Ребята, сидевшие у Собчака в приемной и на тот момент как бы составлявшие его
ближайшее окружение, вели себя жестко, грубо, в лучших традициях комсомольской,
советской школы. Это вызывало, конечно, сильное раздражение в депутатском
корпусе и очень быстро привело к конфликту между Собчаком и Ленсоветом.
Поскольку я это понимал, то прямо сказал Анатолию Александровичу, что с
удовольствием приду к нему работать, но тогда я должен буду сказать своему
руководству в КГБ, что ухожу из университета.
Это был довольно деликатный для меня момент - сообщить вышестоящим начальникам,
что я намереваюсь поменять работу.
Я пришел к своему руководству и сказал: "Мне Анатолий Александрович предлагает
перейти из университета к нему на работу. Если это невозможно, я готов
уволиться". Мне ответили: "Нет, зачем? Иди, спокойно работай, никаких вопросов".
"ВОПРОСОВ БОЛЬШЕ НЕТ!"
Мои начальники - люди довольно тонкие и понимающие обстановку вокруг - не стали
мне ставить никаких условий. Поэтому, хотя формально я числился в органах
безопасности, в здании управления практически не появлялся.
Что характерно и интересно - начальство ни разу не пыталось использовать меня в
оперативных целях. Я думаю, понимали, что это бессмысленно. Кроме того, в тот
момент все, включая правоохранительные органы, находилось в состоянии
разложения.
ВЛАДИМИР ЧУРОВ, заместитель председателя Комитета по внешним связям мэрии
Санкт-Петербурга:
До 91-го года кабинеты в Смольном были четко поделены: в кабинетах больших
начальников висели два портрета - Ленина и Кирова, а в кабинете чиновников
рангом пониже - один Ленин. После того как их портреты сняли, остались только
пустые крюки. И каждый выбирал, кого повесить у себя в кабинете вместо вождей
революции. Все в основном выбирали портрет Ельцина. Путин заказал себе Петра
Первого.
Ему принесли два портрета на выбор: один романтический портрет - молодой Петр,
кудрявый, задорный, в латах времен "великого посольства"; второй, который Путин
и выбрал, - гравированный, один из самых последних портретов Петра Первого.
Портрет тех лет, когда, собственно, его реформы шли наиболее активно. Именно
тогда, после завершения неудачного прусского похода и Северной войны, Петр
заложил основы Российской империи.
Я думаю, Владимир Владимирович не случайно для своего кабинета этого Петра
выбрал, редкого, мало кому известного. Петр на этой гравюре достаточно мрачный,
озабоченный, я бы сказал.
Один раз, правда, мои коллеги из органов все-таки попытались воспользоваться
моей близостью к Собчаку. Он тогда много ездил по командировкам, часто
отсутствовал в городе. На хозяйстве он оставлял меня. Как-то он в спешке куда-то
в очередной раз уезжал, а срочно нужна была его подпись под документом. Документ
не успели подготовить, а Собчак уже не мог ждать. Тогда он взял три чистых листа
бумаги, поставил на них внизу свою подпись и отдал мне: "Доделайте". И уехал.
В тот же вечер ко мне зашли коллеги из КГБ. Поговорили о том о сем, и издалека
начали заходить, мол, хорошо бы подпись Собчака получить под одним документом,
давай обсудим. Но я-то уже опытный был деятель - столько лет без провала, - так
что сразу все понял. Достал папку, открыл ее, показал пустой лист с подписью
Собчака. И я, и они понимали, что это - свидетельство очень высокой степени
доверия Собчака ко мне. "Вы видите, этот человек мне доверяет? Ну и что? -
говорю, - Что вы хотите от меня?" Они моментально дали задний ход: "Никаких
вопросов больше. Извини". И все закончилось, так и не начавшись.
