуду унесли, стол, покрытый зеленым сукном, выдвинули на середину комнаты,
и деловая часть заседания была открыта темпераментным человечком с лысой
головой, в темно-серых коротких штанах, который внезапно взбежал по
лестнице, неминуемо рискуя сломать ноги, облаченные в темно-серые штанишки,
и сказал:
- Леди и джентльмены, я предлагаю выбрать председателем нашего славного
брата, мистера Хамма!
При этом предложении леди начали размахивать изысканной коллекцией
носовых платков, и стремительный человечек буквально потащил мистера Хамма к
креслу, взяв его за плечи и толкнув к остову из красного дерева, некогда
являвшемуся вышеупомянутым предметом обстановки. Размахиванье носовыми
