успел спросить, - не считая этого. Здесь ничего не было
установлено. Вообще ничего. Я допускаю, что еще нет ответов на
большинство наших вопросов - но вопросов, на которые мы могли бы
ответить, здесь не было. Они отставлены. Поэтому, извини меня за
подозрительность, но что все это значит?
Дюк покачал головой. Уставился на руки: - Тебе знать не надо.
- Но я хочу!
Дюк обдумал эту идею. Потом сказал тихо: - Ты делал только
то, что говорил тебе Шоти. Ты выполнял приказ.
Я засопел и процитировал: - "Я только выполнял приказ" - это
не оправдание, это обвинение.
- Кто это сказал?
- Я только что.
Дюк смотрел презрительно: - Не надо лозунгов, сынок. У меня
полная пазуха вранья. Особенно сегодня.
- Нам говорили это на курсе глобальной этики. И это не
лозунг. Для меня это истина. Послушай. я хочу кое-что узнать.
- Я в самом деле не хочу говорить об этом, - сказал он. - По
крайней мере сегодня.
- Я тоже, - сказал я, чувствуя, что голос начинает дрожать. -
Но мне надо. Пусть кто-нибудь просто выслушает меня! - Горло
перехватило и я испугался, что начну плакать. Все это было
чепухой. Я даже не знал, о чем речь. - Я тот, кто нажал спуск,
Дюк. Я несу ответственность. Ты и доктор Обама можете говорить
что угодно на расследовании, но я остаюсь парнем, который это
сделал.
Похоже, он хотел что-то сказать, но сдержался: - Хорошо,
расскажи, что с тобой, и покончим с этим. - Его голос звучал
очень тихо.
- Я не спал прошлой ночью. Не мог. Мне надо было с кем-то
поговорить. Я хотел поговорить с тобой. Я даже встал и пошел к
тебе. Дошел до твоей двери. Я почти постучал. И не стал - не
знаю, почему. Да, я... я был испуган. Видишь, я не знаю,
правильно ли я сделал вчера или нет. Я нуждался в некоторой...
помощи. Но все, что я слышал - это голос Шоти: "Пойми это сам".
Как он делал с учебниками. Поэтому я не постучал. И, кроме того,
я увидел свет под дверью. И мне показалось, что я слышал голоса.
И не хотел никого прерывать...
Дюк начал говорить что-то, но я прервал его: - Нет, я хочу
закончить. Потом скажешь. Я не сразу вернулся в комнату. Знаешь
холм позади лагеря? Я пошел туда и посидел немного. И - я
позволил себе заплакать. Вначале думал, что плачу по Шоти, но
потом понял, что нет. Я плакал по себе, потому что узнал себя. И
у этого нет ничего общего со смертью Шоти.
Я чувствовал, что трясусь. Руки на столе дрожали. Я сжал их
коленями. Я чувствовал себя очень маленьким и очень замерзшим. Я
посмотрел на Дюка и сказал: - Я понял вот что: даже если бы Шоти
не сказал мне, что делать, я все равно сделал бы это, сделал бы
то же самое.
Дюк искренне удивился: - Сделал бы?
Я тяжело сглотнул. Было нелегко говорить. - Дюк, это
единственное, что можно было сделать. Вот почему я был такой...
безумный. Я действительно пытался убедить себя, что сделал это,
потому что Шоти приказал мне, только понял, что нет. Не было
времени думать - это просто случилось. Я даже не вспомнил, что
надо делать или что мне говорили. Я просто сделал это - не думая!
- Теперь я смотрел на свои колени. - Дюк, я никого не убивал
прежде. Я даже не думал, что придется. Я знал, что не хотел бы
это делать, а потом, вчера днем, понял, что могу это делать - и
делать легко. И мне все безумнее хочется объяснить себе это. Я
ищу способ сказать себе, что все правильно. Я продолжаю говорить
себе, что виноваты обстоятельства, только знаю, что
обстоятельства совсем не при чем. Это - я! А теперь - после
расследования - я не могу даже расценивать это как ошибку! Это -
я. Я сделал это. И никто другой. И мне придется отныне жить с
этим знанием - что я могу убивать людей. - Я добавил: - Это
действительно не то, что я хотел бы узнать.
