Когда Оля отказала ему, он три дня, ровно три дня, странная цифра,
лежал на койке покойником. Ничего не ел, только пил воду из графина.
Он слышал, нет, это уже потом он слышал, что Оля вышла замуж за Микулу
Селяниновича, рекордсмена по метанию молота, крестьянского сына.
Сорокопуты тоже по происхождению были из крестьян, дальний предок
их был деревенский мукомол в Ардатовском уезде Симбирской губернии.
Хоть в семье говорили, что по подлинному происхождению были они из ук-
раинских селян, вывезенных с Волыни помещиком в свое симбирское по-
местье. Потомки селян этих давно забыли свою украинскую мову, но, что
интересно, сохранили в одежде какой-то украинский элемент -вышивка,
монисто, хоть против этого велась борьба и даже случались порки.
Так рассказывал отец.
Кстати, отец при всем его волжском говоре любил носить вышитые ук-
раинские рубахи. Итак, Сорокопуты были крестьянско-селянского проис-
хождения. Но они шли в общество индивидуально, а не в классовом поряд-
ке, шли в общество через приобщение к грамоте, через внутреннее преоб-
разование, робко и благоговейно ступая под своды жизни разумной.
Эти же врывались в общество революционно, прямо с деревенской око-
лицы, гордились своей квасной отрыжкой, расческами мосторга кудрявили
влажные чубы, говорили "хватя", "будя" и несли свои чистых кровей ан-
кеты во все партийно-государственные инстанции. В последнее время по-
бедный поток их несколько поиссяк. Все хлебные места оказались заняты
ими же, и приходилось вести уже не классовую, а внутривидовую борьбу.
Поэтому часть их метнулась в фашизированное недовольство.
Но муж Оли, судя по всему, был типично советский зажиточный кресть-
янин, заслуженный мастер спорта. Он переплюнул заграницу по метанию
молота и привозил импорт, а также бил Олю иногда, но без замаха и
вполсилы, чтоб не убить.
Так слышал Аркадий Лукьянович. Однако затем он был извлечен из мо-
гилы своей умной, миловидной женой, тоже математиком, по девичьей фа-
милии Далдаренко, и слухи-воспоминания об Оле рассосались, ушли в не-
бытие. А теперь они возродились опять, и, потеряв надежду, может, од-
ной Оле жаловался Аркадий Лукьянович, твердя: "Я упал в яму и сломал
ногу".
Когда исчезла песня о белом платье, некоторое время было тихо, и
Аркадий Лукьянович погибал, но затем возник шум мотора и шум колес.
Кто были эти четырехколесные? Они, безусловно, слышали крик Аркадия
Лукьяновича, потому что один из них внятно произнес: "Пьяный кричит!"
И уехали. Что делать? Кого просить? Оставалось стать идолопоклонником
и молиться куче, молить глину, чтоб отпустила живым.
Нет, каково бы ни было безжалостное недовольство деревенской околи-
цы, а Советская власть еще прочна.
- Кто здесь?н послышался зычный голос Советской власти, и возник
проблеск надежды, соскользнул, проколов тьму, луч карманного фонарика.
- Я упал в яму и сломал ногу, собрав остаток сил, крикнул Аркадий
Лукьянович.
Ответ, видимо, не удовлетворил.
- Кто здесь?н повторила вопрос власть.
- Сорокопут Аркадий Лукьянович. Кандидат физико-математических наук.
- Один?
- Один.
- Ну, по одному и вылазь...
И крепкий просмоленный кусок каната опустился в яму. Ситуация соот-
ветствовала -опять спасала милиция.
Аркадий Лукьянович ухватился обеими руками, ноги же не помогали,
висели грузом. Он слышал, как милиция дышит тяжело, волоча канат, но
на полдороге, еще упираясь лицом в склизкий грунт, но уже чувствуя
вольный воздух поверхности, Аркадий Лукьянович опомнился и захрипел.
- Товарищ... товарищ... вернуться надо...
- Что?.. Куда...
- Портфель забыл...
- Хрен с ним...
- Документы...
- Ах ты...
Канат пополз назад. Аркадий Лукьянович старался посадить свое ава-
рийное тело на одну правую ногу, но зацепил грунт и левой. Опять
вспыхнул фейерверк, правда, быстро погасший. Аркадий Лукьянович уже
привык к боли.
