телями, чтобы заполнить нужное количество ночей.
Сказки той или иной группы, родившись в определенной социальной сре-
де, естественно имели в данной среде наибольшее распространение. В этом
прекрасно отдавали себе отчет и сами компиляторы и редакторы сборника, о
чем свидетельствует такая пометка, переписанная в одну из поздних руко-
писей "Ночей" с более древнего оригинала: "Рассказчику надлежит расска-
зывать в соответствии с тем, кто его слушает. Если это простолюдины,
пусть он передает повести из "Тысячи и одной ночи" о простых людях - это
повести в начале книги (имеются, очевидно, в виду сказки плутовского
жанра. - М.С.), а буде эти люди относятся к правителям, то надлежит
рассказывать им повести о царях и сражениях между витязями, а эти повес-
ти - в конце книги".
Такое же указание мы находим и в самом тексте "Книги" - в "Сказке о
Сейф-аль-Мулуке", попавшей в сборник, по-видимому, на довольно позднем
этапе его эволюции. Там говорится, что некий сказочник, который один
только знал эту сказку, уступая настойчивым просьбам, соглашается дать
ее переписать, но ставит переписчику такое условие: "Не рассказывай этой
сказки на перекрестке дорог или в присутствии женщин, рабов, рабынь,
глупцов и детей. Читай ее у эмиров [1], царей, везирей и людей знания из
толкователей Корана и других".
У себя на родине сказки Шахразады в разных социальных слоях издревле
встречали разное отношение. Если в широких народных массах сказки всегда
пользовались огромной популярностью, то представители мусульманской схо-
ластической науки и духовенства, блюстители "чистоты" классического
арабского языка неизменно отзывались о них с нескрываемым презрением.
Еще в X веке ан-Надим, говоря о "Тысяче и одной ночи", пренебрежительно
замечал, что она написана "жидко и нудно". Тысячу лет спустя у него тоже
нашлись последователи, которые объявляли этот сборник пустой и вредной
книгой и пророчили ее читателям всевозможные беды. Иначе смотрят на
сказки Шахразады представители передовой арабской интеллигенции. Призна-
вая в полной мере большую художественную и историко-литературную цен-
ность этого памятника, литературоведы Объединенной Арабской Республики и
других арабских стран углубленно и всесторонне изучают его.
Отрицательное отношение к "Тысячи и одной ночи" реакционно настроен-
ных арабских филологов XIX века печально отразилось на судьбе ее печат-
ных изданий. Научного критического текста "Ночей" еще не существует;
первое полное издание сборника, выпущенное в Булаке, под Каиром, в 1835
году и неоднократно перепечатанное впоследствии, воспроизводит так назы-
ваемую "египетскую" редакцию. В булакском тексте язык сказок претерпел
под пером анонимного "ученого" богослова значительную обработку; редак-
тор стремился приблизить текст к классическим нормам литературной речи.
В несколько меньшей мере деятельность обработчика заметна в калькуттском
издании, опубликованном английским ученым Макнатеном в 1839-1842 годах,
хотя и там тоже представлена египетская редакция "Ночей".
Булакское и калькуттское издания положены в основу существующих пере-
водов "Книги тысячи и одной ночи". Исключение составляет лишь упомянутый
выше неполный французский перевод Галлана, осуществленный в XVIII веке
по рукописным источникам. Как мы уже говорили, перевод Галлана послужил
оригиналом для многочисленных переводов на другие языки и более ста лет
оставался единственным источником знакомства с арабскими сказками "Тыся-
чи и одной ночи" в Европе.
Среди других переводов "Книги" на европейские языки следует упомянуть
английский перевод части сборника, выполненный непосредственно с арабс-
кого оригинала известным знатоком языка и этнографии средневекового
Египта - Вильямом Лэном. Перевод Лэна, несмотря на его неполноту, можно
считать лучшим из существующих английских переводов по точности и добро-
совестности, хотя язык его несколько труден и высокопарен.