Дюк помолчал, изучая меня. Я в упор смотрел на него. Его лицо
было костистым и иссохшим, кожа побурела от солнца и сморщилась.
Глаза были острыми и вновь живыми и упирались прямо в мои. Я
твердо выдержал взгляд.
Он резко сказал: - Хорошо, ты получишь лабораторию.
- Э-э, благодарю!
- Да, посмотрим, что будет через неделю. Где ты хочешь
устроить этот зоопарк?
- В новой бане.
Дюк остро глядел на меня: - Почему?
- Это очевидно. Единственное подходящее здание в лагере.
Бетонные стены и очень высокие маленькие окошки. Ничего не сможет
убежать. По крайней мере, легко. Оно никем не используется,
потому что водопровод не доделан; мы смогли бы установить
портативные нагреватели и сделать внутри все, что нужно.
Дюк кивнул: - Я выбрал бы так же. Еще и потому, что она на
приличном безопасном расстоянии от лагеря. Тебе надо очистить ее
от хлама. Скажи Ларри, что тебе нужно из специального
оборудования или если надо что-нибудь построить. Он найдет людей
в помощь.
- Да, сэр - и спасибо.
Он поднял руку, жестом попросив помолчать: - Джим?
- Сэр?
- Это не вечеринка. Добейся результатов. Образцы обошлись
страшно дорого. - Когда он смотрел на меня, глаза были ярче, чем
до сих пор. Он выглядел встревоженным.
- Знаю, - сказал я. Говорить было очень тяжело. - Я... я
попытаюсь.
Я быстро ушел.
14
Часом позже я начал очищать баню. У Теда на лице было кислое
выражение. Я объяснил, что хочу сделать, и он возился внутри, но
без обычных остроумных ответов, каламбуров, острот и
безапелляционных высказываний. Обычно Тед излучал чувство
собственной важности, словно пришел прямо с какой-то значительной
встречи. Он всегда стремился узнать, во что вовлечены другие. Но
этим утром он казался понесшим кару, словно его поймали за
подсматриванием в замочную скважину.
Через некоторое время Ларри, Карл и Хенк присоединились к нам
и работа пошла заметно быстрее. Вообще, они говорили мало. Смерть
Шоти проделала дыру в наших жизнях и болело слишком сильно, чтобы
говорить о ней.
Сделать надо было много. Полдня заняло только выбросить хлам
и всякую рухлядь, хранившуюся в бетонном бункере, а остаток дня -
сделать место тысяченожкоупорным. Отверстия следовало закрыть
сеткой, а окна запечатать наглухо; нам пришлось также укрепить
двери - внутренние обили проволочной сеткой, а на полу устроили
металлические порожки точно по высоте.
Последний штрих был нанесен Тедом: ярко раскрашенное
объявление, составленное в не совсем обычных выражениях.
Дом Бенедикта Арнольда для Своенравных Червей.
Нарушители будут съедены!!
Не допускаются жуки, вши, змеи, улитки жабы, пауки, крысы,
воблы, ящерицы, тролли, орки, гули, политики, пожизненники,
адвокаты, Новые Христиане, Откровенники и другие невкусные формы
жизни. Да-да, это относится именно к вам!
Визиты только во время кормления.
Пожалуйста, уходя, пересчитайте пальцы.
Тед Джексон,
Джим Маккарти, - владельцы.
Внутри баня делилась на две комнаты. Одна планировалась как
душевая, другая - как раздевалка. Мы решили использовать
раздевалку для тысяченожек, а душевую - для яиц, и если выбрали
что-то, чтобы устроить в крытой кафелем комнате за двумя
солидными дверьми, то именно яйца, из-за представлявшей ими
потенциальной опасности. Сбежавшая тысяченожка была бы гораздо
менее серьезной заботой, чем сбежавший кторр.
Мы установили по два больших рабочих стола в каждой комнате,
подсоединили электрическое освещение и обогреватели, построили
специальный инкубатор для яиц и большую клетку из металла и
стекла для тысяченожек. Сержант Келли была счастлива - ей вернули
большой холл; мы тоже - у нас была лаборатория.
