деревья, его глаза внимательно и неотрывно смотрели на девушку.
- Лист живет отмеренное ему время и не борется с ветром, который уносит его
прочь. Лист не причиняет зла, в конце срока опадает, чтобы вскормить новые
листья. Так должны поступать и все мужчины. И женщины.
Эгвейн в ответ посмотрела на него, слабый румянец окрасил ее щеки.
- Но что это значит? - сказал Перрин. Айрам бросил на пего сердитый взгляд,
но на вопрос ответил Раин.
- Это значит, что человек не должен причинять вреда другому ни по какой
причине. - Взгляд Ищущего переместился на Илайаса, - Для насилия нет
оправдания. Никакого. Никогда.
- А что, если кто-то нападет на вас? - настаивал Перрин. - Что, если кто-то
ударит вас или попытается ограбить, а то и убить?
Раин сокрушенно вздохнул, словно Перрин просто не понял того, что для
самого Раина столь очевидно.
- Если меня ударят, то я спрошу у ударившего, почему ему захотелось так
поступить. Если он по-прежнему хочет меня ударить, я убегу, как убегу и
тогда, когда меня захотят ограбить или убить. Будет много лучше, если я
позволю забрать то, чего пожелает грабитель, даже мою жизнь, чем сам прибегну
к насилию. И я буду надеяться, что он не слишком сильно повредит себе.
- Но вы же сказали, что ничего плохого ему не сделаете, - сказал Перрин.
- Нет, не сделаю, но само насилие наносит вред тому, кто прибегает к
насилию, - в той же мере, в какой от него страдает тот, кто насилию
подвергается.
На лице Перрина явно читалось сомнение.
- Ты можешь срубить своим топором дерево, - сказал Раин. - Топор
торжествует путем насилия над деревом и останется невредимым. Так ты это
видишь? По сравнению со сталью дерево слабо и податливо, но. острая сталь,
когда рубит, тупится, и соки дерева попортят ее, покрыв оспинами ржавчины.
Могучий топор содеет насилие над беззащитным деревом, и сам будет поврежден
им. Так же и с людьми, хотя здесь уже ущерб причинен душе.
- Но...
- Хватит, - прорычал Илайас, оборвав Перрина. - Раин, и так уже плохо, что
ты пытаешься обратить деревенских несмышленышей в вашу чушь, - это почти
всюду, где бы ты ни ходил, доставляет тебе уйму бед, верно? - но я не за тем
привел этих щенят сюда, чтобы ты принялся за них. Оставь это!
- И оставить их тебе? - вмешалась Ила, растирая в ладонях сушеные травы и
ссыпая их тонкой струйкой в один из котелков. Голос ее был ровен, но руки
яростно мяли траву. - Чтобы ты научил их своему пути - убить или умереть?
Чтобы ты обрек их на ту судьбу, которую ищешь для себя самого: умереть
одному, в окружении лишь воронов и твоих... твоих друзей, вздорящих над твоим
телом?
- Успокойся, Ила, - мягко сказал Раин, будто эти слова, а то и похуже,
слышал сотни раз. - Он же приглашен к нашему костру, жена моя.
Ила успокоилась, но про себя Перрин отметил, что извиняться она не стала.
Вместо извинения она посмотрела на Илайаса и печально покачала головой, затем
отряхнула руки и принялась доставать ложки и глиняные миски из красного
сундука на боку фургона.
Раин повернулся обратно к Илайасу.
- Мой старый друг, сколько раз должен я говорить тебе, что мы никого не
пытаемся обратить. Когда деревенский люд любопытствует о наших обычаях, мы
отвечаем на их вопросы. Да, правда, намного чаще спрашивающий молод, и иногда
один из них уходит вместе с нами, но - по своей собственной воле, по своему
собственному желанию.
- Попробуй скажи это тем фермерским женам, которые только что узнали, что
их сын или дочь сбежали с Лудильщиками, - скривившись, сказал Илайас. - Вот
потому-то города побольше не разрешают вам даже лагерь свой разбить возле их
стен. Деревни терпят вас, так как у них есть что чинить, но городам этого не
нужно, и горожанам не нравится, когда своими разговорами вы подбиваете
молодежь пускаться в бега.
- Мне неведомо, что разрешают или запрещают города. - Терпение Раина
казалось безграничным. Определенно, гнев вообще не знал над ним власти. - В
городах всегда найдутся люди, склонные к насилию. Во всяком случае, я не
$c, n, что песню можно найти в городе.
