уголовный розыск... Сейчас я знаю разницу.
Я сказал ей, что работаю в милиции. Потому что сотрудников органов безопасности,
особенно разведки, прикрывали какими-нибудь корочками. Если становится широко
известным, где ты действительно работаешь, тебя, уж конечно, не пошлют за
границу. Практически у всех были удостоверения сотрудников уголовного розыска. И
у меня тоже. Вот я и сказал. Я же не знал, чем наше знакомство закончится.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Я в тот первый приезд влюбилась в Ленинград с первого взгляда, и именно потому,
что мне удалось так провести время. Город ведь нравится и приятен, когда
встретил там людей хороших.
- А в невзрачного, скромно одетого паренька не влюбились?
- Потом пришла влюбленность, и сильная. Не сразу. Сначала я просто звонила ему.
- Вы ему, как приличная девушка, своего телефона не оставили?
- У меня в Калининграде не было телефона. Сначала звонила, потом стала летать на
свидания. В основном на свидания люди как ездят? На трамвае, на автобусе, на
такси. А я летала на свидания на самолете.
У Калининградского авиаотряда не было рейсов в Ленинград. Поэтому мне ставили
три-четыре выходных дня в наряде, и я летала уже обычным рейсом. Что-то, видимо,
в Володе было такое, что привлекало меня. Спустя три-четыре месяца я уже решила,
что он именно тот человек, который мне нужен.
- Почему? Вы же сами говорили - неяркий, неброский.
- Может быть, вот эта внутренняя сила, которая и привлекает сейчас всех.
- А вам замуж хотелось?
- Просто замуж? Нет, никогда. А конкретно за него - да.
- Но ведь поженились вы только через три с половиной года. Что же вы делали все
это время?
- Три с половиной года я за ним ухаживала!
- Как же он наконец решился?
- Однажды вечером мы сидели у него дома, и он говорит: "Дружочек, ты теперь
знаешь, какой я. Я в принципе не очень удобный человек". И дальше шла
самохарактеристика: молчун, в чем-то достаточно резкий, иногда может обидеть и
так далее. Словом, рискованный спутник жизни. И продолжает: "За три с половиной
года ты, наверное, для себя определилась?"
Я поняла, что мы, похоже, расстаемся. "Вообще-то, - говорю, - определилась". Он
с сомнением в ответ: "Да?" Тут я окончательно поняла, что мы расстаемся.
"Ну, если дело обстоит таким образом, то я тебя люблю и предлагаю такого-то
числа пожениться", - говорит он. Вот это было полной неожиданностью.
Я сказала, что согласна. Через три месяца мы поженились. Сыграли свадьбу в
ресторане -"поплавке" - пароходике, стоявшем у берега.
Мы очень серьезно восприняли это событие. Даже на свадебной фотографии видно,
что мы оба просто суперсерьезные. Для меня замужество не было легким шагом. И
для него тоже. Есть ведь люди, которые ответственно относятся к браку.
- А он, как человек ответственный и последовательный, запланировал, где вы
будете жить?
- Да там и планировать было нечего. Жили у его родителей, квартира 27 метров в
доме-корабле, так их тогда называли. Знаете, с такими высокими подоконниками?
Эту квартиру обменять было очень сложно: в одной комнате балкон, а на кухне и в
другой комнате окна чуть не под потолком. Когда сидишь за столом, не видно
улицы, только стена перед глазами. Это было огромным минусом при обмене.
Родители жили в 15-метровой комнате с балконом. В нашей, без балкона, было 12. А
сама квартира в районе Автово, в доме-новостройке. Ее Володин отец получил, как
инвалид войны.
- У вас был хороший контакт с его родителями?
- Да. Родители относились ко мне как к женщине, которую выбрал их сын. А он для
них был светом в окошке. Они делали для него все, что могли. Больше, чем они
сделали для него, никто бы не смог сделать. Они всю свою жизнь вложили в него.
Владимир Спиридонович и Мария Ивановна были очень хорошими родителями.
- А как он к ним относился?
- Его отношению к родителям можно было позавидовать. Он относился к ним бережно,
никогда ничем их не обидел. Иногда, конечно, они бывали чем-нибудь недовольны, а
он с ними не согласен. И всегда в такой ситуации он лучше промолчит, чем
причинит им боль.
