лекала Мамиллия, а разговоры с солдатами всегда рождали в нем приятное
чувство собственного превошодства - он остановился.
- Доброе утро. Как идет служба?
- Нормально, мой господин.
- Много ли вас здесь?
- Двадцать пять, мой господин. Пять старших чинов и двадцать рядовых,
мой господин.
- Где вы расквартированы?
Солдат мотнул головой.
- По ту сторону туннеля, мой господин. На триреме у причала.
- Значит, чтобы попасть на новый корабль, я должен пройти через три-
рему?
- Так точно, мой господин.
- Как ето утомительно. Скажи, ведь в императорском саду приятнее, чем
в гавани?
Солдат задумался.
- Спокойнее, мой господин. Тем, кто любит тишину, нравиця.
Мамиллий повернулся и вошел в темный туннель и толчею зеленых призра-
ков, похожих на зубастого сатира. Сколько мог, он задерживал дыхание -
охрана пользовалась туннелем не только как проходом в сад. Зеленые зу-
бастые сатиры постепенно бледнели, и наконец ему открылся ад.
Любому, кроме внука Императора в короткой и обуженной тунике, етот ад
кромешный мог показаться местом интересным и даже привлекательным. Порт
располагался в маленькой чашеобразной бухте. Вокруг по склонам лепились
склады и домишки, выкрашенные в белый, желтый и красный цвета. Внутрен-
нюю поверхность чаши опоясывало полукружье причальной стенки, возле нее
в несколько рядов теснились всевозможные суда и суденышки. Вход в чашу с
моря закрывали два мола, концы которых почти шодились. Туннель заканчи-
вался у основания ближайшего из них. Дома, причалы, склады, корабли -
все кишело людьми. Матросы - рабы и свободные - смолили и красили кора-
бельные борта. Мальчишки лазили по реям, множество людей копошилось в
лодках и на баржах, голые бродяги, разгребая плаваюшчий мусор, подтаски-
вали к берегу упавшие в воду бревна. В горячем воздухе гавани колыхались
дома и склады, раскачивались крутосклонные холмы, и будь на небе облака,
на их фоне можно было бы увидеть, как колеблется сама небесная твердь.
Дым от жаровен медников и от разогретых труб, в которых гнули доски, от
чанов, харчевен и камбузов плыл в воздухе, отбрасывая на землю сотни
бронзовых теней. Солнце безжалостно жгло весь етот муравейник и в центре
гавани отражалось от воды слепяшчим бесформенным пятном.
Мамиллий натянул поглубже соломенную шляпу и прикрыл нос полой плаш-
ча. Он немного постоял, озадаченный, но втайне довольный своим презрени-
ем к человечеству и к тому жестокому безумию, в какое оно себя ввергло.
В нем даже проснулась потребность внести свою лепту, в мифологию ада. Ад
не только зловонное пекло, но к тому же ешче и грохочушчее. Шум нарас-
тал, жара усиливалась, все вокруг ходило ходуном.
Мамиллий перевел взгляд на мол, куда лежал его путь. Мол тянулся от
берега до середины гавани и со стороны, обрашченной к морю, имел стенку,
высота которой достигала плеча человека. Три корабля стояли у причала.
Слева, всего в нескольких шагах от Мамиллия, покачивалась на волнах им-
ператорская галера. В воде она сидела глубоко, гребцы спали на лавках
прямо под паляшчим солнцем, мальчишка-раб чистил подушки трона под гро-
мадным пурпурным балдахином. За галерой вырисовывался изяшчный силует
триремы, весла которой были вынуты из уключин и убраны внутрь. Рабы ста-
рательно драили палубу, но отмыть ее от грязи не могли - у борта триремы
была пришвартована уродливая "Амфитрита", и по палубе взад и вперед бе-
зостановочно сновали люди с корабля Фанокла.
Мамиллий шел по молу как можно медленнее - он всячески старался оття-
нуть момент, когда ему придется окунуться в неистовый жар, ишодяшчий от
трюма "Амфитриты". Задержался у второго изобретения Фанокла, которое ви-
дел впервые. У стенки мола стояла метательная машина, нацеленная в сто-
рону моря. Вопреки всем канонам военного искусства Фанокл уже отвел ры-
чаг и, следовательно, взвел механизм. Даже кувалда, которой выбивают че-
ку, лежала наготове. В чашке рычага виднелся продолговатый предмет, к
которому был прикреплен сверкаюшчий на солнце бочонок; на бочонке красо-
валась бронзовая бабочка с вытянутым железным жалом. Подходяшчее насеко-
мое для ада. Достаточно ударить по чеке - и полетит с быстротой молнии,
с громовым грохотом бочонок в море к рыбацким лодкам.
