существовавшее до сих пор, немыслимо, даже недостойно. Две
мировые державы, историческая задача которых хранить и
пестовать духовность и мирный порядок, живут раздельно, почти в
отчуждении. Римская церковь, наперекор потрясениям и кризисам
последнего военного периода и тяжелым потерям, устояла,
очистилась и обновилась, в то время ках многие светские
институты прежнего времени, долженствующие печься о развитии
образования и наук, сгинули в водовороте крушения культуры; на
их развалинах возникли Орден и Касталия. Уже это одно, а также
столь почтенный возраст Римской церкви дают "б право на
преимущества: она старшая годами, более досточтимая, более
испытанная в бурях сила. Сейчас дрежде всего речь идет о том,
чтобы и в Риме пробудить в поддержать сознание родственности
обеих сил, их зависимости друг от друга во всех предстоящих
кризисах.
"Вон оно в чем дело, -- подумал Кнехт, -- они хотят меня
послать в Рим, возможно навсегда!" -- и, памятуя о
предостережении старого Магистра музыки, внутренне приготовился
к отпору. Магистр Томас продолжал. Важным шагом в этом уже
давно желанном для касталийсхой стороны ходе событий явилась
миссия Кнехта в Мариафельсе. Миссия эта -- сама по себе всего
лишь попытка, жест вежливости -- без всяких задних мыслей была
задумана в ответ на приглашение партнера, в противном случае
для нее не избрали бы несведущего в политике адепта Игры, а
скорее всего прибегли бы к услугам кого-нибудь из молодых
людей, подчиненных господину Дюбуа. Но этот опыт, это
незначительное поручение дало неожиданный результат: благодаря
ему один из ведущих умов сегодняшнего католицизма, отец Иаков,
ближе познакомился с самым духом Касталии и получил о нем более
благоприятное представление, хотя до сих пор относился к
Касталия резко отрицательно. Орден благодарен Иозефу Кнехту за
роль, которую он при этом сыграл. Таков, собствеяно, я был
истинный смысл его миссии, в этом ее успех, используя его,
следует продолжать шаги к сближению, в подобном же аспекте
необходимо рассматривать всю дальнейшую деятельность и миссию
Кнехта. Ему предоставлен отпуск, который, возможно, будет
несколько продлен, если Кнехт того пожелает, с вим здесь
довольно подробно беседовали, его познакомили с большинством
членов Коллегии, все они выказали доверие Кнехту, а теперь
поручили ему. Магистру, вновь отправить Кнехта с особым
поручением и широкими полномочиями в Мариафельс, где, к
счастью, его ожидает радушный прием.
Магистр остановился, как бы предлагая собеседнику мдать
вопрос, но тот ограничился вежливым жестом признательности,
долженствующим дать понять, что он весь обратился в слух и
готов выполнить порученное ему вадание. Магистр продолжал:
-- Итак, поручение, которое мне надлежит тебе передать,
заключается в следующем: мы намерены рано или поздно учредить
постоянное представительство нашего Ордена при Ватикане, буде
возможно, на взаимных началах. Как младшие, мы готовы выказать
Риму хотя и не раболепное, но весьма почтительное отношение, мы
охотно удовольствуемся вторым местом и предоставим ему первое.
Быть может, -- мне это известно столь же мало, сколь и
господину Дюбуа, -- папа уже теперь примет наше предложение;
чего нам следует избежать во что бы то ни стало, так это
прямого отказа. Ну так вот, есть человек, чей голос имеет
огромный вес в Риме, и к нему у нас недавно открылся доступ:
это отец Иаков. Итак, тебе поручается, возвратясь в
бенедиктинскую обитель, жить так, как ты сам до сих пор жил,
уделяя и впредь должное время своим исследованиям, курсу Игры,
но все свое внимание, причем самое пристальное, ты должен
обратить на отца Иакова, дабы привлечь его па _нашу сторону и
заручиться его поддержкой в наших планах относительно Рима.
Таким образом, на сей раз цель твоего поручения точно очерчена.
