большой город, где и в работе не бывает недостатка". - "Вот именно ту-
да-то я и направлялся! - сказал башмачник. - Ведь в небольшом местечке и
заработаешь немного; а в деревнях люди охотнее босиком ходят, чем в са-
погах".
И пошли они далее уже вместе. Досуга-то у них обоих было довольно, а
покусать-то им было почти нечего.
Придя в большой город, они всюду ходили и бродили, всюду свое ремесло
предлагали, и портному везло не на шутку...
Он был такой свежий, да розовый, да веселый, что каждый охотно давал
ему работу; а посчастливится, так еще и от хозяйской дочки то здесь, то
там поцелуйчик перепадет.
Когда он сходился с башмачником, то в его узле было всегда больше
добра. Угрюмый башмачник скроит, бывало, сердитую рожу, и сам про себя
думает: "Чем человек лукавее, тем и счастья ему больше!" Однако же порт-
ной начинал хохотать, а то и запевал песенку, и все полученное делил с
товарищем пополам. А если шевелилась в его кармане пара геллеров, то он
еще и угостит, бывало, да по столу от радости стучит так, что вся посуда
пляшет, - и это называлось у него: "Легко заработано, живо и спущено".
Пространствовав некоторое время, пришли они однажды к большому лесу,
через который пролегала дорога к городу, где жил король. Но через лес
вели две тропинки - одна в семь дней пути, другая - всего в два. Однако
же ни один из них не знал, которая из тропинок короче.
Оба странника наши уселись под дубом и стали совещаться, как они за-
пасутся и на сколько дней возьмут с собой хлеба. Башмачник и сказал:
"Надо на большее время рассчитывать - я возьму на всякий случай хлеба на
семь дней с собой". - "Что-о? - воскликнул портной. - Чтобы я стал на
своей спине тащить запас хлеба на семь дней, словно вьючная скотина, так
что и шеи повернуть нельзя будет! Нет, я на Бога надеюсь и ни о чем не
стану заботиться! Ведь деньги у меня в кармане и зимой, и летом те же, а
хлеб-то в жаркое время не только засохнет, а еще и заплесневеет. И
платье себе не шью с запасом... Как это может быть, чтобы мы не нашли
настоящей дороги? Возьму себе запасу на два дня - и вся недолга".
И вот каждый купил себе свой запас хлеба, и пустились оба в лес нау-
дачу. В лесу было тихо, как в церкви. Ни ветерок не веял, ни ручей не
журчал, ни птички не пели, и сквозь густолиственные ветви не проникал ни
один солнечный луч.
Башмачник не говорил ни слова; он так устал под тяжестью своего хлеб-
ного запаса, что пот струями катился с его сумрачного и сердитого лица.
А портной был веселешенек, подпрыгивал, насвистывал или напевал песенку
и думал про себя: "И Бог на небе радуется, видя меня такого веселого".
Так шло дело два дня сряду, но когда на третий день лесу все не было
конца, а портной-то уж весь свой хлеб съел, то он невольно стал падать
духом, однако все еще бодрился, возлагая надежду на Бога и на свое
счастье. На третий день он лег вечером под деревом голодный и на следую-
щее утро голодным же и поднялся. То же было и на четвертый день.
Когда башмачник садился на поваленное дерево, чтобы съесть свою пор-
цию хлеба, портному - увы! - приходилось только смотреть на это со сто-
роны. Если он просил кусочек хлеба у товарища, тот только посмеивался и
говорил: "Ты был постоянно такой веселый, ну, так теперь попробуй, како-
во невеселым быть! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!" - од-
ним словом, он был к нему безжалостен.
Но на пятое утро бедный портной не мог уж и на ноги подняться и от
истощения с трудом мог произнести слово; щеки его побледнели, а глаза
покраснели. Тогда башмачник сказал ему: "Сегодня я тебе дам кусочек хле-
ба, но за это я тебе выколю правый глаз". Несчастный портной, которому
очень жить хотелось, не смог избежать этой жестокости: поплакал он еще
раз обоими глазами и затем подставил их под острый нож бессердечного
башмачника, который и выколол ему правый глаз.
Тут пришло на память портному то, что говаривала ему в детстве мать,
когда, бывало, он чем-нибудь полакомится в кладовой: "Ешь столько,
сколько можешь, а терпи столько, сколько должно".
