обнаруживал сочувствие или хотя бы вежливое покачивание головой,
присущее интеллигентам в сложных обстоятельствах, он откидывался на
стуле и тыкал толстым пальцем в печатную машинку:
- Вот о ней много думаю. Если напечатано, всегда найдем, шрифт
подскажет. Но мы должны предотвращать преступление,
предотвраща-а-ть, а для этого нужно заранее знать, что он печатает,
что, сукин сын, готовит. По улице иду - тук-тук-тук... Преступление
назревает, а я, получается, соучастник? И ведь решение-то рядом, как
все гениальное, удивительно просто: надо по стуку читать, по
сту-у-ку. Техника давно дозволяет, вот смотри, как эти буковки
устроены, у кажной свой наклон... а рельеф? тут и сомнения
никакого!
Он увлекается, брюхо трясется, седые космы падают на лоб, он их
нетерпеливо отгоняет, и говорит:
- Еще одно дело - с энтими голосами. Ну, глупо же, глу-у-по столько
энергии тратить на заглушение, и результат аховый. Я тут придумал...
- он вытаскивает из кармана клочок бумаги:
- Смотри, маленькая штучка, ха-ха! - и все в порядке. Он,
проходимец, авантюрист, включает свою любимую проститутку, а на ней
модулирован наш маленький сигнал, красный сигнальчик, и он бьет по
телевизорам в радиусе двадцати, скажем, метров - треск и ад
кромешный, ни одной задницы не видать, ха-ха! Представляешь, соседи,
а? Они его тут же вычисляют, и как звери кидаются, они же его
придушат, улавливаешь? Великая вещь! Все продумано, вот только с
сигналом еще неувязочка, но к октябрьским обязательно докопаюсь...
Шли годы, сменялись власти и настроения, а Евгений все также ходил
по воду дважды в день, и в тиши своего бронированного кабинета
изобретал. Временами он назывался то техникой безопасности, то
газовой службой, то снова секретностью... "Хоть горшком называй", -
он говорил, и жизнь текла тихо, мирно... И вот это нелепое
происшествие!
Он на диванчике, Марк перед ним на стуле. Уже все
слушано-переслушано - и про войну, и про науку-мечту, и про трудные
изобретения...
- Раньше ты бы меня проглотил не разжевывая... - думал Марк,
разглядывая эту развалину, - слава Богу, другие времена.
- Вчера бы ты не так на меня смотрел, жиденок лупоглазый... -
ворочалось в голове отставного полковника, - еще поглядим... Но
делать нечего - "помоги, друг, помоги..." Марк, чтобы отвязаться,
обещал найти кого-нибудь, прислать, позвонить... "позже, потом...
спешу..." - сам за порог, и бегом.
4
Пока юноша вникал в историю чуждой ему жизни, Аркадий не спал, он
лежал под рваным пледом и смотрел в потолок. Он давно изучил каждую
трещинку и все-таки что-то выискивал среди седых паутин. Вчерашний
разговор задел его весьма и весьма, он все про Мартина понял, и,
ощущая после ночи вялое оживление в теле - жив, теплый еще -
мучительно думал, кто же из них двоих выиграл, кто проиграл... Он
знал, что по крупному счету, так он любил говорить, конечно,
продулся. Но ведь и третий приятель, Глеб, тоже в проигрыше, если по
гамбургскому, честному и беспристрастному, со всеми своими статьями,
глупыми, крикливыми... Кто такой Глеб - пустое место, думал Аркадий,
хотя не мог не признать, что место приятное, теплое. И все равно, он
считал себя выше, и основания вроде бы имел, учитывая те трусливые
листочки... Он понимал, конечно, - приперли красавчика к стенке, с
ножом к горлу, грозили... не такой уж он мерзавец, Глеб... А как бы
я, на его месте?.. Но ведь я - никого! И тут же вспоминал свои,
пусть не такие, но тоже недостойные, унизительные попытки выжить.
Было, было... А будь я на месте Мартина? Ведь ничем не хуже был!
Когда-то, действительно, считался. И все-таки, знал, что гораздо
слабей. В нем всегда жил страх оказаться без опоры, потерять
одобрение окружающих, услышать недоуменные голоса, может, даже
смешки... Он долго и мучительно пробивался из крестьянской глубинки,
чтобы встать вровень с лучшими. Выбился, и слишком ценил это: страх
потерять равенство вынуждал его придирчиво выверять линию плеч. Он
не мог полностью довериться своей свободе, внутреннему чуду, вовремя
отпустить поводья - и вывезет, странным, непонятным для нас образом,
но вывезет! Он мог писать полезные статьи, растолковывать истину
новым, прояснить какую-нибудь деталь... Пришли, прервали, теперь он
никогда не узнает, что мог, что не мог!
