... И возвращается к планете Земля старый, иссеченный осколками
астероидов, звездолет. И возвращается к своей земной возлюбленной космонавт.
Но... много миль еще пройти. Он понимает, что не успеет вернуться, потому
что тяжело болен. И вот космонавт воспроизводит своего био-двойника, который
выйдет из обгоревшего звездолета к счастливой девушке.
А в это время любимая космонавта создает своего клона. Земное время
бежит быстро, она давно уже стара, она знает, что не дождется возвращения
своего парня. А так хочется обрадовать его...
И приземляется звездолет... И двое молодыхл ю д е йбегут навстречу друг
другу...
И много миль еще пройти... И возвращаются воспоминания... И
возвращается ветер... Черный ветер, разрушивший Королевство, которое я
когда-то защищал, будучи последним бойцом последней королевы...
Не знаю, в ком и что будит любовь, а во мне -- ассоциации и картины,
образы, запахи и звуки. Если это любовь... Инны.
-- Ээ-й, ежик, очнись... Ты опять куда-то улетел? Помнишь...
Знакомьтесь: ежик -- это я. Другая ипостась. Ежик, Хаттори-сан и Сергей
Неволин. Кто-то третий из нас -- сейчас лишний. И я даже знаю, кто.
-- Конечно помню, Нес. Только думал, что где-то потерял ее... Ох как
мне этой зажигалки в Афгане не хватало... Как ты могла... Теперь бы все было
по-другому. Я стал бы эмиром Мазари-Шарифа и наблюдал из окон дворца, как
внизу лениво пасутся мои отары, а ты была бы любимой женой и проводила все
дни в роскоши и довольстве.
-- Ага, с глазами под чадрой, -- засмеялась Несси, -- чтобы... не
видеть твоих нелюбимых жен.
Зажигалка... Какое отношение имела она к моему умозрительному
эмирству?.. О-о-о, дело было перед командировкой в Афганистан... Инна,
узнав, что я уезжаю, настояла на проведении отвальной. Она вообще
любительница всяких "party". Вечеринка состоялась в общежитии института.
Несс зазвала на нее нескольких однокурсников, в том числе, и двух афганцев
-- для меня, с познавательной целью.
И вот сидим мы, пьем "Абу Симбел" с лимонадом "Буратино", а тут один из
афганцев поднимается и так это прочувствованно обращается ко мне:
-- Ты мне очень понравился, брат. Я хочу тебе сделать большой
подарок...
-- ...
-- Произнеси, пожалуйста: ла илля иля миах ва Мухамад расул Аллах...
Только от души скажи.
Пожалуйста. Почему бы не порадовать человека:
-- Ла илля... иля миах... ва Мухамад расул Аллах...
-- Все, -- по-детски радуется афганец, -- теперь по нашим законам ты
стал мусульманином. Теперь я могу тебе дарить... Я -- Гилани Алекозай!
Со значением говорит. С расстановкой. Типа, "зовите меня просто --
Ильич". Ну и хорошо. Нормальный такой гилани, вполне симпатичный алекозай!
-- Нет, ты не понял, брат! Я -- Гилани!!!
И объясняет мне, значит, Алексей, что он -- ни много, ни мало, как
племянник знаменитого Гилани. Предводителя моджахедов, почитаемого в Афгане
наравне с Гульбеддином Хекматиаром и Ахмад Шах Масудом. А теперь подарок!
Гилани что-то усердно царапает карандашом на бумажке и царственно
протягивает мне.
Ну, и что здесь написано?
-- А здесь написано, брат... Как попадешь в Афганистан, сразу сдавайся
в плен... Здесь написано, что ты мусульманин и друг маленького Гилани,
племянника Большого Гилани... И должны будут дать тебе отару овец и самых
красивых девушек в жены... Бери, дорогой, пользуйся. Тебя Гилани любит!
-- Евреи, вообще-то, не сдаются, -- отшучиваюсь под хохот честной
компании. И пытаюсь спрятать дарственную во внутренний карман пиджака.
Гилани вырывает у меня записку:
-- Нет, так пропадет. Вот... -- он мастеровито разбирает свою
зажигалку, сворачивает дарственную трубочкой и прячет ее в "зиппо", -- Бери
от Гилани вместе с зажигалкой. Раз куришь -- не потеряешь!