Когда он съел свой столь дорого оплаченный кусок хлеба, он опять
вскочил на ноги, позабыл о своем несчастье и утешал себя хоть тем, что
он одним-то глазом еще может хорошо видеть.
Но на шестой день пути голод сказался снова и защемил его сердце. Он
почти упал под дерево и на седьмое утро уже не мог от слабости под-
няться: он видел смерть у себя за плечами. Тут башмачник и сказал ему:
"Я хочу из сострадания дать тебе и еще один кусок хлеба; но даром не
дам, а выколю тебе еще и другой глаз за это".
Тут только осознал портной все свое легкомыслие, стал просить мило-
сердного Бога о прощении и сказал башмачнику: "Делай, что ты должен де-
лать, а я постараюсь все вынести; но помысли о том, что Господь Бог наш
не сразу произносит свой суд на человеком: придет, пожалуй, и иной час,
в который ты получишь возмездие за злодеяние, не заслуженное мною. Я при
удаче делился с тобою всем, что у меня было. Мое ремесло все в том, что-
бы стежок на стежок сажать... Ведь если ты лишишь меня обоих глаз, то
мне останется только одно - идти нищенствовать. Сжалься же надо мною и
хотя бы не покидай меня в лесу".
Но башмачник, позабывший о Боге, вынув нож, выколол портному и левый
глаз. Затем он дал ему кусок хлеба, подал ему конец палки в руку и повел
его вслед за собою.
Когда солнце закатилось, они вышли из лесу; перед лесом на поляне
стояла виселица. Туда-то и привел башмачник своего слепого спутника, по-
кинул его около виселицы и пошел своею дорогою. Измученный усталостью,
болью и голодом, несчастный заснул и проспал всю ночь.
Чуть утро забрезжилось, он проснулся, но не знал, где он лежит. А на
виселице висели двое горемык, и у каждого на голове сидело по ворону.
Вот и начал один из висельников говорить другому: "Брат мой, спишь ты
или нет?" - "Нет, не сплю!" - отвечал ему другой висельник. "Так вот что
я тебе скажу, - заговорил снова первый, - роса, которая нынешнею ночью
падала на нас с виселицы, обладает особою способностью - она возвращает
зрение каждому, кто ею омоет глаза. Кабы это знали слепцы, так снова
могли бы получить зрение, а им это даже и в голову не приходит".
Услышав это, портной вытащил платок из кармана, омочил его росою в
траве и отер им свои глазные впадины. Вскоре после того портной увидел,
как солнце стало вставать из-за горы, и перед ним на равнине раскинулся
большой королевский город, с его дивными воротами и сотнями башен, и за-
горелись, заискрились на островерхих вышках золотые кресты и золотые яб-
локи...
Он мог различить каждый листок на деревьях, увидел снова птиц, летав-
ших мимо, и мошек, которые толклись в воздухе. Он вынул иглу из кармана,
и когда убедился, что может по-прежнему вдеть нитку в ушко, сердце его
запрыгало от радости.
Он упал на колени, благодарил Бога за оказанную ему милость и прочел
утреннюю молитву; не забыл он помолиться и за бедных грешников, которые
покачивались на виселице. Затем он вскинул свой узелок на плечо, махнул
рукою на перенесенные сердечные муки и пошел далее, припевая и посвисты-
вая.
Первое, что ему встретилось на пути, был гнедой жеребенок, носившийся
по полю на полной свободе. Портной схватил было его за гриву, собираясь
вскочить на него и проехать на нем в город, но жеребенок стал просить,
чтобы он его освободил. "Я еще слишком молод, - сказал он, - и даже то-
щий портняжка, как ты, может мне сломать спину; пусти меня побегать, по-
куда я окрепну. Может быть, придет и такое время, когда я тебя за это
вознагражу". - "Ну, что же? Побегай, - сказал портной, - вижу я, что ты
до этого Охотник".
Он еще прихлестнул его маленько хворостинкой, и тот, от радости вски-
нув вверх задние ноги, помчался в открытое поле, перепрыгивая через из-
городи и рвы.
