понял? Здесь будут люди, много людей, они и сельву заставят
отодвинуться, насколько смогут. Но прежде будет последний взрыв, и
тоннель выйдет наружу. Будет, наверное, радиоактивное облако, но это
совсем не та радиоактивность, что у вашего горизонта, и вам от нее
лучше держаться подальше. А может быть, в вас станут стрелять.
Объяснить тебе, что такое - стрелять?..
Вариадонт стоял неподвижно. Он ждал. Он привык ждать. Сначала, еще
в Процессе, как только начал сознавать себя, он ждал очередного глипта.
Потом ждал, когда выйдут из Процесса Четвертый, Пятый... Восьмой.
Потом стоял в грязи и ждал, когда же к нему, наконец, соизволит выйти
Симо Муттик. Теперь он ждал, когда же этот бестолковый человек
докончит свой бестолковый рассказ о других бестолковых людях,
грызущих тоннели под горными хребтами - зачем? Должно быть, в свое
удовольствие... Ничего он не поймет, с тоской подумал Симо, самому бы
понять...
- Я понял. - Голос был негромкий, но явственный. - Продолжай.
Симо вздрогнул. Вот это да! - значит, они умеют и разговаривать...
Интересно, чем? А как мы их учили, как старательно выговаривали
слоги, пока не поняли, что телепатировать им и проще, и удобнее... И
какие же мы кретины, если не уяснили до сих пор, что в вариадонтах
куда больше непознанного, чем во всей сельве! А голос... Господи, да это
же мой голос! То-то слышу - знакомое. Дрянь у меня, а не голос, блею,
как старый козел, слушать не хочется. Но Чернов!.. Если он и после этого
не захочет поверить, что перед ним разумная форма жизни, тогда он
сволочь и остальным под стать. Пусть увидит Процесс, вот что. Глипт
нужен...
- Мне нужен глипт,- сказал он вслух.
- Мало,- глухо возразил Третий. - Трудно найти.
Он уже пятился к придвинувшейся вплотную чаще - черный,
неестественно прямой,- уже уходил, как всегда, неожиданно, легко
вынимая из топи ноги, к которым не липла грязь, а ступней на ногах не
было... Нужен глипт... Глиптов мало. Еще бы не мало, коли в последнюю
войну их выбили на девять десятых: принимали, видите ли, за танки. Это
в сельве-то - танки!..
- Ты слышишь! - закричал в чащу Симо. - Мне нужен глипт! Сегодня!
Чернову!.. Я знаю, что их мало, но мне очень нужен хороший глипт...
Он попятился. Коричнево-зеленая стена наступала, нависала над ним,
как океанская волна, тянула хищные ветви. Где-то там, в зловонной
трясине пискнуло под ногой Третьего какое-то растение. И все смолкло.
2
С самого утра полковник Нуньес чувствовал себя неважно. Во-первых,
полковника мучил кашель, неизбежный спутник сезона муссонов,- и не
дал-таки уснуть ночью, несмотря на таблетки и дилетантскую попытку
самогипноза; во-вторых, на краю стола лежал далекий от завершения
полугодовой отчет, о котором командующий округом напоминал не
далее как вчера, и это было непонятно, а непонятного Нуньес не любил.
Да еще этот больной... Полковник озабоченно потер подбородок.
Больной - это скверно. И непонятно, как беднягу угораздило подхватить
- не в сельву же ходил... Как назло: который год все тихо и вот на тебе -
пятнистая горячка, да еще с такой анемией, что хоть прямо в учебник.
Жаль солдата - толковый, случайно сюда попал,- но тут уже ничего не
поделаешь. Выраженные симптомы, и даже не поймешь сразу, плохо это
или хорошо, что они сразу заметны? Наверное, плохо, коли врач кинулся
бежать, едва увидев больного, и назад в лазарет светило медицины
пришлось волочить силой и при непосредственном участии начальства в
лице самого Нуньеса. Врач впал в истерику и только визжал и плевался,
когда Нуньес орал ему в самое лицо, в бешеные глаза: "Твоя работа?
Твоя работа, я спрашиваю!.." Толку не было.
О гарнизонном враче Нуньес не мог думать без тихой ярости. В военное
время мерзавца следовало бы расстрелять перед строем, без суда и
незамедлительно. Неужели же знал, подлец, что сыворотка скисла?
