говорил мне, вы знаете, Кристиан, что пожирает наш город. Кроме
зависти и мздоимства. Тараканы.
Маленькая, вся в зеркалах мужская уборная. Вот и еще раз
пописал. В булькающий фаянс. Дал прислужнику десять центов на
чай. За то, что он повернул крантик, наполнил для меня
умывальник и выложил маленькое полотенце. И тут какой-то
богомерзкий сукин сын дает ему четвертак. А прислужник ничего
для него не сделал. Ну, может быть, капли пересчитал, которые
тот стряхнул с конца. Что в совокупности делает сукина сына
большим человеком. Одним из людей, расфуфыренных до того, что
для придания его чванству законченной формы остается только
отвесить такому звонкую плюху по обширной, мясистой, осененной
бакенбардой щеке. Дабы втемяшить ему немного смирения.
Кристиан не спеша проходит мимо изящной оградки, за
которой наяривают музыканты. Скрытые пальмами. И мраморными
колоннами. Несколько горластых женщин ожидают, когда их
пропустят вовнутрь. Сожженная солнцем кожа безвкусно украшена
золотом и бриллиантами. В самый раз для воров. Налететь и
содрать драгоценности с гладких кичливых телес. Иди-ка ты в
другой холл. Мимо лотка с газетами, книгами, конфетами,
журналами и жевательной резинкой. Открываются и закрываются
двери лифтов. Телефон звонит на стойке распорядителя. Одетого
совершенно как Вайн. С понимающей миной произносящего да. В тот
миг, как кто-то ко мне прикасается. Мягко-мягко трогает за
плечо. В точности так, как я положил мертвую руку на спину мисс
Мускус. Я оборачиваюсь и вижу лицо. Лучащееся улыбкой под
шляпкой из разноцветной соломки.
-- Простите, вы не Корнелиус Кристиан. Ой, ну конечно. Я
просто не могла поверить, что это ты. Ты меня помнишь. Шарлотта
Грейвз. Шла за тобой от самой Пятьдесят Седьмой. Оттуда, где
мужчина фотографировал девочку. И только теперь набралась
отваги спросить.
-- Рад, что ты это сделала.
-- Ты так замечательно выглядишь. Господи, прямо изыскано.
Ужас, до чего приятно тебя видеть. Лет, наверное, пять да нет,
господи, семь прошло. Когда ты вернулся.
-- В прошлом месяце.
-- А произношение-то какое. По-моему, просто чудесное. И
чем занимаешься. Ты здесь остановился.
-- Работаю.
-- Наверное, что-нибудь важное.
-- Исполнительный психопомпос.
-- Не знаю, что это значит, но звучит ужасно солидно.
-- В общем, неплохая работа.
-- О господи. А я по-прежнему никто. Университета и того
не окончила. Но как я рада видеть тебя. Я слышала, ты даже
женился.
-- Жена умерла.
-- Ой, прости, ради бога.
-- Все уже в прошлом. Я бы с удовольствием как-нибудь
встретился с тобой. Ты где живешь.
-- Все там же, в Бронксе. И в той же квартире. Я
возвращалась с Лексингтон-авеню. Ходила любовалась витринами. У
меня встреча с подругой. В театр собирались.
-- Можно, я тебе позвоню.
-- Это будет чудесно. Ну, мне пора. Уже опаздываю, а у
меня билеты. Господи, но как я рада, что все же решилась. Я
даже ждала, пока ты выйдешь из уборной. И все время думала, не
может такого быть. А потом подумала, очень даже может. Ты так
возмужал. Тебе это к лицу. Мой номер по-прежнему есть в
телефонной книге. До свидания. Пожалуйста, позвони.
Теперь ступай на восток, а там повернешь на север. После
того, как ты чуть не наврал первой девушке, которая когда-то
тебя полюбила. Там можно срезать краешком парка. Где затаились
ночные грабители. Которые быстренько зажмут тебе шею борцовским
захватом или приставят нож к горлу. Если раньше не втопчут тебя
в землю, накинувшись сзади. Так что оглядывайся. В холле, где
мы с ней встретились, мерцают огни. Большие дома изгоняют дома
поменьше. Вырастая все выше, выпячивая набитые окнами груди и
говоря маленьким грязным крышам внизу. Давайте, мотайте отсюда.
Пока вас не сплющило моей тенью. А вон на дереве какое-то
объявление.
