окнами, от стола с одинокой сгорбленной фигурой вахтера, вели две
дороги. Дверей-то было много, но какие-то странные, Марк потом
сообразил - без дверных ручек. А эти две были раскрыты настежь, и
звали. Особенно одна - ослепительно светилась, оттуда доносились
взрывы смеха, теплая волна гнала в ноздри Марку запахи жареного мяса
и свежей сдобы. За второй открытой дверью виднелся коридор со
многими свинцового цвета дверями, и Марк, конечно, свернул на свет и
запах.
Перед ним огромное помещение со столиками, много хорошо одетых
дородных мужчин с табличками на груди. "Конференция, - догадался
Марк, - до чего роскошно кормят!.." Ему стало стыдно за пыльные
брюки с пузырями на коленях, заросшие щетиной щеки, осанку, походку,
за все, о чем обычно не вспоминал, считая недостойным внимания. Он
попятился, и у самого выхода заметил боковую дверь с надписью
"Инспектор" и черной стрелкой в небо. Туда вела лестница со стертыми
ступенями, такую он помнил по Университету - студенты шаркали сотни
лет, вымаливая зачеты.
Пройдя несколько пролетов, он уперся в дверь, открыл и оказался в
скромном помещении, недавно отремонтированном. В глубине сидела
женщина лет сорока с убедительными признаками пола. Она быстро
разобралась в сбивчивых объяснениях Марка - то ли берут, то ли нет,
ничему не удивилась, записала, посоветовала на нижний буфет не
надеяться - приемы иностранцев, обмывка корочек... Марк презирал
этот жаргончик, а также диссертации, защиты, речи, приемы, банкеты и
прочий околонаучный мусор, но сейчас промолчал, его не спрашивали.
- Штейн на четвертом. В конце года отчет на этаже, потом на секции,
а дальше, смотришь - и сюда угодите... - она указала пухлым пальцем
себе под ноги. Оттуда рвался сытый хохот мужчин и звонкие как
рыдания голоса дам, доносились отдельные слова на иностранных
языках.
- Хотя подождите... - она задумалась, заглянула в отрывной
календарь. - Штейна нет. Командировка, вернется к четвергу. Вот вам
пропуск, погуляйте пока по этажам, познакомьтесь с людьми, они у нас
особенные... - Она тонко улыбнулась.
- Выдам-ка я вам сразу... Уверена, вы у нас осядете. - Порылась в
ящике стола и вытащила пробку от раковины на цепочке. - Распишитесь.
Теперь все, желаю удачи.
Она еще раз улыбнулась, уже отрешенно, мысли ее были внизу, встала,
порхнула к двери, а ему указала в другую сторону. В глубине
помещения он нашел другую лестницу, ведущую вниз, и опять оказался
на первом этаже, в полутемном коридоре со множеством дверей.
Его, конечно, расстроила отсрочка, продление неизвестности, трещина
поперек скоростного шоссе, по которому он приготовился шпарить изо
всех сил. Но, подумав, он решил не расстраиваться, а потратить эти
несколько дней с пользой, не спеша осмотреть Институт. И двинулся,
сжимая в одной руке драгоценную бумажку - пропуск, в другой
драгоценную пробку с цепочкой... пошел, считая двери, ожидая, что
вот-вот обнаружится нужная ему лестница наверх.
3
Марк нюхом чуял - двери все казенные, не милые его сердцу, из-под
которых, будь хоть самая малая щелочка, попахивало бы каким-нибудь
дьявольским снадобьем, ипритом, или фосгеном... или мерцал бы
особенный свет, сыпались искры, проникал через стены гул и свист, от
которого становится сладко на душе - это делает свое дело
суперсовременный какой-нибудь резонатор, или транслятор, или
интегратор, и в мире от этого каждую минуту становится на капельку
меньше тьмы, и на столько же больше света и разума.
Нет, то были свинцовые двери, за ними шел особый счет, деньги
делились на приборы, приборы на людей, а людям подсчитывали очки,
талоны и купоны. Бухгалтерия, догадался Марк, и ускорил шаг, чтобы
поскорей выйти из зоны мертвого притяжения; казалось, что слышится
сквозь все запоры хруст зловещих бумажек.