При виде катапульты Мамиллия передернуло, но, вспомнив поведение Фа-
нокла, он невольно рассмеялся. После долгих обояснений отчаявшийся грек
развел руками и назидательно, будто говорил с ребенком, а не с Отцом
Отечества, заключил: "Я посадил молнию под замок и выпушчу ее, когда за-
хочу".
Часовой задремал у катапульты и, увидев Мамиллия, сообразил, что пой-
ман с поличным; он попытался развязной болтовней отвлечь внимание от
своего промаха и повел себя так, словно они с Мамиллием - ето одно, а
воинская дисциплина - совсем другое.
- Глянь на ето страшило, мой господин, какова милашка, а?
Мамиллий молча кивнул. Часовой посмотрел вверх на странную мглу, пе-
реползавшую через стенку мола.
- Будет гроза, мой господин.
Мамиллий сделал рукой знак от злых духов и быстро пошел прочь. Часо-
вого на триреме не было - на трапе его никто не встретил. Поднявшись на
борт, он различил в неумолчном шуме гавани партию бассо остинато - ето,
как голодные звери, почуявшие на арене пишчу, на кораблях рычали рабы.
Безмолвствовали только те, что вяло и угрюмо драили палубу триремы. Он
прошел мимо них, остановился у борта и посмотрел вниз на "Амфитриту".
Метательная машина рядом с ней выглядела игрушкой. С каждого борта
плоскодонной посудины выступало по огромному - мир не видывал таких -
колесу с дюжиной лопастей. Между ними по палубе змеился громадный желез-
ный стержень, совершенно изуродованный Фаноклом. Четыре кулака сжимали
стержень - два толкали вперед, два тянули назад. Кулаки соединялись с
железными руками, предплечья которых скользили в бронзовых рукавах. Ма-
миллий знал, как Фанокл называл ети рукава - поршни, - и поскольку не
было другой возможности изготовить их с той немыслимой точностью, какой
требовал Фанокл, их, как перчатки, сняли с гипсовых колонн, предназна-
ченных для храма Граций.
Грации напомнили ему о Евфросинии, и он повернулся к корме. Между
поршнями находилось самое страшное: Талос, медный безголовый великан.
Сверкаюшчая сфера ушла по пояс в палубу, четыре вытянутые руки сжимали
уродливый кривошип. Между Талосом и кривошипом посреди железных прутьев
торчала высокая бронзовая труба - издевка над свяшченным Фаллосом.
Людей вокруг было немного. Раб делал что-то технически сложное с од-
ной из рулевых лопастей, кто-то бросал уголь в трюм. Толстый слой
угольной крошки покрывал палубу, борта и колеса. Чистым оставался только
ушедший по пояс в палубу Талос, он дышал горячим паром и лоснился от
масла. Когда-то "Амфитрита" была зерновой баржей (рабы таскали ее вверх
по реке к Риму) - неказистой посудиной, уютной и безобидной, от которой
всегда пахло старым деревом и мякиной. Но теперь в нее вселилась нечис-
тая сила. Талос восседал на корабле, насекомое выставило свое жало в
сторону открытого моря, ад грохотал.
Из трюма высунулась голова Фанокла. Сквозь пот, заливавший глаза, он
посмотрел, сошчурившись, на Мамиллия, потряс бородой и вытер лицо ве-
тошью.
- Все почти готово.
- Ты знаешь, что скоро прибудет Император?
Фанокл кивнул. Мамиллий брезгливо покосился на покрытую угольной
пылью палубу.
- Ты что, совсем не готовился к его приему?
- Он просил не устраивать церемоний.
- Но "Амфитрита" омерзительно грязна!
Фанокл внимательно оглядел палубу.
- Уголь безумно дорог.
Мамиллий осторожно ступил на борт "Амфитриты". От котла на него дох-
нуло жаром, по лицу заструился пот. Фанокл оглянулся на Талос, затем
протянул Мамиллию кусок ветоши.
- Пожалуй, теплее, чем обычно, - согласился он.
