я попал, не была абсолютно необитаемой. Оставалось выяснить,
каковы же были ее обитатели. Мое воображение уже населило эти
просторы порождениями самых страшных ночных кошмаров.
Странное чувство испытываешь, когда тебя вырывают из
привычного мира и забрасывают неизвестно куда, на другую
планету. Сказать, что я не сжал зубы, чтобы не застучать ими от
ужаса, и не побледнел от сознания того, что со мной произошло,
-- было бы явным враньем. Я, который никогда до этого не знал,
что такое страх, превратился в сжатый, напряженный комок
нервов, вздрагивающий от собственной тени. Меня охватило
отчаяние; сильные, мускулистые руки и ноги показались мне
хрупкими и слабыми, как у ребенка. Как я смогу защитить себя в
этом неведомом мире? В тот момент я готов был, подвернись такая
возможность, вернуться на Землю, прямо в лапы своим
преследователям, чем сражаться в одиночестве с чудовищами,
которыми мое воображение уже населило этот мир. Очень скоро мне
предстояло узнать, что никакое воображение не сравнится с
реальной жизнью, и что мое слабое тело будет выручать меня в
таких переделках, которые я даже представить себе не мог.
x x x
Негромкий звук за моей спиной вывел меня из оцепенения.
Развернувшись, я с изумлением уставился на первого встреченного
мной жителя Альмарика. И каким бы грозным и враждебным он ни
казался, я почувствовал некоторое облегчение -- скованные льдом
вены мгновенно оттаяли, и ко мне вернулась частица былой
храбрости. То, что можно увидеть и пощупать -- всегда меньше
пугает, чем неведомое и невидимое.
Сначала я подумал, что передо мной стоит горилла. Но,
присмотревшись, я понял, что это все-таки человек. Хотя таких
людей не видел еще ни один житель Земли -- в этом я готов
поклясться.
Он был ненамного выше меня ростом, но значительно шире в
плечах и крепче сложен. Мышцы буграми покрывали его руки и
ноги. На незнакомце был накинут какой-то кусок ткани, похожей
на шелк, перепоясанный широким кожаным ремнем. На ремне висел
большой кинжал в кожаных ножнах. На ногах человека были
плетеные сандалии с высокой шнуровкой. Но все эти детали я
заметил лишь краем глаза, потому что мое внимание было
приковано к лицу незнакомца.
Вообразить или описать такое -- будет весьма нелегким
делом. Голова этого человека крепко сидела на короткой, почти
невидной шее, на широких плечах. Квадратный волевой подбородок
выдавался вперед, и когда тонкие губы незнакомца разомкнулись с
рычащим звуком, вырвавшимся из глотки, я разглядел у него во
рту длинные, острые, словно наконечники стрел, клыки. Короткая
густая борода росла на его подбородке, а над верхней губой
топорщилась щетка пышных усов. Приплюснутый нос едва выдавался
вперед; лишь широкие ноздри постоянно вздрагивали, принюхиваясь
к шедшему от меня запаху. Маленькие, налитые кровью глаза
вцепились в меня, сверкая ледяной серой сталью. Лоб незнакомца
был узок и покат, а с головы свисали космы густых черных волос,
прикрывавшие маленькие, плотно прижатые к черепу уши.
Борода и шевелюра человека были черными до синевы. Такого
же цвета волосы покрывали его тело и конечности. Он не был,
конечно, покрыт шерстью, как обезьяна, но был, несомненно, куда
более волосат, чем любой земной человек.
Я сразу же понял, что, случись мне вступить с незнакомцем
в бой, противник у меня будет не из легких. Его фигура словно
излучала силу -- грубую, первобытную мощь. Ни одной унции жира
или нетренированной плоти не было видно на могучем теле.
Покрытая волосами кожа казалась крепкой, как шкура дикого
зверя. Но не только его тело говорило об опасной силе, скрытой
в незнакомце. Взгляд, манера смотреть -- все демонстрировало
готовность встретить любого врага всей яростной мощью,
управляемой диким, необузданным разумом. Взглянув в эти глаза,
я физически ощутил исходящую от них волну агрессивного
недоверия. Мои мышцы инстинктивно напряглись.
