Меня всегда удивляло, что он совершенно спокойно общается с людьми очень
высокого уровня, с иностранными делегациями. Обычно же, когда разговариваешь с
большими начальниками, возникает какое-то чувство стеснения, неловкости. А
Владимир Владимирович с любым руководством всегда держался непринужденно. Я ему
завидовала и думала, как бы мне научиться этому.
Я даже потом была удивлена, когда его супруга как-то сказала мне, что Владимир
Владимирович по натуре достаточно стеснительный человек и ему пришлось очень
долго работать над собой, чтобы по крайней мере казаться таким непринужденным в
общении с людьми.
Разговаривать с ним было легко. Хотя на первый взгляд он кажется очень
серьезным, но на самом деле с ним всегда можно было пошутить. Например, он мне
как-то говорит: "Позвоните в Москву, конкретно договоритесь о времени встречи,
чтобы потом не сидеть в приемной, не терять черт знает сколько часов". Я ему
отвечаю: "Да, точно так же, как у вас в приемной сидят". Он на меня посмотрел
как бы строго, а на самом деле хитро: "Марина!"
С его супругой, Людмилой Александровной, у нас тоже были хорошие отношения. Мы с
ней общались просто так, как знакомые. Я помню, была у нее в гостях, сидим на
кухне, пьем чай. Позвонил Владимир Владимирович. Она говорит: "Мы с Мариной пьем
чай". А он, наверное, задал ей вопрос: "С какой?" Супруга отвечает: "С
какой-какой! С твоей Мариной".
Мы особенно сблизились, когда Людмила Александровна попала в аварию.
"БОЛЬНО, И ДИКАЯ УСТАЛОСТЬ"
В 1994 году я принимал участие в переговорах с Тедом Тернером и Джейн Фондой о
проведении в Санкт-Петербурге Игр доброй воли. Они приехали к нам, и я
сопровождал их на всех переговорах. График был очень жесткий.
Вдруг звонок из моей приемной. Секретарь сообщила мне, что Людмила попала в
аварию. Я спрашиваю: "Серьезное что-то?" - "Нет, вроде ничего серьезного. Но на
всякий случай "скорая" в больницу повезла". Сказал: "Я постараюсь вырваться с
переговоров и туда подъеду".
Когда приехал, поговорил с главврачом, и он меня заверил: "Не переживайте,
ничего опасного нет. Сейчас мы шину наложим, и все будет нормально". Я
переспросил: "Это точно?" - Абсолютно". - И я уехал.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Я ехала на наших "Жигулях", как положено, на зеленый свет. На заднем сиденье
спала Катя. И вдруг в боковую стойку на скорости примерно 80 километров в час
врезается легковая машина. Я ее не видела даже. Ехала на зеленый и направо даже
не смотрела. Да я бы этот автомобиль и не разглядела - он выскочил на красный
из-за стоящей у светофора машины.
Счастье, что он въехал в эту стойку. Если бы он врезался в переднюю или в заднюю
дверь, то кто-то из нас наверняка бы погиб.
На полчаса я потеряла сознание, потом очнулась, хотела ехать дальше, но поняла,
что не могу. Было немного больно и дикая усталость. Когда в "скорую" укладывали
и сделали укол снотворного, я помню, что подумала: "Господи, вот отосплюсь-то!"
До этого я несколько недель не могла выспаться.
Первая мысль была, конечно, о дочке. Я сразу спросила: "Что с ребенком? У меня
ребенок сидел сзади". И кому-то из тех, кто стоял рядом, дала телефон помощника
Володи Игоря Ивановича Сечина, чтобы он приехал и забрал Катю, потому что все
это случилось буквально в трех минутах езды от Смольного. Одна женщина особенно
переживала, она больше всех и помогла: и "скорую" вызывала, и Сечину позвонила,
и о ребенке позаботилась - она все время была рядом. Потом оставила свой
телефон, а он потерялся где-то в машине. Так жалко. Мне с тех пор хочется ее
поблагодарить. А телефон куда-то делся.
"Скорую" вызвали сразу, но приехала она только через 45 минут. Врачи на месте
констатировали перелом позвоночника.
Отвезли в больницу. Больница оказалась совершенно жуткая. Там в основном народ
умирал. В коридоре стояли тележки с трупами. Это я на всю жизнь запомнила. Имени
25-летия Октября она называлась.