К вечеру мы получили первые результаты. Мы определили, что
тысяченожки всеядны в такой степени, которая делает всех других
всеядных привередами. Главным образом они предпочитали корни,
клубни, ростки, стебли, цветки, траву, листья, кору, ветви,
завязи, плоды, зерно, орехи, ягоды, лишайники, мхи, папоротники,
грибы и водоросли; им также нравились насекомые, лягушки, мыши,
жуки, вши, змеи, жабы, пауки, крысы, воблы, ящерицы, белки,
птицы, кролики, цыплята и любая другая форма мяса, которую мы
ставили перед ними. Если ничто из перечисленного не было
доступно, они ели все, что под руками. Это включало сахар-сырец,
ореховое масло, старые газеты, кожаную обувь, резиновые подметки,
деревянные карандаши, баночные сардины, картонные коробки, старые
носки, целлюлозную фотопленку и вообще все, что хотя бы отдаленно
относилось к органике. Они ели даже продукты извержения других
организмов. Они не ели лишь собственный помет, густую маслянистую
пасту - одно из немногих исключений.
Через три дня Тед начал смотреть слегка ошарашенно: - Я
начинаю сомневаться, существует ли что-нибудь, что они не едят. -
Он держал один конец красящей ленты от принтера и наблюдал, как
другой исчезает в пасти тысяченожки.
Я сказал: - Их желудок, должно быть, химически эквивалентен
кислородному горну; похоже, нет ничего, чтобы устояло перед ним.
- Все эти зубы на переднем конце, вероятно, для чего-то
нужны, - показал Тед.
- Конечно, - согласился я. - Они размалывают еду на
подходящие кусочки, в частности, достаточно малые, чтобы
раствориться - но для того, чтобы использовать эту пищу, желудок
продуцирует энзимы, разбивающие сложные молекулы на меньшие,
удобоваримые. Я хотел бы знать, какой вид энзимов может
одновременно работать с такими вещами как обрезки ногтей, щетина
зубных щеток, брезентовые рюкзаки и старые видеодиски. И я хотел
бы знать, какой вид желудков может продуцировать такие кислоты
регулярно, без саморазрушения во время этого процесса.
Тед смотрел на меня, подняв одну бровь: - Разрежешь одну и
поищешь?
Я покачал головой: - Я пытался. Их почти невозможно убить.
Хлороформ едва замедляет их. Все, что я хотел сделать - это
усыпить одну на время, чтобы я мог исследовать ее поближе и взять
несколько срезов и соскобов - но не повезло. Вату с хлороформом
они просто едят.
Тед наклонился вперед, положил локти на стол, а лицо на руки.
Он вглядывался в клетку с тысяченожками со скучающим, почти
утомленным выражением. Он слишком устал, даже для того, чтобы
шутить. Лучшее, что он смог произвести, был сарказм. Он сказал: -
Не знаю. Может, у них всех гипогликемия...
Я повернулся посмотреть на него: - Неплохо...
- Что?
- То, что ты сейчас сказал.
- То есть?
- О сахаре в крови. Наверное, что-то держит сахар в их крови
на постоянно низком уровне, поэтому они все время голодны. Мы еще
можем сделать из тебя ученого!
Он даже не взглянул, просто проворчал: - Не надо оскорблений.
Я не обеспокоился ответом. Я продолжал обдумывать его
импровизированное предположение: - Два вопроса. Как? И почему? В
чем причина? Какова польза для выживания?
- Ну, - сказал он гадательно, - это топливо. Для роста?
- Да... и тогда это приводит к другим вопросам. Каков их
возраст? И насколько большими они вырастают? И сохраняется ли их
аппетит? И каков их полный размер? - Я сел на краешек стола,
глядя на стеклянную стенку клетки тысяченожек. Начал грызть
кончик карандаша. - Слишком много вопросов... - Снующие
тысяченожки передразнивали мой способ питания. Я сложил руки на
груди: - А что если мы не задаем правильных вопросов? Я имею в
виду что-нибудь столь простое и очевидное, что мы его не
замечаем?
- Хм, - сказал Тед, потом: - Может, они не получают
правильного питания, поэтому остаются такими голодными...
- Хей!
Тед поднял глаза: - Что?