И вдруг коридор огорошил его - на пути стена, а в ней узкая дверка с
фанерным окошком, в которое, согнувшись, мог просунуть голову один
человек. "Касса?" - с недоверием подумал Марк, касс ему не
приводилось еще видеть, денег никто не платил. Стипендию выдавали,
но это другое: кто-то притаскивал в кармане пачку бумажек, тут же ее
делили на всех поровну, чтобы до следующего раза "никакого
летального исхода" - как выражался декан-медик, главный прозектор,
он не любил вскрывать студентов.
Делать нечего, Марк потянул дверь, вошел в узкую пустую конурку, а
из нее проник в большую комнату. Там сидели люди, и все разом
щелкали на счетах. Марк видел счеты на старых гравюрах и сразу узнал
их. Вдруг в один миг все отщелкали свое, отставили стулья, завился
дым столбом. Перерыв, понял Марк, и двинулся вдоль столов к выходу,
за которым угадывалось продолжение коридора. Его не замечали до
середины пути, тут кто-то лениво обратился к нему с полузабытым -
"товарищ... вы к кому?.." и сразу же отвернулся к женщине в кожаной
куртке, мордастой, с короткой стрижкой, Марк тут же окрестил ее
"комиссаршей". Комиссарша курила очень длинную сигарету с золотой
каемкой, грациозно держа ее между большим и указательным пальцем, и
если б не эти пальцы, мясистые как сардельки, она была бы копией
одной преподавательницы, которую Марк обожал и ненавидел
одновременно - умела также ловко курить в коридоре, пока он,
студент, выяснял, какие соли и минералы она тайком подсыпала в его
пробирку, это называлось качественный анализ. Подойдешь к ней -
хороша! - уговариваешь - "это? ну, это?.. откройся!..." а она лениво
щурится, сытая кошка, с утра, небось, наелась, - и молчит, и снова
идешь искать катионы и анионы, которые она, без зазрения совести,
раскидала ленивой щепотью...
4
Номера продолжались, но двери стали веселей, за ними слышались
знакомые ему звуки. Эти особые, слегка запинающиеся, монотонные, как
бы прислушивающиеся к бурчанию внутри тела голоса, конечно же,
принадлежали людям, чуждающимся простых радостей жизни и
предпочитающим научную истину ненаучной. Не глядя друг на друга,
упершись взорами в глухие доски, они, как блох, выискивали друг у
друга ошибки, невзирая на личности, и, окажись перед ними
самая-пресамая свежая и сочная женская прелесть, никто бы не
пошевелился... а может раздался бы дополнительный сонный голос -
"коллега, не могу согласиться с этим вашим "зет"... И словно свежий
ветер повеял бы - ухаживает... А коллега, зардевшись и слегка
подтянув неровно свисающую юбку, тряхнув нечесаными космами - с утра
только об этом "зет" - порывисто и нервно возражает - "коллега..." И
видно, что роман назрел и даже перезрел, вот-вот, как нарыв,
лопнет... Но тут же все стихает, поскольку двумя сразу обнаружено,
что "зета" попросту быть не может, а вместо него суровый "игрек".
Здесь меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную
картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или
хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но
страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без
горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и
дряблое желтое мясо... Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни,
ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей - не вижу, не различаю...
Одна дама, научная женщина, как-то спросила меня - "почему, за что
вы так нас не любите?" Люблю. Потому и пишу, потому ваша скромность,
и шуточки, и громкие голоса, скрывающие робость перед истиной, мне
слышны и знакомы, а ваша наглость кажется особенной, а
жизнерадостность ослепительной, и чудовищной... Именно об истине
думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок - как
только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня
охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что
в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных -
несерьезных и поверхностных делах и страстях.
5
Марк шел и шел по пустынному коридору, а лестницы все не было. Он
решил постучаться в любую дверь, спросить, где же поднимаются на
верхние этажи. Он стукнул. после долгой возни ему открыли. На пороге
стоял высокий костлявый человек, он сделал приглашающий жест и
пропустил гостя в помещение. Оставив без внимания вопрос о лестнице,
он приблизил к Марку длинное узкое лицо, и, стараясь дышать
осторожно и неглубоко, спросил:
- Существует ли Жизненная Сила с точки зрения физики?