В следующий миг на смену моей решимости пришло изумление:
я услышал речь на самом настоящем, отличном английском:
-- Тхак! Ты что за человек?
В хриплом голосе слышалось провоцирующее презрение. Все во
мне закипело, но я постарался сдержать свои чувства.
-- Мое имя -- Исау Каирн, -- коротко ответил я и запнулся,
не зная, как продолжить, объясняя мое появление на этой
планете.
Незнакомец с презрительной улыбкой оглядел мое безволосое
тело и уже совершенно невыносимо унизительно для меня спросил:
-- Тхак тебя побери, мужик ты или баба?
Ответом ему был удар сжатым кулаком в грудь, от которого
мой собеседник грохнулся на землю.
Мое действие было абсолютно инстинктивным. Опять
вспыльчивость подвела меня, оказавшись сильнее рассудка. Но
времени на самобичевание у меня не было. Взвыв от боли и
ярости, незнакомец вскочил на ноги и бросился на меня. Мы
сошлись лицом к лицу, горя одинаковым первобытным гневом,
сражаясь не на жизнь, а на смерть.
Впервые в жизни я, вынужденный вежде и всюду соразмерять,
сдерживать свою силу, оказался в тисках железной хватки
человека сильнее меня. Это я ощутил в первые же мгновения
драки, затратив неимоверные усилия, чтобы вырваться из этих
крушащих ребра объятий.
Бой был коротким и отчаянным. Меня спасло только то, что
мой противник понятия не имел о боксе. Он мог -- и при этом не
замедлил продемонстрировать это умение -- наносить мощные удары
кулаками, но они были беспорядочными, неприцельными и поэтому
не очень опасными. Трижды я уворачивался от таких оплеух, после
которых, достигни они цели, я уже никогда не встал бы. При этом
мой противник совершенно не умел сам уворачиваться, уходить от
ударов. Не думаю, что кто-либо из бойцов на земле остался бы в
живых, пропустив такое количество ударов, которые он получил от
меня. Но он продолжал атаковать меня, без устали орудуя руками.
Ногти на его пальцах были острыми, как звериные когти, и вскоре
из двух десятков порезов на моем теле уже сочилась кровь.
Почему он сразу не выхватил из ножен кинжал -- я не знаю.
Быть может, он посчитал, что вполне управится со мной голыми
руками. Не скрою, в этом предположении он был недалек от
истины. Но теперь, выплевывая выбитые зубы и чувствуя, как
кровь льется из разбитых ушей и бровей, он потянулся к рукоятке
кинжала. Это движение оказалось для него роковым и позволило
мне выиграть схватку.
Вырвавшись из клинча, в который я зажал его, он опустил
одну руку к поясу, где висели ножны. В этот миг я воткнул свой
левый кулак в живот, вложив в удар всю массу тела. Мой
противник замер, из его груди донесся хрип, глаза неподвижно
глядели в одну точку. В следующий момент я изо всех сил двинул
его кулаком в правую челюсть. Человек рухнул, как оглушенный
кувалдой бык; из его открытого рта на бороду потек ручеек крови
-- последний удар раскроил ему губу, разорвал часть щеки и
наверняка основательно переломал челюсть.
x x x
Стараясь успокоить дыхание, потирая содранные кулаки, я
смотрел на свою жертву, прикидывая, что наверняка сам подписал
себе приговор. Ведь теперь мне нечего было ждать
доброжелательного отношения со стороны жителей Альмарика. Но
эта печальная мысль не помешала мне снять с бедняги его
нешикарную одежку и, подпоясавшись его же ремнем, прихватить в
качестве трофея кинжал. В конце концов, семь бед -- один ответ.
Если меня поймают, то обвинение в воровстве будет лишь добавкой
к главному обвинению в покушении на одного из местных жителей.
А так, по меньшей мере, частично одетый и с каким-никаким
оружием, я чувствовал себя несколько уверенней.