Тем не менее это была ненормальная ситуация, ведь я продолжал получать у них
зарплату. Которая, кстати, была больше, чем в Ленсовете. Но довольно скоро
возникли обстоятельства, заставившие меня подумать о том, чтобы написать рапорт
об увольнении.
Отношения с депутатами Ленсовета складывались не всегда легко. Прежде всего
из-за того, что они часто лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне
один депутат: "Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и
то-то". Я его раз послал, второй. А на третий он мне и заявляет: "Тут нехорошие
люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов
безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты
мне окажи услугу".
Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И
тогда я принял непростое для себя решение - написал рапорт об увольнении. Надоел
этот наглый шантаж.
Для меня это было очень тяжелое решение.
Хотя я уже почти год фактически в органах не работал, но все равно вся моя жизнь
была связана с ними. К тому же это был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не
было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет
страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным
политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно
рискованно. Все могло просто в один момент развернуться. При этом я с трудом
представлял себе, что буду делать, если потеряю работу в мэрии. Подумал, что в
крайнем случае вернусь в университет писать диссертацию, буду где-то
подрабатывать.
В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой
системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально
страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни.
Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал
рапорт.
Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, - решил публично рассказать о
том, что работал в органах безопасности.
За помощью я обратился к своему товарищу, режиссеру Игорю Абрамовичу Шадхану.
Талантливый человек, его самый известный фильм - "Контрольная для взрослых".
Тогда Шадхан работал у нас на телестудии. Я приехал к нему и сказал: "Игорь,
хочу открыто рассказать о своей прошлой работе. Так, чтобы это перестало быть
секретом и меня уже никто не мог бы этим шантажировать".
Он записал передачу - интервью, в котором очень подробно расспрашивал меня о
моей работе в КГБ, о том, что я делал, когда служил в разведке, и так далее. Все
это показали по Ленинградскому телевидению, и когда в следующий раз ко мне
подошли с какими-то намеками на мое прошлое, я сразу сказал: "Все. Неинтересно.
Об этом уже всем известно".
Но написанный мною рапорт об увольнении где-то так и завис. Кто-то, видимо,
никак не мог принять решение. Так что, когда начался путч, я оставался
действующим офицером КГБ.
"ФЛАГШТОК БЫЛ СРЕЗАН АВТОГЕНОМ"
- Помните популярный вопрос того времени: где вы были в ночь с 18 на 19 августа
1991 года?
- Я был в отпуске. И когда все началось, я очень переживал, что в такой момент
оказался черт-те где. В Ленинград я на перекладных добрался 20-го. Мы с Собчаком
практически переселились в Ленсовет. Ну не мы вдвоем, там куча народу была все
эти дни, и мы вместе со всеми.
Выезжать из здания Ленсовета в эти дни было опасно. Но мы предприняли довольно
много активных действий: ездили на Кировский завод, выступали перед рабочими,
ездили на другие предприятия, причем чувствовали себя при этом довольно неуютно.
Мы даже раздали оружие кое-кому. Правда, я свое табельное оружие держал в сейфе.
Народ нас везде поддерживал. Было ясно, что если кто-то захочет переломить
ситуацию, будет огромное количество жертв. Собственно говоря, и все. Путч
закончился. Разогнали путчистов.
- А что вы сами думали о них?
- Было ясно, что они своими действиями разваливают страну. В принципе, задача у
них была благородная, как они, наверное, считали, - удержание Советского Союза
от развала. Но средства и методы, которые были избраны, только подталкивали к
этому развалу. Я, когда увидел путчистов на экране, сразу понял - все, приехали.
- А если бы, предположим, путч закончился так, как они хотели? Вы - офицер КГБ.
Вас с Собчаком наверняка бы судили.
- Да ведь я уже не был офицером КГБ. Как только начался путч, я сразу решил, с
кем я. Я точно знал, что по приказу путчистов никуда не пойду и на их стороне
никогда не буду. Да, прекрасно понимал, что такое поведение расценили бы минимум
как служебное преступление. Поэтому 20 августа во второй раз написал заявление
об увольнении из органов.