У истории грустный конец. В компании нашелся-таки дятел, который
застучал Гилани, и моего афганца быстренько турнули из института -- за
родственные связи с басмачами. А в Афган я отправился без зажигалки...
Думал, что потерял ее где-то в общаге. Ночь с Инной, знаете ли, не всегда
способствует улучшению оперативной памяти... И -- на тебе!
-- Инка, так ты ее себе тогда оставила... Как не стыдно! Нашла и не
отдала... А если бы мне и вправду баранов захотелось...
Несси хмыкает:
-- Сам же сказал: евреи не сдаются! Да и потом... разве я не знала
тебя, Неволин?
Знала, Инна, и знаешь. Это я тебя не знаю, просто имею честь бытьз н а
к о м ы мс тобой.
-- А, бери ее себе... на память о себе, -- Несси отнимает у меня
зажигалку и прячет в карман слаксов, застегивая его на молнию.
Ей просто не хочется, чтобы я курил. Действительно, продымил по
дурацкой привычке все купе...
А сколько времени-то? Почему так светло за окнами? Господи, через
полчаса поезд будет уже в Москве! Через полчаса мы снова расстанемся с
Инной. О чем же я забыл спросить ее... О самом главном? Нет, не вспомнить...
-- Ин, а ты замужем... еще?
Она пристально смотрит на меня, и в глазах ее мчатся обнаженные
амазонки на неоседланных, взмыленных конях.
-- А что?
-- Да нет, ничего. Надо же... знать своего врага в лицо.
Амазонок сменяет удав Ка, гипнотизирующий бандерлогов:
-- Не обязательно знать в лицо своего врага... если можно просто
выстрелить ему в спину.
ГЛАВА 3..........................
М о с к в а.
Небольшой особнячок, зарегистрированный на фирму "Темп-А", ничем не
выделялся среди десятков подобных зданий, окружавших его в одном из уголков
Старой Москвы возле Измайловского парка. В меру обшарпанный фасад,
зарешеченные окна на обоих этажах... -- взгляду не на чем остановиться.
Даже стальная, особо мощная дверь на входе, вряд ли могла привлечь
внимание любопытного москвича. Мэр Лужков издал приказ, в соответствии с
которым все двери в подъездах жилых домов в обязательном порядке заменялись
на металлические. Ну, а фирме, как говорится, сам Бог велел иметь надежные
ворота.
На втором этаже особняка, в одной из восьми просторных комнат,
располагалась гримерная, оснащению которой могла бы позавидовать гримерная
любого престижного театра. Сейчас в одном из кресел, перед огромным
зеркалом, удобно восседал розовощекий крепыш лет пятидесяти.
Сам облик мужчины говорил о его принадлежности к номенклатуре средней
руки. Гладкие щеки Виктора Ильича Давыдова начинались от нижних век и,
словно хорошо уложенное бетонное шоссе, неспешно перетекали сразу в плечи,
минуя шею. Розовые прожилки на щеках свидетельствовали о пристрастии их
обладателя ко всевозможным излишкам хорошего, сертифицированного качества:
например, к коньяку "Ани" и балычку, поедаемому без ограничений.
Сейчас вокруг Давыдова суетился и порхал сухонький старичок с худыми
нервными руками -- Владимир Знарок, гример или, как он сам себя именовал,
"лицедей" высшей пробы. Если бы кто-нибудь поинтересовался богатой
биографией мастера, тот смог бы рассказать немало интересного. Знарок
когда-то гримировал двойников Хрущева, и уже один этот факт подтверждал
квалификацию мастера.
... Взять, допустим, выступление двойника Хрущева с трибуны ООН. То
самое, знаменитое, с демонстрацией матери Кузьмы и стучанием ботинком по
трибуне. Кто знал, что в это время настоящий Никита Сергеевич решал проблемы
со здоровьем в подмосковном санатории? Разумеется, с тем двойником работали
и десятки других спецов -- постановщики сценического движения, преподаватели
ораторского искусства, имиджмейкеры... Но и сделать из одного лица другое,
это тоже нечто, понимаете ли...
Пока Знарок вспоминал былое, пальцы его сноровисто оглаживали лицо
клиента, готовили специальные составы. Подумаешь, стереть с лица клиента
остатки пороков! Это, по сравнению с тем, чем приходилось заниматься, сущая
ерунда.