Я с большим интересом осмотрел кинжал. Едва ли мне
доводилось видеть раньше столь внушительное, подходящее для
убийства оружие. Обоюдоострый клинок был дюймов девятнадцати в
длину и заточен остро, как бритва. У рукоятки он был широк и
постепенно заострялся к концу, тонкому, как игла. Гарда и
вершина ручки были серебряными, а сама рукоятка обмотана
чем-то, напоминающим змеиную кожу. Клинок, несомненно, был
стальным, но никогда раньше я не видел стали такого качества. В
общем, этот кинжал был настоящим шедевром оружейного дела и
свидетельствовал о высоком уровне, по крайней мере,
материальной культуры его изготовителей.
От созерцания кинжала меня отвлекли стоны медленно
приходящего в себя незнакомца. Вздрогнув, я огляделся и заметил
вдалеке группу людей -- судя по всему, соплеменников моего
противника, приближавшихся ко мне. Дополнительным поводом к
размышлению оказался блеск стали на солнце, отраженном от
клинков, сжатых в их руках. Если они застанут меня рядом с
полумертвым сородичем, да к тому же с его одеждой и оружием в
руках, -- нетрудно догадаться, каким будет их отношение ко мне.
Недолго размышляя над этим, я оглядел равнину вокруг себя
в поисках какого-нибудь убежища. С одной стороны равнина
переходила в невысокие холмы, за которыми виднелись ряды все
более основательных возвышенностей -- скал и горных отрогов. В
тот же миг приближающиеся фигуры скрылись в густой траве,
переходя через очередную речку, разделявшую нас.
Я решил не дожидаться, пока они снова выйдут на открытое
место, и со всех ног помчался в сторону холмов. Пробежав всю
дистанцию без передышки, я, тяжело дыша, оглянулся, оказавшись
у подножия ближайшего холма. Далеко позади лежал на траве мой
недавний противник, а его соплеменники, выбравшись из
прибрежных зарослей, торопливо направлялись к нему.
Задыхаясь от усталости и обливаясь потом, я влез по склону
на гребень холма и оттуда бросил еще один взгляд через плечо
назад. Вокруг лежащего черноволосого человека столпились такие
же черные силуэты. Не переводя дыхания, я поспешил вниз по
склону и больше не видел эту компанию.
Через час пути я оказался в самой неровной и изрезанной
местности, какую только можно себе представить. Со всех сторон
вздымались к небу отвесные стены скал и изломанные утесы, порой
настолько растрескавшиеся, что их вершины могли в любой момент
с грохотом рухнуть, похоронив под собой случайно оказавшегося
по соседству человека. Повсюду выходила на поверхность коренная
порода -- какой-то красноватого цвета каменный монолит.
Растительность была небогатой: лишь невысокие, кряжистые
деревья, размах веток которых чуть не превышал высоту ствола,
да несколько разновидностей колючих кустов, на части которых
росли странные по цвету и форме плоды, напоминающие орехи.
Расколов несколько этих плодов, я принюхался к содержимому, но,
хотя запах и был приятен, не осмелился попробовать неизвестное
растение, даже несмотря на все увеличивающееся чувство голода.
Сильнее, чем голод, мучила меня жажда. Но, по крайней
мере, ее я мог утолить, даже не подозревая, что это могло
стоить мне жизни. Пробираясь вперед, я зашел в узкое ущелье
между двумя поросшими кустарником склонами скальных гряд. В
глубине ущелья виднелось небольшое озеро, наполняемое, без
сомнения, подземным источником: в центре озера вода била
ключом, а с одного из берегов стекал вниз по ущелью тоненький
ручеек.
Подойдя к озерцу, я лег на поросший мягкой травой берег и
опустил лицо в кристально чистую воду. Прекрасно понимая, что
эта жидкость может оказаться вовсе не живительной влагой, а
смертельным для землянина ядом, я все же, мучимый жаждой, решил
рискнуть. У воды оказался какой-то странный привкус, не
перебивавший, однако, ее основных достоинств -- способности
освежить кожу и утолить жажду. Напившись, я так и остался