- Ерунда это - мог-не мог... Главное не в этом, главное - безумно
интересно! - Он стряхнул вялость, присущую ему по утрам, как всем
совам, а с ней и сомнения. - Например, когда среди глубокой ночи
выпадает осадок, блестящий, кристаллический - и в самой неожиданной
пробирке, в самый неподходящий момент!.. Что это? То? Или это?.. А
тишина такая, что только слышишь свое хриплое дыхание да как
лопаются прилипшие к стенкам пузырьки. Был прозрачный раствор
невинной голубизны, и вдруг затуманился, изморозь побежала по
стеклу, явился серебренный блеск, шелковое мерцание - и пошло,
пошло... А резонатор - убью! - покачивает стрелкой, издевается,
подлец! К четвергу с ним разберусь, что за капризы!
Он стал понемногу шевелиться, разминать затекшие суставы.
5
А что он вообще мог, этот мифический Мартин, соблазнитель и чародей?
Я вам отвечу - совсем немного: он видел ясно и всему находил простые
причины. Умение выделить главное и представить простыми словами,
ясными рисунками и схемами - вот его достоинство. При этом многое
жестоко упрощается, откидывается без зазрения совести, беспощадно и
сразу, но таково уж это дело - не хочешь, не суйся, отойди, цени
сложность, туманность, тайну, презирай схему и недалекую логику
причинных связей... За Мартином придут другие, может, такие, как
Аркадий - распишут исключения из правил, растравят язвы
противоречий, введут поправки - все еще будет, но здание уже стоит.
Другое дело, живем ли мы в нем, намерены ли - или по-прежнему будем
предпочитать этому светлому общему дому темные углы, уединение,
тишину, свои маленькие секреты, крошечные интересы, смутное
волнение, запутанные страсти - мир, который создали сами?..
6
Разговор со стариком из прошлого подпортил настроение юноше. Что
скрывать, было в его взгляде на бессильного теперь старца некоторое
смятение, тень страха, как перед хищником в прочной клетке. Кто
знает, проснешься наутро - и нет решетки... Случай! За этим словом
каждодневный ужас, хаос, разрывы судеб, денежная лотерея, несчастный
брак, насилие, сегодня ты, а завтра я, грабь награбленное, гроза,
землетрясение, встреча с бандитом в темном подъезде - все, что не
зависит от нас. И не говорите мне о закономерностях и причинах!
Какое дело поглощенному своим делом и собой человеку, почему, за что
его вдруг хватают, куда-то увозят, запирают?.. Пропадите вы пропадом
со своими объяснениями и причинами - экономика, власть, история,
время... - для меня вы все как кирпич на голову или нож в подъезде!
Ну, что вы еще придумаете? Случай - вот что вы для меня.
Не глядя по сторонам, Марк одолел два пролета лестницы и вышел на
площадку. И тут же ему пришлось отвлечься от эгоистических мыслей -
он натолкнулся на двух сцепившихся в настоящем сражении людей.
Вернее, вцепился один, маленький, изворотливый и юркий, он старался
вкрутиться штопором в живот оппоненту и произвести там
разрушительные перестройки. Люблю я это слово и употребляю ни к селу
ни к городу, простите... Второй, гигант, нескладный и безобразный,
отчаянно оборонялся, защищая руками голову, локтями и коленями
живот.
При всем высокомерии по отношению к власти, политике, экономике,
даже истории, Марк не мог быть равнодушным к судьбам отдельных
людей, особенно в подобных ситуациях. Унаследованное от матери
чувство справедливости восставало в нем, при этом он терялся,
переставал себя понимать, и говорил умоляющим голосом - "Ну,
послушайте, хватит..." Только что он не желал вмешиваться, и тут же
влезает с этим дурацким еврейским словом... ведь так обычно говорят
евреи, когда их никто не слушает:
- Послушайте...
Малыш обратил к Марку плоское лицо с узкими глазками - и кинулся с
кулаками, сходу сумел ударить в грудь. Марк принялся беспорядочно
отталкивать нападающего, надеясь утихомирить малявку и удрать.