Я постеснялась сказать "скорой", чтобы меня везли в Военно-медицинскую академию,
к Юрию Леонидовичу Шевченко, вот меня и отвезли в эту дежурную больницу. Туда
всегда людей с травмами отвозят. И если бы я там осталась, я благополучно умерла
бы, потому что они, во-первых, не собирались делать мне операцию на
позвоночнике. Не собирались, потому что, я думаю, не умели.
Во-вторых, они даже не заметили перелома основания черепа. Мне в лучшем случае
грозил посттравматический менингит с летальным исходом.
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:
В приемную позвонила какая-то женщина: "Я по просьбе Людмилы Александровны, она
попала в аварию. Просила позвонить". Что делать в этой ситуации? Владимира
Владимировича на месте не было - он был на переговорах.
Взяли машину кого-то из его заместителей. Привезли Катюшу прямо в приемную, в
Смольный. Я спрашиваю: "Катенька, что случилось?" Она говорит: "Я не знаю, я
спала". Она лежала на заднем сиденье и в момент удара, наверное, упала и
стукнулась.
Первое, о чем я подумала: Людмила Александровна все-таки у врачей, это уже
хорошо. И надо показать девочку врачу, потому что она заторможена и с синяком.
Мы с Катюшкой пошли к врачу - тут же, в Смольном. Он посоветовал обратиться к
педиатру.
Мы поехали в педиатрический институт к детскому невропатологу, чтобы проверить,
нет ли сотрясения мозга. Врач толком ничего не ответил, сказал только, что
ребенку нужен покой. Он ее спрашивал, что случилось, но она не в состоянии была
что-то рассказывать. Шок, наверное, был.
Водитель, который привез Катю, сказал, что Людмила Александровна была в
сознании, когда ее увозила "скорая". Я успокоилась: ну ладно, ничего страшного.
Потом позвонила в больницу узнать, какой диагноз. Ни о переломе основания
черепа, ни о трещине в позвоночнике и речи не было.
Но мы все-таки сомневались. Владимир Владимирович попросил позвонить Юрию
Леонидовичу Шевченко в Военно-медицинскую академию. Звоню. Его нет. Звоню второй
раз, третий, четвертый, пятый - нет. Уже очень поздно вечером наконец
дозвонилась. И он сразу прислал своих хирургов, чтобы забрали Людмилу
Александровну в его клинику. Они приехали и забрали.
- Доктор Шевченко, нынешний министр здравоохранения, получается, не чужой для
вас человек?
- Нет, у нас с ним не было особо близких отношений, даже после этой истории.
Просто он настоящий врач. Года четыре назад, в 96-м году, в первую чеченскую
войну, он у солдата из сердца пулю вынул. Она на излете попала в сердечную
мышцу. Солдат остался жив. Шевченко и сейчас оперирует - летает в Питер на
выходные и делает операции. Настоящий врач.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
В клинику меня перевез Валерий Евгеньевич Парфенов. Он и спас мне жизнь, забрал
прямо из операционной. У меня ведь еще и ухо было порвано, они решили сделать
мне операцию, зашили ухо и оставили голой на столе в совершенно холодной
операционной, в жутком полусознательном состоянии, а сами ушли. Когда приехал
Валерий Евгеньевич, ему сказали: "Ей ничего не нужно, только что сделали
операцию, все хорошо".
Но он зашел в операционную. Я открываю глаза: передо мной стоит офицер и берет
мою ладонь. И у него совершенно горячая ладонь. Я сразу согрелась и поняла, что
теперь-то я спасена.
В клинике Военно-медицинской академии мне сразу сделали снимок и сказали, что
нужна срочная операция на позвоночнике.
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:
Людмила Александровна тогда жила с детьми на служебной даче за городом. Машенька
все еще была в школе. Они с Катей-то утром, когда произошла авария, ехали в эту
школу. Там какое-то представление было. Катюша утром приболела и не поехала, а
потом все же напросилась на это мероприятие.
И теперь Машу надо было забрать из школы и решить, что дальше делать с детьми.
Я предложила Владимиру Владимировичу: "Давайте я девочек отвезу к своей маме".
Он говорит: "Нет, это неудобно, но если бы вы согласились переночевать с ними у
нас на даче, я был бы вам благодарен". Я сказала: "Хорошо".