- Не хочу обидеть вас, Ищущий, - медленно произнес Перрин, - но... ну, я не
полагаюсь на силу. Не помню, чтобы я боролся с кем-то в летах, не считая
состязаний по праздникам. Но если кто-то ударит меня, я дам сдачи. Коли я так
не сделаю, то лишь внушу ему мысль, что он может ударить меня, когда бы ему
ни вздумалось. Некоторые люди считают, что можно использовать других в своих
целях, и если не дать им понять обратного, они просто так и будут издеваться
над теми, кто слабее их.
- Некоторым людям, - заметил Айрам с неизбывной печалью, - никогда не
одолеть своих низменных инстинктов.
Он сказал это, взглянув на Перрина, отчего стало ясно, что говорит он вовсе
не о тех задирах, которых упоминал Перрин.
- Бьюсь об заклад, что убегать тебе приходилось не единожды, - сказал
Перрин, и лицо молодого Лудильщика вытянулось от гнева, который не имел
ничего общего с Путем Листа.
- А вот мне, - сказала Эгвейн, испепеляя Перрина взглядом, - интересно
встретить того, кто не считает, что его мускулы могут разрешить любую
проблему.
К Айраму вернулось хорошее настроение, и он встал, с улыбкой протянув
девушке руки.
- Позволь показать тебе наш лагерь. Здесь и танцуют!
- С удовольствием, - улыбнулась в ответ ему девушка. Ила выпрямилась,
достав из маленькой железной печки каравай хлеба.
- Но ужин уже готов, Айрам.
- Я поужинаю у матери, - сказал через плечо Айрам, взяв Эгвейн под руку и
уводя ее от фургона. - Мы поужинаем с матерью..
Он одарил торжествующей улыбкой Перрина. Айрам с Эгвейн побежали, и до
Перрина донесся смех девушки.
Перрин встал на ноги, затем остановился. Вряд ли здесь с ней приключится
какая беда, если весь лагерь следует, как утверждает Раин, этому самому Пути
Листа. Обернувшись к Раину я Иле, - те оба смотрели вслед внуку, - он сказал:
- Прошу прощения. Я - гость, и мне не следовало бы...
- Не глупи, - успокаивающе сказала Ила. - Это его вина, а не твоя. Садись и
ешь.
- Айрам - беспокойный молодой человек, - с печалью добавил Раин. - Он
хороший мальчик, но порой я думаю, что Путь Листа окажется для него труден. С
некоторыми, к сожалению, так бывает. Ладно, оставим. Мой костер - ваш. Хо
рошо?
Перрин медленно сел на место, по-прежнему чувствуя себя неловко.
- А что бывает с тем, кто не может следовать Пути? - спросил он. - С
Лудильщиком, я имею в виду?
Раин и Ила встревоженно переглянулись, и Раин сказал:
- Они покидают нас. И Потерянные уходят жить в деревни.
Ила пристально посмотрела в ту сторону, куда ушел внук.
- Потерянные не могут быть счастливы.
Она вздохнула, но когда женщина стала раздавать миски и ложки, лицо ее
снова было спокойно.
Перрин потупился, кляня себя за этот вопрос, и больше разговоров не было.
Ила молча наполнила миски .густым овощным рагу, молча раздала толстые ломти
хлеба с хрустящей корочкой. Ели все тоже молча. Рагу оказалось очень вкусный,
и Перрин умял три порции и лишь потом остановился. Илайас, как отметил,
ухмыльнувшись, юноша, опустошил четыре миски.
После ужина Раин набил трубку, Илайас достал свою и тоже набил ее из
непромокаемого кисета Раина. Раскуривание, уминание табака, повторное
закуривание, а молчанию будто не было конца. Ила достала узелок с вязанием.
Солнце превратилось в красный мазок пожара над верхушками деревьев на западе.
Лагерь устраивался на ночь, но суета не улеглась, лишь изменилась.
Музыкантов, игравших, когда путники вошли в лагерь, сменили другие, и еще
больше народу, чем раньше, танцевало в свете костров, - тени прыгали и
метались по стенкам фургонов. Где-то в глубине лагеря зазвучал хор мужских
голосов. Перрин соскользнул с бревна на землю и вскоре почувствовал, что
*+n%b носом.
