лой туники на мужчине был винный зеленый плашч. Его темные волосы и бо-
рода были всклокочены: то ли он шел так стремительно, что неподвижный
воздух обвевал его, точно ветер, то ли где-то в пути пострадал от капри-
зов погоды - в личных покоях Императора природе не позволялось проявлять
свой дурной нрав. Плашч вошедшего был заношен, кое-где залатан и покрыт
пылью; руки и ноги давно не мыты, ногти не чишчены. Мясистое и бесфор-
менное лицо было не выразительнее затылка.
Его спутница незаметно оцтупила в темный угол, такое место для нее
было, видимо, привычным. Там она мало чем отличалась от задрапированной
колонны - ее лицо было спрятано под покрывалом. Она стояла вполоборота к
мужчинам, чуть склонившись над свертком. Ниспадавшие складки ее длинных
одежд позволяли рассмотреть только часть сандалии и точеной ножки. Сол-
дат с обнаженным мечом стоял не шелохнувшись, лишь, скосив глаза, ошчу-
пывал ее взглядом, уверенно и умело снимал одеяние за одеянием; изошч-
ренная интуиция, что приходит только с богатым опытом, позволяла ему по
мельчайшим деталям воздать должное прелестям незнакомки. Он видел полуп-
рикрытую кисть руки и округлость колена, едва намечавшуюся под тканью
столы. Наконец глаза солдата оторвались от незнакомки: левый глаз неот-
рывно смотрел вперед по одну сторону меча, правый - по другую. Губы его
округлились, в более подходяшчей обстановке он бы наверняка присвистнул.
Император, предвидевший такой оборот событий, бросил быстрый взгляд
за спину. Солдат не мигая смотрел прямо перед собой. Поверить, что его
глаза когда-то двигались или смогут двигаться впредь, было решительно
невозможно. Император повернулся к внуку.
Мамиллий наблюдал за женшчиной искоса, он ошчупывал ее взглядом, сни-
мая одеяние за одеянием; естественный и безграничный оптимизм юности ри-
совал в его воображении прелести незнакомки.
Император с довольным видом откинулся в кресле. Мужчина, взяв у спут-
ницы сверток, стоял в растерянности, не зная, куда его положить. Он бли-
зоруко шчурился на императорскую скамеечку для ног. Император ткнул сог-
нутым пальцем в сторону секретаря:
- Запиши.
Он не мог оторвать от Мамиллия радостного и торжествуюшчего взгляда.
- Мы много слышали о камнях Пирры, о том, как Иегова сотворил челове-
ка из праха, о красной глине Тота, но я всегда считал, что кто-то из бо-
гов увидел - человек ползет на четвереньках, и, дав ему коленом под зад,
одним пинком поставил на ноги. Сенсуалист в ето верит. Мудрец етого
просто не забывает.
Но Мамиллий его не слышал.
Нелепый проситель наконец-таки решился. Он развернул сверток и поста-
вил на каменный пол между Императором и Мамиллием модель корабля. Модель
была не больше двух локтей в длину и на вид неказиста. Император перевел
взгляд на просителя.
- Значит, ты и есть Фанокл?
- Фанокл, цезарь, сын Мирона, александриец.
- Мирона? Надо понимать, что ты - библиотекарь.
- Я был, цезарь... помошчником... пока...
Он с яростным остервенением махнул рукой в сторону корабля. Император
продолжал спокойно смотреть на него.
- И ты хочешь поиграть с цезарем в морской бой?
Император старался скрыть насмешку, но его выдал голос. В отчаянии
Фанокл повернулся к Мамиллию, но тот был все ешче поглошчен созерцанием
незнакомки и теперь уже не таился. Неожиданно Фанокл разразился потоком
слов:
- Везде, цезарь, одни препоны - снизу доверху. Говорили, что я-де
трачу время зря, занимаюсь чепухой, черной магией... смеялись надо мной.
Я беден, и когда кончились деньги отца... он ведь оставил немного... са-
мую малость... я их истратил... Что же нам делать, цезарь?
Император молча следил за ним. Он понял, что не закат ослепил Фанок-
ла. Даже в сумерках было видно, что грек близорук. Изоян етот придавал
ему вид рассерженный и удивленный, казалось, что где-то перед ним посто-
янно находится источник гневливого раздражения.
- ...и я подумал: вот если б я мог попасть к цезарю...