Наверняка знал, брезгливо подумал Нуньес. Вор не вор, а разгильдяй и
трус первейший. Заплевал весь лазарет. Не на пол наплевал, скотина
полуштатская,- на службу. В карцере в потолок он давно не плевал, это
точно.
Полковник промокнул лоб носовым платком и расстегнул китель. Утро
выдалось жарким, кондиционер уже не справлялся. Днем будет еще хуже,
если только не разразится ливень, а к вечеру станет уже совсем
невыносимо, но за вечером придет ночь, и тогда, может быть, удастся
уснуть. Если позволит кашель. И если сегодня за ворохом мелких дел
найдется время закончить отчет. Ну, пусть не закончить, пусть только
выделить главные моменты. Хотя бы в черновом варианте.
Он дотянулся до клавиши интеркома.
- Дежурный... Кхе!..- И приступ кашля разразился, как всегда,
совершенно неожиданно.
- Дежурный слушает. Доброе утро, господин полковник.
- Доброе,- соврал Нуньес, вытирая глаза. - Я еще когда заказывал
документы из архива. Где?
- Они на вашем столе, господин полковник.
Нуньес скосил глаза на стол - действительно, все три пластиковых листка
на месте. Надо же, не заметил. Глупо и, пожалуй, обидно. Лишний повод
к сочинению очередной байки для любителей устного словотрепа.
Впрочем, сегодня дежурит хороший малый, этот не позволит себе
лишнего, разве что отметит про себя, что хрыч Нуньес успешно
переходит в новое качество: в хрычи старые, заслуженные. И это, надо
признать, соответствует действительности. В линейной пехоте стариков
не держат. А если тебе шестьдесят два, то о пехоте забудь и радуйся, что
командуешь хотя бы пограничным участком, без перспектив повышения
по службе и по уши в сельве. Унизительно, если знать, что сельва
охраняет границу лучше любых постов, сколько бы их ни было,- а кто же
этого не знает? Начальство, во всяком случае, знает. Но и в отставку
пока не гонит. Это главное.
О значении слова "синекура" Нуньес лишь догадывался. Судя по
конкретным признакам, его предшественникам это понятие было
знакомо во всех приятных подробностях. Участочек оказался из рук вон,
оторви и выброси, что же касается личного состава, то он, подобно
всякой изолированной системе, уверенно стремился к нулевой энергии и
вполне в этом преуспел. Нуньес впрягся в службу как вол и о начальном
периоде командования участком отзывался кратко: чистил нужник. Для
дам он на всякий случай держал в памяти "авгиевы конюшни", однако
дам на участке не было, а тех существ последнего разбора, что поначалу
были, язык не поворачивался назвать дамами, и Нуньес с особенным
удовольствием вышвырнул их с заставы при первой возможности. В него
стреляли: кто-то, пожелавший остаться неизвестным, пустил в
полковника две пули - обе мимо. Нуньес не стал выяснять, кто это
сделал. Он знал, что когда хотят убить - убивают. Вместо этого он
добился замены большей части младших офицеров и сержантов - как ни
странно, это удалось - и в конце концов смог констатировать некий
минимум порядка, который и старался поддерживать, не особенно
рассчитывая на большее. На него писали кляузы, всегда остававшиеся
без последствий. Раз в полгода он сам писал отчет "о положении дел" с
грифом: "Секретно. Лично." - по обязанности и без энтузиазма, ибо
хорошо знал, что насчет секретности еще так-сяк, а что касается "лично",
то вряд ли командующий лично вникает в каждый документ подобного
рода, и правильно. Он был забыт, это кололо самолюбие, но пока
устраивало. И вот - начальство вспомнило, что есть еще такой Нуньес, и
вместо того чтобы попросту гнать вон со службы, торопит с очередным
отчетом. Почему? Об этом полковник еще успеет подумать, но сперва
нужно разгрести текучку.
- Дежурный! Вы слышите меня?
- Еще что-нибудь, господин полковник?
"Еще что-нибудь!.." Наглец. Тон, как у официанта. Наказать? Нет, пока
рано. В линейную бы пехоту его, суток на трое в сельву с полной
выкладкой, да чтобы без жратвы... Сдохнет ведь. Молодежь, одно слово.
- Еще вот что,- хмуро сказал Нуньес. - Сегодня же эвакуируйте больного.