Другой английский перевод, выполненный в конце 80-х годов прошлого
века известным путешественником и этнографом Ричардом Бертоном, пресле-
довал совершенно определенные, далекие от науки цели. В своем переводе
Бертон всячески подчеркивает все сколько-нибудь непристойные места ори-
гинала, выбирая самое резкое слово, наиболее грубый вариант, придумывая
и в области языка необычайные сочетания слов архаических и ультрасовре-
менных.
Наиболее ярко отразились тенденции Бертона в его примечаниях. Наряду
с ценными наблюдениями из быта ближневосточных народов они содержат ог-
ромное количество "антропологических" комментариев, многословно растол-
ковывающих всякий попадающийся в сборнике непристойный намек. Нагромож-
дая грязные анекдоты и подробности, характерные для современных ему нра-
вов пресыщенных и скучающих от безделья европейских резидентов в арабс-
ких странах, Бертон стремится оклеветать весь арабский народ и пользует-
ся этим для защиты пропагандируемой им политики хлыста и винтовки.
Тенденция подчеркнуть все мало-мальски фривольные черты арабского
подлинника характерна и для французского шестнадцатитомного перевода
"Книги тысячи и одной ночи", законченного в первые годы XX века Ж. Мард-
рюсом.
Из немецких переводов "Книги" новейшим и лучшим является шеститомный
перевод известного семитолога Э. Лиггмана, впервые изданный в конце 20-х
годов нашего века.
История изучения переводов "Книги тысячи и одной ночи" в России может
быть изложена очень кратко.
До Великой Октябрьской революции русских переводов непосредственно с
арабского не было, хотя переводы с Галлана начали появляться уже в 60-х
годах XVIII века. Лучший из них - перевод Ю. Доппельмайер, вышедший в
конце XIX века.
Несколько позже был напечатан перевод Л. Шелгуновой, выполненный с
сокращениями с английского издания Лэна, а лет через шесть после этого
появился анонимный перевод с издания Мардрюса - самый полный из сущест-
вовавших тогда сборников "Тысячи и одной ночи" на русском языке.
В 1929-1938 годах был опубликован восьмитомный русский перевод "Книги
тысячи и одной ночи" непосредственно с арабского, сделанный М. Салье под
редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.
Переводчик и редактор стремились по мере сил сохранить в переводе
близость к арабскому оригиналу как в отношении содержания, так и по сти-
лю. Лишь в тех случаях, когда точная передача подлинника была несовмес-
тима с нормами русской литературной речи, от этого принципа приходилось
отступать. Так при переводе стихов невозможно сохранить обязательную по
правилам арабского стихосложения рифму, которая должна быть единой во
всем стихотворении, переданы лишь внешняя структура стиха и ритм.
Предназначая эти сказки исключительно для взрослых, переводчик остал-
ся верен стремлению показать русскому читателю "Книгу тысячи и одной но-
чи" такой, как она есть, и при передаче непристойных мест оригинала. В
арабских сказках, как и в фольклоре других народов, вещи наивно называ-
ются своими именами, и в большинство скабрезных, с нашей точки зрения,
подробностей не вкладывается порнографического смысла, все эти подроб-
ности носят характер скорее грубой шутки, чем нарочитой непристойности.
В настоящем издании отредактированный И. Ю. Крачковским перевод печа-
тается без значительных изменений, с сохранением основной установки на
максимально возможную близость к оригиналу. Язык перевода несколько об-
легчен - смягчены излишние буквализмы, кое-где расшифрованы не сразу по-
нятные идиоматические выражения.
М. САЛЬЕ
Рассказ о царе Шахрияре и его брате
Слава Аллаху, господу миров! Привет и благословение господину послан-
ных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и да
приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня!
А после того поистине, сказания о первых поколениях стали назиданием
для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими,
и поучался, и что бы, вникая в предания о минувших народах и о том, что
случилось с ними, воздерживался он от греха Хвала же тому, кто сделал
сказания о древних уроком для народов последующих.