Сколько тебе понадобится времени для достижения ее -- не суть
важно, мы полагаем, что год или два, а возможно, и более. Тебе
хорошо знаком тамошний ритм жизни, и ты научился
приспосабливаться к нему. Ни в коем случае нельзя создавать
впечатление, будто мы спешим и торопим, дело это должно созреть
само, только тогда и следует говорить о нем, не так ли?
Надеюсь, что ты согласен с таким предложениям, и прошу тебя
высказать все твои сомнения, ежели бни у тебя имеются. Если
хочешь, могу также дать тебе несколько дней на размышление.
Кнехт заявил, что не нуждается в отсрочке, некоторые
предшествовавшие этому разговоры уже подготовили его к
подобному предложению, и он с готовностью берется исполнить
возложенную на него задачу, однако тут же добавил:
-- Вам должно быть известно, что такого рода поручения
удаются лучше всего тогда, когда исполнитель их не вынужден
подавлять внутреннее сопротивление. Против самой миссии я
ничего не имею, вполне сознаю, важность ее и надеюсь справиться
с ней. Но кое-какие опасения у меня возникают в связи с моим
будущим. Прошу вас, magister, выслушать мое весьма личное
эгоистичное признание и просьбу. Как вы знаете, я адепт Игры и,
гостя у святых отцов, пропустил полных два года, ничему новому
в Игре не научившись и частично утратив свое умение, а теперь к
этим двум годам прибавится по меньшей мере еще один, а
возможно, и два. Но мне не хотелось бы вновь отставать. Поэтому
я прошу вас о предоставлении мне краткосрочных отпусков для
поездок в Вальдцель и об установлении регулярной радиосвязи для
слушания докладов и занятий вашего семинара адептов Игры.
-- Охотно даю свое согласие, -- воскликнул Магистр, и в
тоне его чувствовалось, что он считает разговор оконченным. Но
Кнехт все же высказал и другие свои опасения, а именно: как бы,
в случае, если поручение в Мариафельсе будет выполнено, его не
отправили в Рим для использования на дипломатической службе.
-- А подобная перспектива, -- закончил он, -- оказала бы
на меня угнетающее действие и препятствовала бы успешному
выполнению вашего поручения. Тянуть дипломатическую лямку --
нет, это меня не устраивает.
Магистр сдвинул брови и в осуждение поднял палец:
-- Ты говоришь о "дипломатической лямке" -- неудачное ты
избрал слово. Право, никто и не думал заставлять тебя тянуть
какую-то "лямку", речь идет скорее об отличии, о повышении. Я
не уполномочен давать разъясйения или обещания по поводу того,
как намерены использовать тебя в дальнейшим. Однако в какой-то
мере я могу понять твою тревогу и надеюсь, что окажусь в
состоянии помочь тебе, если твои опасения оправдаются. А теперь
выслушай меня: ты обладаешь определенным даром завоевывать
симпатии и любовь, недоброжелатель мог бы тебя назвать
charmeur{2_5_02}. Возможно, этот твой дар и побудил Коллегию
дважды направлять тебя в Мариафельс. Однако не злоупотребляй
им, Иозеф, не стремись набивать себе цену. Когда тебе
действительно удастся завоевать отца Иакова, тогда и настанет
самая подходящая минута для оглашения твоей просьбы к Коллегии.
Сейчас для этого не время. Сообщи мне, когда ты отправляешься в
путь.
Молча внимал Иозеф словам Магистра, более прислушиваясь к
скрытому за ним доброжелательству, чем к звучавшему в них
выговору, и скоро после этого разговора отбыл в Мариафельс.