Да, вы. Вертолетом. Займитесь этим немедленно. Что? Это как
понимать: "если позволит погода"? Пусть позволит. Запомните себе на
будущее: плохая погода бывает только для разгильдяев. Вот и хорошо,
что вы поняли. Далее. С больным полетят двое сопровождающих,
выберите их сами из резервной смены. Еще полетит врач. А меня не
интересует, захочет он или не захочет. И не интересует его
невменяемость. Тогда так: еще двое сопровождающих полетят с врачом.
Пусть получит в медицинском управлении новую партию вакцины, вы
поможете ему составить заявку, если он забыл, как это делается. Кхм...
Кха! Кашель, черт... Вакцина сегодня же должна быть здесь. Сегодня же.
И врач тоже. Нет, не "пусть он катится к чертовой матери", а пусть
сегодня же проведет повторную вакцинацию всего личного состава. Да.
Я сказал: всего личного состава. Полностью. Ответственный - вы лично.
Это все.
Полковник снова закашлялся и, прочистив горло, сплюнул в носовой
платок. Вот гадость. А ведь после прививки станет еще хуже. Люди
будут недовольны, и трудно их за это осуждать. Но аверс аверсом, а с
реверса отчетливо маячит пятнистая горячка - та еще хвороба, верный и
мучительный конец. Вакцина спасает от пятнистой горячки, зато делает
человека крайне восприимчивым к обычным простудам, это бы еще
ничего в сухое время года, но теперь пошел муссон, и значит, уже завтра
личный состав будет едва волочить ноги. Вакцина - дерьмо... И жара.
Страшно подумать, что будет там, снаружи, когда солнце взберется
повыше. Особенно завтра, после прививки. По-видимому, единственной
работоспособной единицей на всем участке останется полковник,
строчащий полугодовой отчет. Трогательная картина.
Он подошел к окну, скосил глаза вниз. Оттуда, с прямоугольной
площадки, отвоеванной у сельвы под плац, забетонированной и
расчерченной в соответствии с назначением, поднимались торопливые
дрожащие испарения. В тени старой башни, реликта эпохи Второго
Нашествия, ныне увенчанной крутящейся антенной станции дальнего
обнаружения, досыхали последние, самые стойкие лужи. Двое солдат с
натугой катили через плац гигантскую кабельную катушку, их движения
были плавны, как в замедленном кино. "Мухи дохлые",- определил
Нуньес. В катушке было куда больше жизни, чем в солдатах, она
проявляла норов и стремилась покатиться в направлении, солдатами не
предусмотренном. Полковник отогнал мысль о том, что было бы с ним
самим, вздумай он спуститься вниз. И здесь-то не продохнуть...
Скверный сезон. Муссонные ливни все похожи один на другой. И еще
они похожи на конец света. Но сельве того и надо.
И вот пожалуйста! - на плацу опять свежая трещина. Спрашивается:
откуда? Вчера ее здесь не было, это точно. Не иначе, опять из земли лезет
какая-то дрянь, ей двухметровый бетон вроде скорлупы для любителей
яиц всмятку. Санобработка? Да, и чем скорее, тем лучше. Полковник
поморщился. Излучатели выжгут всякую жизнь на пятьдесят метров
вглубь, но, конечно, лишь на время. В муссонный сезон эту процедуру
необходимо повторять как минимум раз в неделю. Плохо то, что
излучатели портят плац: бетон крошится, рассыпается в неприятную
вонючую пыль, и плац потом выглядит как обгаженный. Не дай бог,
командующий округом затеет инспекционную поездку - сгореть от стыда
полковнику Нуньесу.
Сельва, кругом сельва, до горизонта во все стороны, кроме севера - там
она только до гор. Сельва бессмертна. У нее тысячи способов
расправиться с человеком, и поэтому углубиться в нее хотя бы на пять
шагов способен лишь самоубийца или буйно помешанный, каких здесь,
слава Лиге, пока еще не держат. Каждому доводилось видеть, как легко и
вместе с тем мощно движется, нависая над чащей, шагающий баньян и
отвратительное месиво словно бы раздвигается, угадывая, где он ступит,
и давая ему ступить. Несуразный глипт в шишкастой броне ползет
напрямик, с треском валит подгнившие деревья, оставляя за собой
развороченную просеку. Там, где он прошел, могла бы получиться
хорошая вездеходная трасса - только сельва не даст. Для этого в ней