Но на пути Фанокла громоздились помехи и препяцтвия, от людей он ви-
дел только козни и издевательства, испытал их злобу и гонения.
- Сколько ты отдал, чтобы попасть ко мне?
- Семь золотых.
- Не так уж много. Ведь я не в Риме.
- Что все, что у меня были.
- Мамиллий, позаботься о том, чтобы Фанокл не остался в убытке. Ма-
миллий!
- Слушаюсь, цезарь.
С крыши и из углов поползли тени. На высоком кипарисе продолжал зали-
ваться соловей. Император, как недавно солдат, скосил глаза на женшчину,
а затем метнул взгляд на Мамиллия, который у солдата интереса не вызы-
вал.
- А твоя сестра?
- Евфросиния, цезарь, свободная женшчина и девица.
Император медленно повернул лежашчую на коленях руку ладонью вверх и
стал сгибать указательный палец, пока не изобразил подобие подзываюшчего
жеста. Не смея противиться высочайшему повелению, Евфросиния бесшумно
вышла из угла и застыла перед ним. Ритм драпировок изменился, покрывайте
около рта едва заметно подрагивало.
Император мельком взглянул на Мамиллия и понимал: ничто не ново под
луной. Потом повернулся к Евфросинии:
- Покажи нам свое лицо.
Фанокл резко шагнул вперед и чуть не наступил на модель. Чтобы не
раздавить ее, он сделал несколько судорожных движений, похожих на неук-
люжие танцевальные па.
- цезарь...
- Вам с сестрой пора привыкать к нашим западным манерам.
Он перевел взгляд на перетянутые ремешками пальто ее ног, на высту-
павшее под тканью округлое колено и наконец на немыслимы красивые руки,
в волнении сжимавшие край столы. Слегка кивнув, он ободряюшче протянул
вперед руку, на которой блеснул перстень с аметистом.
- Здесь никто не хочет обидеть тебя, госпожа. Скромность -достойная
оправа целомудрия. Но чтобы мы знали, с кем говорим, позволь нам увидеть
хотя бы твои глаза.
Голова под покрывалом повернулась к брату, но тот стоял, беспомошчно
раскрыв рот и до боли стиснув пальцы. Наконец ее рука осторожно потянула
покрывало вниз и открыла верхнюю часть лица. Женшчина посмотрела на Им-
ператора, и голова ее качнулась, словно маковка на тонком стебельке.
Император смотрел ей в глаза, улыбаясь и хмурясь одновременно. Он не
произнес ни слова, но безмолвная весть о его поведении уже понеслась.
Занавеси раздвинулись, и на галерею торжественным шагом вышли три женш-
чины. В сложенных чашей руках каждая несла пригоршню света; лица сияли,
пальцы прозрачно розовели. Не отрывая взгляда от Евфросинии, Император
легкими движениями руки принялся расставлять живые светильники по гале-
рее. Один он поместил справа и чуть спереди от Евфросинии, другой уста-
новил сзади, отчего свет мгновенно заиграл и заискрился в ее волосах.
Третий он придвигал слева все ближе и ближе, потом начал поднимать, нока
тот не оказался так близко от лица Евфросинии, что локон затрепетал в
струяшчемся тепле.
Император повернулся к Мамиллию - тот безмолвствовал. Лицо его было
таким растерянным, словно он только что очнулся от глубокого сна. Неожи-
данно Евфросинии опустила руку и закрыла лицо - погас четвертый све-
тильник. Меч в руке солдата дрогнул.
Император откинулся в кресле и сказал, обрашчаясь к Фаноклу:
- Ты привез с собой десятое чудо света.
Пот заливал лицо Фанокла. Со смушченным облегчением он посмотрел на
модель корабля.
- Но я ешче не обояснил, цезарь...
Император махнул рукой.
- Успокойся. Тебе и твоей сестре здесь ничто не угрожает. Мамиллий,
они будут нашими гостями.
Мамиллий перевел дыхание и посмотрел на Императора. Будто пытаясь ос-
вободиться от невидимых пут, он замотал головой из стороны в сторону.
Решение Императора привело в действие механизм ешче одного ритуала.