Через некоторое время Раин произнес:
- Не встречал ли ты кого-нибудь из Туата'ан, Илайас, с тех пор как был у
нас прошлой весной?
Глаза Перрина медленно открылись, и вновь веки потянуло вниз.
- Нет, - ответил Илайас, не вынимая трубку изо рта. - Не люблю, когда
вокруг меня сразу много людей.
Раин хохотнул:
- Особенно таких, которые живут совершенно не так, как ты сам, а? Нет, мой
старый друг, не волнуйся. Я уже многие годы как отказался от надежды, что ты
вступишь на Путь. Но после того, как мы виделись с тобою в последний раз, я
услышал одну историю, и если ты еще не слышал ее, то, может, она заинтересует
тебя. Меня она заинтересовала, и я слышал ее вновь и вновь, всякий раз, как
мы встречали других из нашего народа.
- Я слушаю.
- Все началось весной, два года назад. Один отряд Народа пересекал Пустыню
северным маршрутом. Сонливость Перрина тотчас как рукой сняло.
- Пустыню? Айильскую Пустыню? Они пересекали Айильскую Пустыню?
- Кое-какой люд заходит в Пустыню, и их не беспокоят, - сказал Илайас. -
Менестрели. Торговцы, если они честны. Туата'ан постоянно ходят через
Пустыню. Купцы из Кэймлина там бывали до истории с Древом и Айильской Войны.
- Айильцы избегают нас, - с грустью отметил Раин, - хотя многие из нас
пытались поговорить с ними. Они наблюдают за нами издали, но близко не
подходят и не подпускают нас к себе. Временами меня охватывает беспокойство:
вдруг им известна песня, хотя я и не считаю это правдоподобным. Знаете ли, у
Айил мужчины не поют. Разве не странно? Со времени, как мальчик-айил
становится мужчиной, он не поет ничего, кроме боевой песни или погребальной
над павшими. Мне доводилось слышать, как они поют над своими погибшими и над
теми, кого они сразили в бою. Эта песня заставит рыдать и камни.
Ила, прислушивающаяся к разговору мужчин, согласно кивала над своим
вязанием.
Перрин, быстро поразмыслив, кое-что для себя решил. Он полагал, что
Лудильщики все время должны чего-то опасаться, судя по всем этим разговорам о
том, что лучший выход из опасного положения - убежать прочь, но ни один из
тех, кто страшится опасности, даже и помыслить не мог бы о переходе через
Айильскую Пустыню. Из всего услышанного им раньше следовало, что ни один
здравомыслящий человек не стал бы пытаться пересекать Пустыню.
- Если это какая-то история про песню, - начал было Илайас, но Раин покачал
головой.
- Нет. мой старый друг, не о песне. Я не уверен, что вообще знаю, о чем
она. - Он повернулся к Перрину. - Молодые Айил часто бродят по Запустению.
Некоторые из молодых уходят в одиночку, отчего-то считая, что они призваны
убить Темного. Большинство ходит небольшими группами. Охотиться на троллоков.
- Раин сокрушенно покачал головой, и, когда он продолжил, голос его стал
мрачен. - Два года назад отряд Народа, пересекавший Пустыню в сотне миль к
югу от Запустения, наткнулся на одну из таких групп.
- Молодые женщины, - столь же скорбным голосом, как у мужа, вставила Ила. -
Совсем юные девушки, почти девочки.
У Перрина вырвался вздох удивления, и Илайас криво улыбнулся ему.
- Айильские девушки не ведут хозяйство и не занимаются стряпней, если они
того не хотят, парень. Вместо этого те, кто хочет стать воином, вступают в
одно из своих воинских обществ - Фар Дарайз Май, Девы Копья, и сражаются бок
о бок с мужчинами.
Перрин покачал головой. Илайас усмехнулся, глядя на его лицо.
Раин вновь вернулся к рассказу, отвращение и недоумение смешались в его
голосе.
- Все молодые женщины, за исключением одной, были мертвы, и оставшаяся в
живых умирала. Она ползла к фургонам. Ясно было: она знала, что они -
Туата'ан. Ее отвращение превосходило боль, но у нее было послание столь для
нее важное, что она должна была обязательно передать его кому-нибудь, пусть
даже нам, прежде чем позволить себе умереть. Мужчины пошли посмотреть, не