. .. Когда коллеги сваливали Никиту с поста Генсека, долго обсуждался
один вариант, непосредственно относящийся к мастерству Знарока.
Было такое мнение: зачем будоражить народ и общественность, свергая
Хрущева? Пусть себе правит Никита Сергеевич долгия-долгия лета. То есть, не
Никита Сергеевич, конечно, а его двойник, "пешка", полностью подконтрольная
Политбюро. При таком-то Знароке трудно ли сделать любого правителя вечным?!
А настоящего Хрущева можно и того... "зачистить", как сказали бы ныне.
Владимир Сергеевич Знарок уже готов был исполнить свою историческую
миссию, но в последний момент испугался будущий генсек -- Леонид Ильич
Брежнев, который вообще не переносил крови. Трусость Ильича и упертость
тогдашнего главы КГБ Владимира Семичастного спасли жизнь не только Хрущеву,
но и Знароку.
Он, посвященный, не умер ни от сердечного приступа, ни от кровоизлияния
в мозг. Его попросту выкинули на пенсию...
И вот теперь Знарок гримировал Давыдова, выполняя высокооплачиваемую,
но рутинную и неквалифицированную работу.
... Впрочем, насколько неквалифицированную, если учесть, что...
От мыслей Знарока отвлекла распахнувшаяся за его спиной дверь, руки
мастера взлетели к вискам клиента, да так и не опустились.
Не оборачиваясь, Знарок взглянул в зеркало. В нем отразилась тщедушная
фигура бородатого Исрапи, одетого в какой-то немыслимо драный и засаленный
спортивный костюм. Фигура немного поколебалась и стала приближаться к
креслу.
-- Салам, Маэстро! Как дела?
Зазеркальный Исрапи слился с Исрапи, появившимся из-за спины Знарока, и
теперь требовательно смотрел на пожилого гримера. Знарок пожал плечами. Что
толку говорить, если результаты -- налицо... на лице.
-- Все в порядке, Исрапи Абдуллоевич. Судите сами.
Исрапи Абдуллоевич вежливо поклонился Давыдову:
-- Как вы себя чувствуете, Виктор Ильич? Вы готовы работать?
Давыдов по-прежнему пялился в зеркало и лишь скосил глаз на чеченца:
-- Ты бы приоделся, что ли, Исрапи... Я не привык общаться со всякой
рваниной. Вообще, я не понимаю, как деловые люди могут позволять себе
такие... гардеробы. Я удручен...
Чеченец хлопнул в ладоши и весело засмеялся:
-- Ва, все правильно, да? Солидно! Вот так исн и м ибудете говорить,
Виктор Ильич. Хорошо у вас получается!
Давыдов, однако, не разделил восторга чеченца. Брезгливо скривил губы,
процедил фразу, по-прежнему не отрываясь от зеркала:
-- Я тебе серьезно говорю, Исрапи. Хоть бы побрился... вымылся, а то
ведь несет как от...
Виктор Ильич пожевал губами, да так и не подобрал определения. Улыбка
медленно сползла с лица Исрапи, он побледнел:
-- Ах ты... хвост старого ишака, перепачканный в дерьме бешенной
собаки...
Голос чеченца сорвался на визг:
-- В роль вошел, биляд, да?! Да я тебе сейчас шашлык буду дэлат,
молекула. Ты у мэня сэчас засунэш язык в свой грязный жоп... Б о м ж а р а!
От злобы у чеченца вдруг проявился акцент. Исрапи замахнулся на
Давыдова, но вовремя отдернул руку.
... Слишком дорогое лицо. Нельзя портить хороший товар...
Давыдов в ожидании удара вдруг съежился, уменьшился в размерах, потерял
былую дородность и стать. Лицо его дрогнуло... Щеки -- бетонированное шоссе
-- сморщились и превратились в обычный сельский тракт, плотно усеянный
гусеничными бороздами -- старческими морщинами...
-- Не надо бить, Исрапи-муалим! Я... репетирую.
Боевик хмыкнул и опустил руку, занесенную над благородной седой головой
Давыдова:
-- Рэпэтырую! Ладно, так-то лучше... Работай, Маэстро!