- А вдруг ему также не дали бы ход, как вашему первому заявлению?
- Я сразу предупредил о такой возможности Собчака: "Анатолий Александрович, я
писал уже однажды рапорт, он где-то "умер". Сейчас я вынужден сделать это
повторно". Собчак тут же позвонил Крючкову, а потом и начальнику моего
управления. И на следующий день мне сообщили, что рапорт подписан. Начальник
управления у нас был убежденный коммунист, считавший: все, что делается
путчистами, - правильно. Однако он был очень порядочный человек, к которому я до
сих пор отношусь с большим уважением.
- Вы переживали?
- Страшно. В самом деле, такая ломка жизни, с хрустом. Ведь до этого момента я
не мог оценить всей глубины процессов, происходящих в стране. После возвращения
из ГДР мне было ясно, что в России что-то происходит, но только в дни путча все
те идеалы, те цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули.
Конечно, это было фантастически трудно пережить, ведь большая часть моей жизни
прошла в органах. Но выбор был сделан.
ВЛАДИМИР ЧУРОВ:
Через несколько месяцев после путча Дом политпросвещения, который принадлежал
коммунистам, был передан городу. И довольно скоро там заработал международный
бизнес-центр. Но с коммунистами поступили либерально и оставили им часть здания:
практически целое крыло занимали КПРФ, РКРП и прочие коммунистические
организации. На крыше Дома флагшток был. Коммунисты решили воспользоваться им по
назначению и вывесили красный флаг. И вот каждый раз, выезжая из Смольного,
руководство города видело его. Флаг прекрасно был виден из окон кабинетов и
Собчака, и Путина. Это ужасно раздражало, и Путин решил флаг снять.
Дает команду - красный флаг снимают. Но на следующий день он снова появляется.
Путин вновь дает команду - флаг снова снимают. И так борьба шла с переменным
успехом. У коммунистов стали заканчиваться флаги, и они вывешивали что-то
совершенно непотребное, один из последних вариантов был даже уже не красный, а
буровато-коричневый. Это Путина окончательно допекло. Он подогнал кран, и под
его личным наблюдением флагшток был срезан автогеном.
- Когда вы вышли из партии?
- Я не выходил. КПСС прекратила существование, я взял партийный билет, карточку,
положил в стол - там все и лежит.
- Как Питер пережил 93-й год?
- Все было почти так же, как в Москве, только не стреляли. Мэрия к тому времени
уже сидела в Смольном, депутаты - в Ленсовете.
- То есть в Питере был практически такой же конфликт, как у Ельцина с Верховным
Советом?
- Да. Но важно, что тогда уже не было, как в 91-м, раскола среди
правоохранительных органов. Руководство управления ФСБ - а возглавлял его тогда
Виктор Черкесов - с самого начала заявило о своей поддержке мэра. Оно провело
ряд мероприятий по задержанию экстремистов, которые устраивали провокации,
собирались что-то взорвать, дестабилизировать обстановку. На этом все и
закончилось.
"ОН ВЫСОХ В СМЫСЛЕ ДУШИ"
МАРИНА ЕНТАЛЬЦЕВА, секретарь Путина в 1991-1996 годах:
Первый раз я увидела Владимира Владимировича из-за стеклянной двери кабинета. Я
как раз сидела против нее и красила губы. Вдруг вижу - по коридору идет новый
руководитель Комитета по внешним связям. Думаю: "Ну все. Теперь он меня на
работу точно не возьмет". Но все обошлось: он сделал вид, что ничего не заметил,
а я больше никогда не красила губы на рабочем месте.
Не могу сказать, что он был строгий начальник. По-настоящему его могла вывести
из себя только людская тупость. Именно тупость. Но голоса он никогда не повышал.
Он мог быть строгим и требовательным и не повышая голоса. Если он давал какое-то