- Как вам было с ним первые годы?
- Первый год после того как поженились, мы жили душа в душу. Было ощущение
постоянной радости и праздника. И потом, когда я была беременна нашей старшей,
Машей. Она родилась, когда я училась на четвертом курсе, а он уехал на год
учиться в Москву.
- Все это время вы не виделись?
- Я каждый месяц ездила к нему в Москву. И он приезжал один или два раза. Нельзя
было чаще.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Один раз он приехал из Москвы на пару дней и ухитрился сломать руку. В метро
кто-то пристал к нему, и он отметелил эту шпану. Результат - сломал руку. В
дзюдо ведь не атакующая техника. Володя очень расстроился: "В Москве этого не
поймут. Боюсь, будут последствия". И были действительно какие-то неприятности,
он в подробности не посвящал. В конце концов все обошлось.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Результатом его учебы и стала командировка в Германию. Он должен был ехать в
Берлин, но тут один Володин знакомый рекомендовал его шефу группы в Дрездене,
потому что сам тоже был ленинградец. Этот знакомый работал в Дрездене, и срок
его командировки заканчивался. Вот он и порекомендовал на свое место Володю.
Командировка в Берлин, правда, считалась более престижной, а работа, видимо,
более интересной, с выходом на Западный Берлин. Впрочем, в подробности я никогда
не вникала, да он и не посвящал. Между нами никогда не было разговоров на эту
тему.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Они подошли друг другу по всем статьям. Потом у нее, конечно, характер стал
проявляться. Она же не боится говорить правду. И даже не боится сама про себя
говорить: "Я иногда становлюсь такая душная". Я как-то купил кресло-качалку и
никак не мог запихнуть его в машину. Она стала мне советовать: "Вот так надо
повернуть, а не так..." А оно у меня никак не запихивается, да еще тяжелое. Я
говорю: "Люда, абсолютно замолчи". Она чуть ли не в истерику сорвалась: "Ну
почему вы, мужики, все такие тупые?"
Люда очень хозяйственная. Когда я приезжал к ним, она всегда очень быстро все
делала. Настоящая женщина, которая может всю ночь не спать, веселиться, а утром
квартиру прибрать и все приготовить...
Людмила младше меня на пять лет. До того, как стать стюардессой, она училась в
техническом вузе и сама бросила его, ушла с третьего курса. Думала, куда
поступать. В этот момент мы с ней познакомились, и это, можно сказать, повлияло
на нее. Она начала спрашивать, советоваться, куда ей пойти учиться. Я сказал,
что в университет. Но на филфак решила пойти сама. Сначала на подготовительное
отделение. Потом поступила на испанскую филологию, стала заниматься языками.
Выучила два языка: испанский и французский. Там же преподавали португальский, но
он так и остался у нее в зачаточном состоянии. Зато в Германии стала бегло
говорить по-немецки.
СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:
Перед отъездом в Германию у них Маша родилась. У моего бывшего тестя была дача
за Выборгом, шикарное место, и мы, когда ее из роддома забрали, поехали туда и
все там жили: Володя, Люда, я с женой... Мы, конечно, праздновали рождение
Маши... По вечерам такие танцы устраивали... "Держи вора, держи вора, поймать
его пора!" Вовка здорово движется. Хотя в бальных танцах я его не замечал.
Перед поездкой Людмилу проверили. Начали эту проверку еще когда я учился в
Москве. В тот момент было еще неизвестно, куда именно я поеду, и требования для
членов семьи были максимально жесткие. Надо было, например, чтобы жена по
состоянию здоровья могла работать в условиях жаркого и влажного климата. А то
представьте себе: пять лет тебя готовили, учили, и вот наконец надо ехать за
границу на работу, на боевой участок, а жена по состоянию здоровья не может. Это
ведь ужасно!
И мою жену проверили по полной программе. Ей об этом, конечно, ничего не
сказали. Только после всего уже вызвали в отдел кадров университета и сообщили,
что она прошла спецпроверку.
И мы поехали в Германию.