От грязи и воды портфель стал вдвое тяжелей, как, впрочем, и паль-
то, и шапка, и ботинки. Одну перчатку он потерял и в сердцах выбросил
вторую. А выбросив, пожалел. Канат обжигал. Обжигал теперь обе ладони,
да еще мешал висевший на запястье портфель-камень.
Стучат, грохочут лебедки, работают сердца-моторы на красном, липком
горючем своем. Все увеличивается объем крови при каждом сокращении.
Увеличивается число сокращений в минуту, и сердечная мышца не успевает
уже перекачать всего горючего, не успевает отдохнуть в те короткие до-
ли секунды между двумя ударами. Пульс за двести восемьдесят в минуту.
Задыхается от жажды, не может напиться кровью аорта. Еще, еще... Всё.
Запасы исчерпаны. Сердечная мышца стала вялой и дряблой. Вялыми и
дряблыми стали мышцы рук. Руки сами отлипают от каната. Сейчас назад в
канаву, в пасть глиняного идола, в раскаленную докрасна боль, сломан-
ной ногой с размаху о грунт.
Однако уже бруствер, и цепкие пальцы милиции вцепились в ворот,
арестовали, не дали ускользнуть.
Жизнь -это дыхание. И с дыханием она возвращается. Когда человек
перестает задыхаться и начинает дышать. Разумеется, люди тренированные
возвращаются к жизни гораздо ранее. Не прошло и минуты взаимного тяже-
лого дыхания, как милиционер осветил карманным фонариком лежащего меш-
ком на бруствере Аркадия Лукьяновича и сказал:
- Документики, пожалуйста.
Аркадий Лукьянович, преодолевая тяжесть собственных рук, полез в
карман и протянул удостоверение. Милиционер взял и, осветив фонариком,
прочел.
- Значит, доцент, сказал он потеплевшим голосом, московский до-
цент... Как же это вы?
- С автобуса... Высадили в темноту...
И пока милиционер помогал ему подняться, и позднее, когда он стоял,
опираясь на заботливо подставленное плечо, Аркадий Лукьянович все
рассказывал свою историю.
- Да, не повезло, сказал милиционер, выслушав, хотя, с другой сто-
роны, очень повезло вам, но не нам. Я в том смысле, что эти разгильдяи
из "Облстроймеханизации" уже более месяца, как разрыли, а трубы тепло-
централи все не укладывают, несмотря на неоднократные сигналы в разные
инстанции. А если бы уложили трубы, то недели б две не засыпали. То у
них смолы нет для задела концов, то яйца мешают. И если б вы на эти
трубы свалились, то, извиняюсь, хребет бы сломали. Идти можете? Был бы
у меня мотоцикл с коляской, я б вас в В. в больницу доставил, а на
этом велосипеде вдвоем не уместиться, тем более с больной ногой.
И Аркадий Лукьянович увидел прислоненный к столбу велосипед.
- Мне по штату мотоцикл положен, поскольку участок большой и беспо-
койный, да, видите, езжу на велосипеде. Начальник говорит мне: "То-
карь, по штату положено четверо постовых, а я вынужден троих держать.
Требуют возле сберкассы, возле сельмага, на центральной усадьбе и в
райбанке. А штатное расписание не позволяет, так что, Токарь, прихо-
дится выходить из положения". Токарь -это моя фамилия. Токарь Анатолий
Ефремович, местный участковый. Рабочая фамилия. Да я и был рабочим,
только не токарь, а слесарь. Но потом по путевке комсомола в милицию
направили. И у вас, я вижу, фамилия необычная. Точнее говоря, матема-
тическая по профессии. Тяжелая фамилия. Сорок пудов. Восемьсот сорок
килограмм, если арифметику не забыл!н Он засмеялся.
- Нет, фамилия моя очень легкая, ответил Аркадий Лукьянович. Этот
пустопорожний разговор помогал вернуться сознанию к бытовой прочности
из шоковой крайности, в которой оно пребывало. Фамилия моя птичья. Не
"д" на конце, а "т". Сорокопут -это птица такая.
- Птица? Не слыхал. Мы ведь здесь, можно сказать, в глухомани, хоть
недалеко от столицы. Подмосковная Сибирь. Особенно как весной река ра-
зольется, телефонная связь портится и на другой берег перебраться це-
лая проблема.