Больная диабетом собака нуждается в лечении.
Очень. Пожалуйста, позвоните по телефону Баттерфилд 8297.
Спросить Джулию.
Теперь по Парк-авеню. Туда, где в конце каньона стоит
домина со шпилем. Ждет, покуда в один прекрасный день не
подрастет кто-нибудь повыше и не прикажет ему убираться.
Шарлотта Грейвз. Какие улыбки она расточала мне несколько лет
назад. И как я трясся перед свиданием, подходя к ее дому.
Потому что до того дня ни один мальчик не просил ее выйти к
нему. А у меня уже было целых три подружки. Все как одна чистые
перед господом. Которому я тогда еще не пробовал грозить
кулаком.
Еще два квартала. Там у двери швейцар в синей ливрее.
Ковыряет во рту зубочисткой. Номер дома вверху, на навесе.
Дождь стучит по нему. Поверни по цементной панели налево. Войди
в обшитый деревом вестибюль. Мистер Келли. Сидит перед огромным
мраморным камином. Созерцая черные с белым квадраты мраморного
пола. И грезя об утраченном троне.
-- А-а, добрый вечер, мистер Пибоди. Похоже, весной
запахло. Такой дождина смывает зиму прочь. Еще немного и на
каждом углу можно будет жарить яичницу. Вы к тете, не так ли.
-- Прошу прощения.
-- К тете, к миссис Соурпюсс. Вы ведь к ней направляетесь.
Если вы раньше мне не соврали, значит, сейчас это чистая
правда.
Кожаное кресло и небольшой письменный стол в стенной нише.
Видимо, здесь обычно сидит управляющий зданием. Келли
раздвигает двери лифта. У него красноватая лунообразная
физиономия, начинает лысеть. На ходу немного сутулится. Смыкая
двери, он слегка наклоняет голову к плечу, оглядывая меня
сбоку.
-- Занятная история. Тут у нас через улицу убийство
случилось. На следующую ночь после пожара. Через пару часов,
как уехала ваша тетя, миссис Соурпюсс. В аэропорт, а оттуда во
Флориду. И значит, заходит этот детектив и желает узнать не
видал ли я кого подозрительного. А я тут никаких других и не
вижу. Три пули всадили человеку в башку, пока он брился. А
коронер в суде заявляет, конечно, что он-де упал с бритвой в
руках да сам и зарезался. В этом городе даже в собственной
ванной комнате не знаешь, в безопасности ты или нет, вот что я
вам скажу.
Миссис Соурпюсс. В длинной белой струящейся мантии.
Улыбается. Отступает, распахивая дверь. Белый капюшон вокруг
побронзовевшего лица. Длинные дымчатые ресницы приглашают меня
войти. На каждой руке новый комплект драгоценностей.
Позванивающих, когда она отбирает мое серое твидовое пальто. И
повесив его на плечики, заталкивает между другими в большой,
полный мехов гардероб. Прежний оранжевый ад стал теперь белым.
Иконы исчезли. Их заменили рисунки с изображеньями птиц. На
кофейном столике журнал, парусный спорт. И стеклянная чаша,
наполненная масляными глазками зернистой икры.
-- Я временно помешалась на белом цвете, Корнелиус. И пью,
никак не напьюсь, шампанское. Хочешь.
Из стоящего на полу у кресла ведерка миссис Соурпюсс
извлекает запотевшую бутылку и, аккуратно обернув горлышко
салфеткой, наполняет два бокала.
-- Ну, как дела.
-- Хорошо.
-- Получили клиента из дома напротив.
-- Вроде бы нет.
-- Тот же этаж, что у меня. Его убили. По-моему, это его
жена укокошила, у нее пентхауз на крыше с псарней на восемь
пуделей. Он еще остыть не успел, а я уже видела, как она с
дружком в одном белье дует шампанское из пустых пивных
жестянок. У меня такой сильный бинокль, что я могу пересчитать
волоски на груди у этого пугала. Он, может, и нынче там. Ну,
так как ты.
-- Хорошо.
-- А как Вайн.
-- И мистер Вайн хорошо.
-- Я как раз недавно его счет оплатила. Содрал с меня
столько, что я попросила моих детективов его прощупать. И
вообрази, читаю их отчет. И глазам своим не верю. Безупречно
честен. Больной, наверное. Или придурок. Хотя не такой уж он и
придурок. Ты вот, наверное, не знаешь, что у него контрольные
пакеты акций в двух компаниях, одна занимается сносом домов, а
другая санитарной обработкой.