К таким сказаниям относятся и рассказы, называемые "Тысяча и одна
ночь", и возвышенные повести и притчи, заключающиеся в них.
Повествуют в преданиях народов о том, что было, прошло и давно минуло
(а Аллах более сведущ в неведомом и премудр и преславен, и более всех
щедр, и преблагоcклонен, и милостив), что в древние времена и минувшие
века и столетия был на островах Индии и Китая царь из царей рода Сасана
[2], повелитель войск, стражи, челяди и слуг. И было у него два сына -
один взрослый, другой юный, и оба были витязи храбрецы, но старший пре-
восходил младшего доблестью. И он воцарился в своей стране и справедливо
управлял подданными, и жители его земель и царства полюбили его, и было
имя ему царь Шахрияр; а младшего его брата звали царь Шахземан, и он
царствовал в Самарканде персидском. Оба они пребывали в своих землях, и
каждый себя в царстве был справедливым судьей своих подданных в течение
двадцати лет и жил в полнейшем довольстве и радости. Так продолжалось до
тех пор, пока старший царь не пожелал видеть своего младшего брата и не
повелел своему везирю [3] поехать и привезти его. Везирь исполнил его
приказание и отправился, и ехал до тех пор, пока благополучно не прибыл
в Самарканд. Он вошел к Шахземану, передал ему привет и сообщил, что
брат его по нем стосковался и желает, чтобы он его посетил; и Шахземан
отвечал согласием и снарядился в путь. Он велел вынести свои шатры, сна-
рядить верблюдов, мулов, слуг и телохранителей и поставил своего везиря
правителем в стране, а сам направился в земли своего брага. Но когда
настала полночь, он вспомнил об одной вещи, которую забыл во дворце, и
вернулся и, войдя во дворец, увидел, что жена его лежит в постели, об-
нявшись с черным рабом из числа его рабов.
И когда Шахземан увидел такое, все почернело перед глазами его, и он
сказал себе: "Если это случилось, когда я еще не оставил города, то ка-
ково же будет поведение этой проклятой, если я надолго отлучусь к бра-
ту!" И он вытащил меч и ударил обоих и убил их в постели, а потом, в тот
же час и минуту, вернулся и приказал отъезжать - и ехал, пока не достиг
города своего брата. А приблизившись к городу, он послал к брату гонцов
с вестью о своем прибытии, и Шахрияр вышел к нему навстречу и при-
ветствовал его, до крайности обрадованный. Он украсил в честь брата го-
род и сидел с ним, разговаривая и веселясь, но царь Шахземан вспомнил,
что было с его женой, и почувствовал великую грусть, и лицо его стало
желтым, а тело ослабло. И когда брат увидел его в таком состоянии, он
подумал, что причиной тому разлука со страною и царством, и оставил его
так, не расспрашивая ни о чем. Но потом, в какой то день, он сказал ему:
"О брат мой, я вижу, что твое тело ослабло и лицо твое пожелтело". А
Шахземан отвечал ему: "Брат мой, внутри меня язва", - и не рассказал,
что испытал от жены. "Я хочу, - сказал тогда Шахрияр, - чтобы ты поехал
со мной на охоту и ловлю: может быть, твое сердце развеселится". Но Шах-
земан отказался от этою, и брат поехал на охоту один.
В царском дворце были окна, выходившие в сад, и Шахземан посмотрел и
вдруг видит: двери дворца открываются, и оттуда выходят двадцать не-
вольниц и двадцать рабов, а жена его брата идет среди них, выделяясь
редкостной красотой и прелестью. Они подошли к фонтану, и сняли одежды,
и сели вместе с рабами, и вдруг жена царя крикнула: "О Масуд!" И черный
раб подошел к ней и обнял ее, и она его также. Он лег с нею, и другие
рабы сделали то же, и они целовались и обнимались, ласкались и забавля-
лись, пока день не повернул на закат. И когда брат царя увидел это, он
сказал себе: "Клянусь Аллахом, моя беда легче, чем это бедствие!" - и