Токарь Анатолий Ефремович был парень совсем молодой и чем-то напо-
минал Аркадию Лукьяновичу молодого дьякона, безгрешным, круглым, даже
с румянцем лицом, что ли? Ибо безгрешными бывают люди либо святые, ли-
бо добрые, но глупые, не способные понять дурное, ими же содеянное, ни
натурой, ни умом.
Аркадий Лукьянович, медленно опираясь на пятку, шел со своим спаси-
телем, придерживающим его правой рукой в то время, как левой он вел
велосипед с зажженным фонарем, освещающим дорогу. Портфель Аркадия
Лукьяновича Токарь прикрепил к багажнику.
Дождь перестал, но ветер по-прежнему швырял в лицо клочья холодной
тьмы. Даже комариный зыбкий рой огоньков исчез с горизонта. Всеумерло,
и, казалось, уже наступил тот, предрекаемый Библией, катастрофический
период, когда на обезлюженной земле человек рад встретить человека.
Да, такое испытывал московский доцент математики Сорокопут Аркадий
Лукьянович, идя рядом с участковым милиционером из дремучей провинции
Токарем Анатолием Ефремовичем.
Токарь говорил:
- Образование у меня все-таки пока недостаточное, учусь я еще заоч-
но, а здесь проблемы приходится решать самые разные, которые иногда,
извините, ученому философу не под силу. Я когда в комсомол поступал
мальчишкой-пионером, меня спросили на комсомольском собрании: какая
разница между городом и деревней? Я ответил: никакой... Меня поправи-
ли: будет никакой... Вот именно -будет... Это мне теперь ясно и как
участковому, и как члену культкомиссии райкома комсомола. По стране,
согласно нашей печати и радио, ежегодно добавляются миллионы квадрат-
ных метров жилья, миллионы семей справляют новоселье, а мы здесь не
можем добиться поставить на капитальный ремонт барак, где молодые ре-
бята живут, стрелочники со станции. Барак этот еще с военных времен
стоит, ремонтировали его двадцать лет назад. Да и как ремонтировали?
Полы на полметра ниже каменного фундамента, в комнатах круглый год сы-
рость, одежда плесневеет, печи греют слабо, крыша течет. Объект опас-
ный. Мой предшественник за этот объект орден Красной Звезды заработал.
Это наш милицейский орден. Его обычно либо за тяжелое увечье дают, ли-
бо посмертно. В пьяную драку меж двух ножей попал. Трехлетняя девчушка
осталась. Дело горком разбирал. Воспитательную работу, говорят, запус-
тили. А как ее вести в таких условиях, если только водкой и греются?
Вот проблемы. С грехом пополам в прошлом году добились -заменили на
кухне один квадратный метр штукатурки, провели освежительный ремонт
квартиры. Попросту побелили. И сушилку побелили. Подновили одну печную
трубу и кровлю. Но крыша как текла, так и течет... Поэтому в барак,
который поближе всего, я вас не поведу, хоть и думал первоначально. А
до Михелево с поврежденной ногой вам не добраться. Пожалуй, к Подворо-
товым пойдем, к старикам. Самому Подворотову, согласно паспорту, девя-
носто семь лет. Заслуги имеет революционные. И словоохотливый. Любит о
революционном прошлом поговорить. Да что говорит, уже не полностью
контролирует. Пробовали мы его два года назад к пионерам на встречу
снарядить, так он такое там понес, что дети перепугались. Мне от рай-
кома комсомола внушение было... Ведь культурная работа с подрастающим
поколением -дело тонкое, ответственное. Вот недавно в михелевской шко-
ле-восьмилетке был у нас вечер солидарности с борьбой народов Латинс-
кой Америки. Так у одной девочки-восьмиклассницы лакированные туф-
ли-лодочки украли. Поди разберись, кто украл, одни свои были, актив.
Ну, решили со всех участников вечера по рублю удержать, чтоб стоимость
туфель вернуть. Кто заплатил, а кто не хочет, ко мне идут жалуются. И
верно, за что рубль платить? Или поехал парень молодой на станцию и
сорвал с клумбы цветок. Нарушил, конечно. Но директор учреждения выбе-
жал и паспорт отобрал. Парень ко мне. И так каждый день с утра до ве-
чера. Если не одно, так другое. Сегодня с вами. В кои веки заехал к
нам московский доцент математики. Его б в математический кружок приг-
ласить перед ребятами выступить, а мы ему, пожалуйста, яму выкопали.