-- Не знаю.
-- Ну знай теперь. И никто на него ничего не имеет. Ваш
мистер Вайн безупречен.
-- Что ж, я полагаю, так оно и есть.
-- А я полагаю, что мне мозги засирают. Непременно у него
рыло в пуху.
-- Не думаю, чтобы мистер Вайн заслуживал подобного
замечания.
-- Ты шутишь. Он вытуривает из здания крыс, клопов и
тараканов. Потом вселяет людей. А потом может вообще его
снести. И начать все сначала. Он еще и вдовец. У него все
козыри на руках. Ну ладно, ты-то как. Как поживают твои
прекрасные элегантные белые руки. Нравятся тебе ковры на полу,
специально им в тон подбирала. А ты меня даже не обнял, не
поцеловал. Знаешь, я во Флориде играла в гольф, так меня чуть
не ужалила громадная гремучая змея. Только бы ты меня и видел.
Что, опечалился бы небось. Да выпей же ты шампанского, я желаю
услышать парочку комплиментов. У меня к тебе, кстати,
малоприятный разговор. Ты, оказывается, тогда первый день
работал у Вайна. Бог ты мой, я была готова убить тебя. И ведь
поверила во все то дерьмо, которым ты меня потчевал.
-- Прошу прощения.
-- Ах-ах, прошу прощения. С каким гонором он это
произносит. Ради христа, разговаривай по-человечески. Где это
ты обзавелся таким произношением.
-- Я всегда разговаривал именно так, как сейчас.
-- Херня. Знаешь, что я о тебе думаю. Я думаю, что ты
дешевка.
Посерев лицом, Кристиан поднимается на ноги. Кулаки
стиснуты, челюсти сжаты. В легких замер воздух. Позволь
человеку подобраться к тебе поближе. Позволь ему заглянуть в
твою полную любви ко всему живому, безупречно чистую душу. И он
вырежет на ней слово "ненависть". Клеймо его бытия. В этом раю
небоскребов.
-- Эй, что ты задумал, Корнелиус.
-- Я ухожу.
-- С чего вдруг. Из-за того, что я сказала.
-- Да.
-- Надо же, без шуток.
-- Всего наилучшего.
-- Да погоди ты, я пошутила. Скажите. Какой обидчивый.
-- Ты чертовски права, я обидчивый. Со мной никто еще так
не разговаривал.
-- Ну и не разговаривал, ну и ладно. Хочешь, чтобы я
извинилась. Извинюсь. Что ты взвиваешься, будто шутиха.
-- Ты чертовски права, именно так я и взвиваюсь. Я не из
твоих обсирающихся со страху крысят, рыскающих по этому городу.
Я встаю и сражаюсь.
-- Ладно-ладно. Встаешь и сражаешься. Я тебе верю. Я
последний человек, которому ты должен это доказывать. Присядь.
Ну, прошу тебя. Просто мне показалось, что ты хотел меня
обдурить. Я и обиделась. Ну, подумай, приходит человек и
говорит, что он профессиональный похоронщик. Ты ему веришь.
Отдаешь себя в его руки. Я ведь себя отдала в твои руки,
правда.
-- А я и есть. Похоронщик. И ты получила от меня
профессиональные услуги. Хотя я всего лишь новичок.
-- Ты новичок. Надо же. Интересно, что будет, когда ты как
следует развернешься. С твоим-то красивым печальным лицом. Ну,
иди сюда. Сядь. Я извиняюсь. Слушай, нельзя же по всякому
поводу вставать и сражаться. Иногда следует уступать, ослаблять
сопротивление. Все так делают. И это вовсе не глупо. Иди сюда.
Здравствуй. Ну, перестань хмуриться. Такой симпатичный мальчик.
-- Не называй меня мальчиком.
-- Ффуу. Простите, мистер Кристиан. Я хотела спросить,
нельзя ли мне включить музыку. Вы знаете, мне случалось
доводить до слез по-настоящему сильных мужчин. Которым
казалось, будто они могут мной помыкать. Мужчин гораздо,
гораздо интереснее вас. Хотя, конечно, никому из них не
доводилось занимать столь важного поста при дверях.
Кристиан резко поворачивается. Колено его цепляет и