РАЗВЕДЧИК
"ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОВИНЦИЯ"
- Вы пришли в КГБ в 1975 году, а окончательно уволились оттуда в 1991-м.
Шестнадцать лет. Сколько из них за границей?
- Неполных пять. Я работал только в ГДР, в Дрездене. Мы приехали туда в 1985
году, а уехали уже после падения Берлинской стены, в 1990-м.
- Хотелось за границу?
- Хотелось.
- Но ведь в ГДР, да и в других соцстранах, КГБ работал практически официально.
Как сказал один из ваших бывших коллег, ГДР - это провинция с точки зрения
разведработы.
- Наверное. Впрочем, и Ленинград с этой точки зрения провинция. Но в этих
провинциях у меня всегда все было успешно.
- Но это, видимо, оказался не "Щит и меч"? Как насчет романтики в разведке?
- Не забывайте, что я к тому времени уже десять лет проработал в органах. О
какой романтике вы говорите?
Разведка всегда была самой фрондирующей структурой в КГБ. Влияло и то, что
сотрудники годами жили за границей. Три года в капстране или четыре-пять в так
называемом соцлагере, потом девять месяцев переподготовки в Москве и опять за
границу. У меня, например, есть друзья, один 20 лет отработал в Германии, другой
- 25. Когда приезжаешь на девять месяцев между двумя поездками, не успеваешь
въехать в эту нашу жизнь. А когда уже возвращались из-за границы, начинали с
трудом вживаться в действительность, видели, что у нас делалось... А мы-то,
молодые, общались со старшими товарищами. Я говорю сейчас не о стариках,
помнивших еще сталинские времена, а о людях с опытом работы, скажем так. А это
уже было совсем другое поколение, с другими взглядами, оценками, настроениями.
Один из моих друзей работал в Афганистане старшим группы по линии безопасности.
Когда он оттуда вернулся, мы, естественно, о многом с ним говорили. У нас ведь
тогда как было? Все, что связано с Афганистаном, - сплошное ура! Очень
патриотично. И вот мы сидели, разговаривали. И я спросил, как он оценивает
результаты своей работы в Афганистане. А дело в том, что при нанесении
ракетно-бомбовых ударов, как теперь говорят, нужна была его подпись. То есть без
его подписи решения о бомбардировке не принимались. Его ответ был для меня
шокирующим. Он так внимательно посмотрел на меня и сказал: "Ты знаешь, я свои
результаты оцениваю по количеству документов, которые я не подписал". Это,
конечно, подействовало на меня как удар. После таких разговоров задумываешься,
что-то переосмысливаешь.
Ведь это говорили люди, которых мы уважали, авторитеты в хорошем смысле слова. И
вдруг их мнение шло вразрез с общепринятыми, устоявшимися шаблонами.
В разведке тогда позволяли себе мыслить иначе, говорить такое, что мало кто мог
себе позволить.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Мы приехали в Дрезден в 1986 году. К тому времени я уже окончила университет.
Маше был год. Ждали второго ребенка. Катя родилась в Дрездене. Немецкий я знала
на уровне школы. Не больше.
Меня перед поездкой специально никак не инструктировали. Прошла медкомиссию - и
все. Наши ведь в ГДР работали вполне легально. Жили мы в доме германской
госбезопасности - "Штази". Соседи знали, где мы работаем, а мы знали, где
работают они. Но вот интересно. Мы приехали, когда в СССР уже началась
перестройка. А они все еще серьезно верили в светлое будущее коммунизма.
- Чем конкретно вы занимались?
- Это была работа по линии политической разведки. Получение информации о
политических деятелях, о планах потенциального противника.
- Правильно ли нам объяснили профессионалы, что вы занимались "разведкой с
территории"?
- Довольно точно, хотя такая формулировка предполагала разведку с территории
СССР. Мы работали с территории Восточной Германии. Нас интересовала любая
информация по линии, как раньше говорили, главного противника, а главным
противником считалось НАТО.
- Вы ездили в Западную Германию?
- Пока работал в ГДР, нет, ни разу.
- Так в чем же все-таки заключалась работа?
- Обыкновенная разведдеятельность: вербовка источников информации, получение