Ехали мы на дачу как раз мимо больницы, куда перевезли Людмилу Александровну.
Там я увидела машину Владимира Владимировича, он уже собирался уезжать.
Попросила остановить, вышла и говорю ему: "Там, в машине, девчонки". Он пошел к
ним, а я в больницу. Девчонок все равно бы не пустили.
Людмиле Александровне только что сделали операцию. Она была в сознании и первое,
о чем спросила меня: взяли ли мы теплые вещи для девочек. В этот день резко
похолодало, и на даче могло не оказаться теплой одежды.
Когда мы уже собрались ехать, Владимир Владимирович сказал, что если сможет,
подъедет позже, но вряд ли, потому что встречи у него будут до поздней ночи.
Водитель привез нас и уехал. Но он забыл сказать нам, как включить отопление в
доме. Холод был страшный. Но девочки вели себя очень достойно. Когда мы
приехали, они мне стали помогать: "Тетя Марина, одеяла надо достать оттуда, а
простыни - вон оттуда"... Они не были в ужасе и не жались по углам со слезами на
глазах. Они пытались помочь.
Девочки, конечно, понимали, что все очень серьезно. Когда по пути на дачу около
больницы они увидели папину машину, то сразу спросили: "Тут мама лежит?"
Откуда-то они знали, что это новое здание больницы. Мы ведь не сказали им, что
ее в академию перевезли, чтобы не волновать их.
Я положила девчонок в одну постель, чтобы им было теплее. И вдруг часа в три
ночи стук в дверь. Я испугалась, потому что, кроме нас троих, на даче никого не
было. Оказалось, приехал Владимир Владимирович, освободившись наконец от
Тернера. Он сразу все включил, и дом быстро согрелся.
Я его таким раньше не видела. Нельзя сказать, что он был не в своей тарелке,
выбит из колеи, совершенно потерян и не знает, за что завтра хвататься и куда
бежать. Нет, этого не было. Чувствовалось, что в его голове все равно есть
какой-то стройный план. И все-таки я Владимира Владимировича никогда таким не
видела.
В три ночи он приехал, а в семь утра уже уехал. А я осталась с девочками до
вечера, пока из Калининграда не приехала Екатерина Тихоновна, мама Людмилы
Александровны.
- Как она узнала?
- Я послала ей телеграмму. Может быть, Людмила Александровна будет меня ругать,
когда узнает, но это я сделала и попросила, чтобы она приехала. Конечно, с
согласия Владимира Владимировича. Дети были с ней, пока Людмила Александровна не
выписалась из больницы.
- Она долго выздоравливала?
- Месяца полтора или даже два она пролежала в больнице. Там ведь еще и перелом
основания черепа обнаружили. Это их волновало гораздо больше, чем трещина в
позвоночнике.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Уже когда мне сделали операцию на позвоночнике, я лежала в реанимации и все
время говорила врачам, что у меня шевелятся челюсти. А они шутили: "Ничего,
новые вставим". Но потом хирург, который меня оперировал, все-таки обратил на
это внимание, и на всякий случай мне сделали снимок. Тут перелом основания
черепа и обнаружился. Сделали еще одну операцию, начали лечить, но теперь я
понимаю, что у врачей были очень большие сомнения в успешном исходе. Шансов
почти не было. Мне повезло, что я выкарабкалась.
Жалко только, что шею разрезали с двух сторон: спереди и сзади. До этой истории
там был в целом неплохой дизайн.
- Испугали вас этим диагнозом?
- Нет, не особенно, потому что это было в реанимации, в бреду. Только мне было
очень жаль моей шеи. Я стала плакать. А Валерий Евгеньевич, хирург, когда узнал,
почему я плачу, сказал: "Вот дурочка! У нее позвоночник и череп переломаны, а
она из-за шрамов на шее плачет!"
А я плакала. Я боялась, что будут видны эти шрамы. А на самом деле они оказались
совсем незаметными.
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА:
Она лежала в больнице в общей палате на четырех человек, пока не затянулась сама
собой эта трещина в основании черепа. И Владимир Владимирович, и девочки, и я
все время навещали ее.
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Когда я вышла из больницы, то первые две недели просто ползала по квартире.
Постепенно стала кое-что делать. Но в итоге в нормальную жизнь входила два-три