Женшчины выстроились так, чтобы осветить проход, через который вошла
строгая домоправительница, всем своим видом выражая готовность поде-
литься изобильными наличными ресурсами. Она поклонилась Императору, Ма-
миллию, Евфросинии, взяла гречанку за руку и увела с собой. Занавеси
сомкнулись, и галерея наконец потонула во мраке; только в открытом море,
где около сетей кружились рыбачьи лодки, светились яркие огоньки. Мамил-
лий подошел к Фаноклу и заговорил срываюшчимся дискантом:
- Какой у нее голос? Как она говорит?
- Она говорит редко, цезарь. Я не помню ее голоса.
- Люди возводили храмы в честь куда менее совершенной красоты.
- Она моя сестра!
Император пошевелился в кресле.
- Раз ты так беден, Фанокл, неужели тебе в голову никогда не приходи-
ла мысль поправить ваши дела выгодным браком?
Будто пойманный в западню, Фанокл дико озирался по сторонам.
- На какой женшчине ты хотел бы меня женить, цезарь?
В немыслимой тишине, последовавшей за вопросом, рассыпалась со-
ловьиная трель. Разбуженная ею, взошла вечерняя звезда - она мерцала на
темно-синем клочке неба, зажатом между черных теней можжевельника. Ма-
миллий вновь заговорил срываюшчимся голосом:
- Фанокл, у нее есть мечта?
Император тихо засмеялся:
- Сама красивая женшчина и есть мечта.
- Она сладчайший в мире источник поетического вдохновения.
- Красиво говоришь, Мамиллий, в коринфском стиле. Однако продолжай.
- Она женшчина епической простоты.
- Ну, теперь тебя хватит на двадцать четыре тома бессмертной скучиш-
чи.
- Не смейся надо мной.
- Я не смеюсь. Ты доставил мне большую радость. Фанокл, как тебе уда-
лось сберечь такое чудо?
В сгустившейся темноте сбитый с толку Фанокл напряженно подыскивал
слова.
- Что мне ответить, цезарь? Она - сестра моя. Красота ее расцвела,
как говориця, в одночасье.
Он помолчал, собираясь с мыслями. И вдруг его словно прорвало:
- Я не понимаю тебя, да и всех остальных тоже. Почему нас не оставля-
ют в покое? Разве интимная жизнь людей имеет какое-нибудь значение, ког-
да вокруг океан незыблемых взаимосвязей, которые необходимо исследовать!
В горле Фанокла что-то булькнуло, казалось, ему сейчас станет плохо.
Но когда он снова заговорил, речь его потекла плавно, правда, ход мысли
по-прежнему удивлял своей неожиданностью.
- Если выпустить камень из рук, он упадет.
Кресло под Императором скрипнуло.
- Я надеюсь, что мы понимаем тебя.
- Всякая субстанция вечно и неизменно связана с любой другой субстан-
цией. Человек, который понимает ети связи... вот тот господин...
- Мой внук, досточтимый Мамиллий.
- Досточтимый внук, хорошо ли ты знаешь юридические законы?
- Я римлянин.
По движению воздуха Мамиллий почувствовал, что Фанокл размахивает ру-
ками. Вглядевшись в темноту галереи, он с трудом различил смутные очер-
тания жестикулируюшчей фигуры.
- Ну вот! Ты свободно ориентируешься в мире закона. А я легко себя
чувствую в мире субстанций и сил, потому что признаю за вселенной разум
не меньший, чем у законоведа. Подобно тому как ты, знаюшчий закон, мо-
жешь добиться своего, имея дело со мной, который закона не знает, так и
я могу не ждать милостей от вселенной, а взять их у нее.
- Слишком путано, - сказал Император. - Нелогично и очень самоуверен-
но. Скажи мне, Фанокл: когда ты говоришь такое, люди не называют тебя
сумасшедшим?
Озадаченное лицо Фанокла поплыло во мраке вперед. Он помнил о модели
корабля и боялся на нее наступить. Но перед самым его лицом вдруг тускло
блеснуло лезвие меча. Фанокл неуклюже попятился.
Император повторил свои слова так, будто говорил их впервые:
- ...называют тебя сумасшедшим?
- Называют, цезарь. Потому я и... порвал все связи с библиотекой.
- Понимаю.
- Ты думаешь, я сумасшедший?
- Продолжай, послушаем дальше.
- Вселенная - ето машина.
Мамиллий беспокойно зашевелился.
- Так ты колдун?
- Колдовства в природе нет.
- Твоя сестра - его живой пример и воплошчение.
- Тогда она неподвласгна законам природы.
- Очень может быть. А есть ли в твоей вселенной поезия?