Там уверенность, какую порождает четко поставленная
задача, сказалась на нем весьма благотворно. К тому же важная и
почетная задача эта в одном отношении совпадала с сокровенным
желанием самого исполнителя: как можно ближе сойтись с отцом
Иаковом и завоевать его дружбу. То, что к миссии его относятся
серьезно, что и сам он как бы повышен в ранге, доказывало ему
изменившееся отношение монастырского начальства, особенно
настоятеля; оно было весьма любезно, как и до этого, и все же
на какую-то ощутимую долю уважительней. Теперь он уже был не
просто гостем без титула и ранга, которого жалуют ради места,
откуда он прибыл, и из благорасположения к нему лично, теперь
его принимали как высокое должностное лицо Касталии, примерно
как полномочного посла. Кнехт уже не был слеп к таким вещам и
сделал свои заключения.
Однако в манерах отца Иакова он не обнаружил перемен:
Иозефа глубоко тронули приветливость и радушие, с какими
встретил его ученый, без напоминаний заговоривший о совместных
занятиях. Соответственно этому распорядок дня Кнехта выглядел
несколько иначе, чем прежде. Теперь в его планах курс Игры
занимал далеко не первое место, а о его занятиях в музыкальном
Архиве, а также о товарищеском сотрудничестве с органистом
вообще более не заходила речь. Превыше всего теперь ставились
уроки отца Иакова, посвященные одновременно нескольким
дисциплинам исторической науки, ибо патер вводил своего любимца
не только в начальную историю ордена бенедиктинцев, но и в
источниковедение раннего средневековья, помимо того уделяя не
менее часа чтению старинных хронистов в оригинале. Должно быть,
ему пришлись по душе и настойчивые просьбы Кнехта разрешить
юному Антону участие вэтих совместных занятиях, но он без труда
убедил Иозефа в том, что даже самое доброжелательное третье
лицо обременит подобного рода частные уроки, и Антон, ничего не
подозревавший о заступничестве Кнехта, был приглашен только на
чтение хронистов, что исполнило его счастьем и благодарностью.
Несомненно, эти занятия доставили юному послушнику, о
дальнейшей судьбе которого нам ничего не известно, подлинное
наслаждение, являясь вместе с тем высоким отличием и стимулом:
два самых светлых и оригинальных ума своего времени удостоили
его чести принять участие в их трудах, присутствовать при их
беседах. В ответ на уроки святого отца Кнехт, сразу же после
занятий источниковедением и эпиграфикой, посвящал его в историю
и структуру Касталии и знакомил с основными идеями Игры, при
этом ученик превращался в учителя, а уважаемый педагог во
внимательного слушателя, чьи вопросы и суровая критика могли
кого угодно поставить в тупик. Недоверие отца Иакова ко всему
касталийскому никогда на затихало. Не видя в основе
касталийского духа подлинной религиозности, он вообще
сомневался в способности Касталии создать тип человека, который
можно было бы принять всерьез, хотя в лице Кнехта перед ним был
благородный образец именно подобного воспитания. После того,
как, благодаря их общим занятиям, с отцом Иаковом произошло
нечто похожее на обращение (если вообще о таком можно говорить)
и он давно уже решил способствовать сближению Касталии с Римом,
недоверие его все еще не исчезло полностью: заметки Кнехта,
сделанные сразу же после состоявшихся бесед, полны разительных
примеров тому. Приведем один из них:
Отец Иаков: "Вы, касталийцы, великие виртуозы по части
учености и эстетики, вы измеряете весомость гласных в старинном
стихотворении и соотносите ее формулу с орбитой какой-нибудь
планеты. Это восхитительно, но это -- игра. Не что иное, как
игра есть и ваша тайна тайн, и ваш символ -- Игра в бисер.
Готов признать, что вы пытаетесь превратить эту милую Игру в
некое подобие таинства или хотя бы в средство духовного
возвышения. Однако ж таинства не возникают из та"йх усилий, и
Игра остается игрой".
Иозеф: "Вы полагаете, святой отец, что нам недостает
теологической основы?"
Отец Иаков: "Да что там, о теологии мы уж лучше помолчим,
вы далеки отнес. Неплохо было бы вам обзавестись фундаментом
попроще, антропологическим, например, -- жизненным учением и
жизненными знаниями о человеке. Нет, не знаете вы человека, не