Но портняга-то со вчерашнего дня ничего не ел. "Солнце-то теперь ви-
жу, - говорил он сам себе, - а хлеба во рту ни крошки не чую. Первое,
что встречу на пути, хотя бы и не очень съедобное, не уйдет от моих
рук".
Как раз в это время аист преважно расхаживал по лугу. "Стой, стой! -
закричал портной, хватая его за ногу. - Не знаю, годен ли ты в пищу или
нет, но мой голод не позволяет мне долго разбирать - сверну тебе голову
да зажарю". - "Не делай этого, - сказал аист, - я птица священная, никто
мне зла никакого не делает, а я сам приношу людям немалую пользу. Коли
ты пощадишь меня, сохранишь мне жизнь, я тебе сам когда-нибудь приго-
жусь". - "Ну, так проваливай, куманек долговязый", - сказал портной.
Аист поднялся вверх, свесив на лету свои длинные ноги, и преспокойно
полетел вдаль.
"Что же это будет? - говорил сам себе портняга. - Голод мой все воз-
растает, а желудок становится все тощей и тощей; нет, уж теперь что мне
на дороге попадется, то пиши пропало!"
Вот и увидел он, что на пруду плавает пара утят. "Кстати вы пожалова-
ли", - сказал он, подхватил одного из них и собирался уже ему свернуть
шею.
Тут старая утка, засевшая в камышах, стала громко кричать, подлетела
к портному с раскрытым клювом и слезно его молила, чтобы он сжалился над
ее несчастными детками. "Подумай, - сказала она, - как бы стала сокру-
шаться твоя мать, если бы кто задумал тебя у нее унести да шею тебе
свернуть". - "Ну, успокойся! - сказал добродушный портной. - Твои детки
останутся в целости". И он пустил утенка в пруд.
Отвернувшись от пруда, портной очутился перед старым дуплистым дере-
вом и увидел, что дикие пчелы то и дело влетают в дупло и вылетают из
него.
"Вот и награда за доброе дело готова! - воскликнул портной. - Хоть
медком-то потешу себя".
Но пчелиная матка вылезла из улья, пригрозила ему и сказала: "Коли ты
коснешься моего роя да вздумаешь разорить мой улей, то мы вопьемся в
твое тело тысячами наших жал, словно раскаленными иглами. Если же оста-
вишь нас в покое и пойдешь своею дорогою, то мы тоже тебе когданибудь
пригодимся". Увидел портняга, что и здесь ничего не поделаешь. "Три блю-
да пустые, да и на четвертом нет ничего - с этого сыт не будешь!" - по-
думал он.
Потащился он со своим голодным брюхом в город, и так как был в это
время полдень, то в гостиницах кушанье было уже готово и он мог тотчас
же сесть за стол. Насытившись, он сказал себе: "Теперь пора и за рабо-
ту!"
Походил он по городу, стал себе искать хозяина и вскоре нашел хорошее
место.
А так как ремесло свое он знал основательно, то ему удалось немного
спустя приобрести известность, и все хотели непременно сшить себе платье
у маленького портного.
С каждым днем его положение улучшалось. "Я, кажется, шью так же, как
и прежде, - сказал он, - а между тем дела мои день ото дня идут лучше и
лучше".
Наконец уж и сам король возвел его в звание своего придворного порт-
ного.
Но ведь вот как на свете бывает! В тот самый день, когда он был удос-
тоен этой почести, его бывший товарищ тоже был возведен в придворные
башмачники. Когда тот увидел портного и притом заметил, что у него целы
оба глаза, его вдруг стала мучить совесть. "Прежде чем он мне станет ме-
тить, - подумал башмачник, - я постараюсь ему вырыть яму". Ну, а уж дав-
но известно, что кто другому яму роет, нередко сам в нее попадает.
Вечерком покончив с работой, после наступления сумерек башмачник
прокрался к королю и сказал: "Господин король, этот портной мастер - че-
ловек высокомерный; он похвастал как-то, будто может добыть ту золотую
корону, которая с давних пор из твоей казны пропала". - "Это было бы мне
очень приятно", - сказал король, приказал позвать к себе на другое утро
портного и велел ему или добыть эту корону, или же навсегда покинуть го-
род.
"Ого, - подумал портной, - уж очень он на меня надеется... И если ко-
роль вздумал требовать от меня то, чего никто из людей сделать не может,