Но тут что-то изменилось, малыш отскочил и сделал вид, что занят
пыльным пятном на брючине. Гигант, всхлипывая, вылез из угла, и,
держась за стенку, похромал вдоль коридора. Марк стоял, потирая
грудь. Появилась большая плотная дама в широком шумящем платье, с
желтоватым лицом и злыми черными глазами.
- Ты опять, Гарик...
Гарик было вскинулся, но дама одним движением тяжелой руки задвинула
его в угол и нанесла пару коротких хлестких ударов по щекам. Гарик
сразу обмяк, сломался, дама, взяв его левой рукой за шиворот,
положила на правую, согнутую под прямым углом, и, отставив от себя
как мокрое полотенце, понесла. Гарик болтал ногами и руками,
находясь в состоянии "грогги", хорошо известном боксерам. Толкнув
ногой ближайшую дверь, женщина вошла, внесла, и, судя по звуку,
уронила тело на пол. И тут же выплыла, прикрыв помещение, подошла
вплотную к Марку - от нее пахнуло "Красной Москвой" и жареными
семечками - извилисто улыбнулась, взметнула брови и тоненьким
голоском сказала:
- Простите его, он увлекающийся человек, а тот - плагиатор и
негодяй!
Она пыталась скрыть волнение плавными движениями рук и плеч,
замаскированных пышными воланами. Марк еще не пришел в себя от
потасовки и умелого усмирения Гарика. Он видел очень близко розовые
пятна на зеленоватой коже, бугристые толстые щеки, угреватый нос...
"Удивительно сильная женщина, интересно, как она выглядит, когда
раздета..." - мелькнуло у него в голове. Он не ожидал увидеть
прелестные черты, а только что-то необычайно большое и крепкое.
Почтение и любопытство копошились в нем.
- Ничего... что вы, я понимаю... - только и мог он сказать, хотя
ничего не понимал.
Оказывается, шла подготовка к диспуту, большому научному сборищу, на
котором схватятся представители двух главных школ по кардинальным
проблемам Жизненной Силы. Задвинув, наконец, в угол болтуна и
демагога Глеба, они столкнутся в решающем поединке. Наказанный
гигант - предатель и перебежчик, Гарик же ярый сторонник истинной
науки, ученик Штейна.
- Того самого, ух ты! - вырвалось у Марка, - а кто главный
противник?
- Есть тут один умелец, местный гений - Шульц, - женщина
снисходительно улыбнулась. Кажется, ей даже нравился этот выскочка,
посмевший спорить с великим Штейном.
Марк хотел узнать, что будет с Шульцем, когда он проиграет, но,
вспомнив обмякшее тело Гарика, решил, что вопросы излишни.
- Приходите, - улыбнулась ему успокоившаяся дама, - будет интересно.
И, шурша тканью, уплыла в комнату, где лежало тело бедного Гарика.
7
Эта короткая встреча не помешала бы Марку продолжить планомерный
обход этажей, если б не его излишняя впечатлительность. В
замешательстве от приемов, которыми, оказывается, здесь пользуются,
он повернул не направо, где ему обещали лестницу наверх, а налево, и
вскоре попал в такие закоулки, что и описать невозможно. Переходя из
одной комнаты в другую, третью, десятую, он везде видит одно и то
же: кучи мусора, приборы с вывороченными внутренностями,
раздавленные мусорные урны, склянки, банки, огромные корзины с
пузатыми столитровыми бутылями, почерневшие от кислот стружки, битый
кафель, ажурное стекло, разбрызганное по мрачному линолеуму...
Разглядывая в изумлении эти остатки богатого научного пиршества, он
вдруг обнаружил, что ходит по кругу - на стене в который уж раз
портрет - Глеб в красной тюбетейке смотрит победоносным и
насмешливым взглядом. Еще бы, он не бродил в потемках, не подбирал
крохи истины вдали от фонарей, он был счастливчиком, из тех, кто
всегда умеет вовремя появиться, подвести итоги, указать на ошибки,
широким взмахом очертить горизонт...
Поняв, что он в лабиринте, Марк пошел по стенке и тут же снова
наткнулся на портрет - то же? новый?.. Он окончательно потерялся, и
глянул в окно.
Местность его поразила. Не было ни оврага, ни города за ним - только
крутой обрыв, а внизу долина в цветах и садах, в кущах суетился
радостный народ, ни давки, ни ругани тебе смертельной, ни хрипа