Подумал, и ответил сам:
- Не уверен.
Дыхание его все же не оставляло сомнений, также, как и нос, и
увесистые мешки под глазами. Марат, вечный аспирант отдела
фундаментальных величин, занимался серьезнейшим делом - раскапывал
цифры, составляющие одну из мировых констант, подбирался уже к
десятому знаку после запятой. Он постоянно жил в напряжении и страхе
- вдруг за очередным знаком обнаружатся признаки недолговечности,
неустойчивости жизни?.. Больше-меньше на единичку - и все пойдет
колесом, атома целенького не найдешь, не соберешь, что уж тут
говорить о нежных капризных молекулах... Теперь он готовил к опыту
новый прибор. Он собрал его из лучших частей самых современных
японских и американских приборов, и в случае удачи надеялся сразу
вырвать из неизвестности два-три знака. И в то же время боялся
сдернуть одеяло с истины, печаль сквозила вдоль и поперек его узкого
лица с рассекающим пространство носом. Он немного принял, чтобы
поддержать отчаянность в душе, и был не один.
За столом сидел, опустив щеки в ладони, его учитель, Борис, крупный
теоретик, "предводитель дохлых крыс", как называли его завистники -
невысокий мужчина лет пятидесяти, серый, тонкий, но с пузиком...
мутные очи, отрешенность взгляда, короткий лоснящийся носик... ниже
носа лицо быстро сходило на нет. Он, как и Марат, был в синем
халате, продранном на локтях. Борис давно пришел к убеждению, что
все существующее вытекает из одного уравнения: стоит только
подставить в него точные значения нескольких констант, как будут
получены ответы на все вопросы. Поэтому он с нетерпением ждал от
Марата новых и новых знаков, уточняющих нужные ему числа. Каждый раз
не хватало одного-двух, и он постоянно науськивал своего аспиранта,
а тот без устали подкручивал свой прибор, и нужно было видеть, как
лихо справлялся с тем или иным винтом.
Узнав дорогу, Марк обратился к выходу, но хозяева решительно
воспротивились, пошли вопросы, что думает гость о последнем знаке,
устойчива ли жизнь в свете такой-то статьи... Марк был далек от этой
суровой проблематики, подкапывающей краеугольные камни. Ему
казалось, что если жизнь существует, то значит, ей разрешено быть,
как же без разрешения...
- Может и без, если недолго. Жизненная Сила еще не такое может...
скажем, за счет локального фикуса... - уныло промолвил Борис.
- Фокуса?.. - почтительно переспросил Марат.
- Нет, фикуса! Я смотрю, ты современное не читаешь, не знаешь даже
моих теорем. - Борис истерически рассморкался. - Завтра, надеюсь, не
подведешь, мне бы еще знака два-три...
Вот-вот подсохнет чудо-клей, которым Марат присобачил японскую
деталь, она позволит им продвинуться дальше.
Марку стало скучно. Он не понял сути разговора, однако здоровый
инстинкт подсказывал ему бежать из этой трясины не оглядываясь.
Но тут произошло неожиданное. Марат спросил:
- Вас интересует Парение?.. вы упомянули...
- Смотря в какой смысле... - нерешительно ответил Марк, он боялся
опошления высокой идеи.
- А мы сейчас посмотрим, посмотрим... - Марат подскочил к какому-то
блоку, - это не Vis Vitalis, это небольшое дельце, айн момент!
- Пусть, - тоскливо подумал Марк, - пусть издевается, перетерплю,
если момент...
- Секундочка... - сквозь зубы пропел Марат, он держал во рту
проволочку, одной рукой что-то подкручивал, другой подергивал, левая
нога ерзала меж двух педалей, правая не знала, что делает левая, но,
кажется, была готова надавить на красную кнопку на главном пульте.
Он действовал, слившись с любимым чудищем в единый организм.
- Как все удобно устроено, - подумал Марк, - вот что значит
природный дар, не то, что ты - руки-крюки.
Вспыхнула ослепительная лампочка, и Марк услышал: - Невозможно по
техническим причинам - нет такого горючего.