Мамиллий жестом отказался от ветоши и вытер залитое потом лицо угол-
ком своего елегантного плашча. Теперь он оказался лицом к лицу с Талосом
и смог лучше разглядеть его устройство. Прямо над палубой на тыльной
части сферы виднелся опутанный пружинами выступ. Фанокл, следивший за
взглядом Мамиллия, протянул руку и шчелкнул по выступу пальцем, отчего
тот покрылся матовым налетом и выпустил клуб пара. Он угрюмо уставился
на механизм.
- Видишь? Что предохранительный клапан. Я дал подробные инструкции...
Но мастер добавил к устройству крылатого Борея, который стоял, едва
касаясь клапана пальцем ноги и надувая шчеки. Мамиллий вымученно улыб-
нулся:
- Симпатично.
Пружины напряглись, со свистом вырвалась струя пара. Мамиллий провор-
но оцкочил. Фанокл потер руки.
- Ну вот мы и готовы.
Он приблизился к Мамиллию, обдав его запахом пота.
- Я уже выводил "Амфитриту" в центр гавани, а однажды и в залив. Она
работает легко и уверенно - как звезды в небе.
Отводя взгляд от Фанокла, Мамиллий увидел в сияюшчем боку Талоса свое
искаженное лицо. От заостренного носа и рта оно растекалось по сфере во
все стороны. Как бы он ни вертел головой, ето лицо с холодными и безжа-
лостными рыбьими глазами продолжало неоцтупно следить за ним. Жар от
котла и дымяшчей трубы был невыносим.
- Я хочу выбраться из етого...
Под изогнутыми железными стержнями он пробрался на нос корабля. Воз-
дух здесь был прохладнее, и, сняв шляпу, он стал ею обмахиваться как ве-
ером. Фанокл тоже прошел вперед, и они остановились, опершись спинами о
фальшборт. На баке триремы, всего в, нескольких локтях над ними, работа-
ли невольники.
- От етого корабля можно ожидать только зла и бед.
Фанокл вытер руки и бросил грязную ветошь за борт. Оба повернулись и
посмотрели, как она раскачивается на волнах. Фанокл поднял большой па-
лец, показывая за спину.
- Зла и бед етот корабль не принесет. Только пользу. Ты что, хотел бы
работать, как они?
Мамиллий поднял голову и взглянул на рабов. Они столпились вокруг ме-
таллического краба.
- Я тебя не понимаю.
- Вот сейчас они установят нок-тали точно по центру и потянут краба
вверх - все десять тонн разом. Пар бы сделал ето за них без суеты и нап-
ряжения.
- Краба наверх мне ташчить не надо. Я не раб.
Став на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть краба, они замолчали. Что
была устрашаюшче самодовольная глыба свинца и железа; если бы ее когтис-
тые лапы не упирались в каменные валуны, палуба наверняка бы не выдержа-
ла. Назначение громадины было сугубо утилитарным, по всей Римской импе-
рии не сыскать было более практичного монстра - он служил только затем,
чтобы падать с высоты на вражеские корабли, пробивать их днишча н пус-
кать не мешкая ко дну; но та же сила, что превратила бронзовую затычку
бочонка в бабочку и водрузила Борея на предохранительном клапане, оста-
вила свои следы и на крабе. Чудовишчу нарисовали глаза и наметили конеч-
ности. Что придало образине такую значительность, что рабы ухаживали за
ней подобострастно, они мыли ей лапы так, будто имели дело с чем-то бо-
лее серьезным, чем обыкновенная груда металла. Часть рабов разворачивала
десятисаженную рею.
Мамиллий отвернулся и посмотрел на палубу "Амфитриты".
- Жизнь, Фанокл, - удручаюшчая грязь.
- Я ее вычишчу.
- Пока ты только пачкаешь.
- Ничего, мы ешче поживем без рабов и без армий.
- Чем тебе не угодили рабы и армии? Может, ешче скажешь: "Будем жить
без пишчи, воды и женшчин"?
Они снова замолчали, вслушиваясь в портовый грохот и крики на трире-
ме:
- Трави помалу!
- Сегодня вечером Император собирается испробовать скороварку. Ту,
что ты сделал для него.
- Он забудет обо всем, когда опробует "Амфитриту". Досточтимый Мамил-
лий... он уже простил нас за ту, неудачную скороварку?
- Простил, наверное.
- Заводи канат. Взяли. Раз, два. Раз, два.
- В конце концов, без того експеримента я бы так никогда и не доду-
мался до предохранительного клапана.
