заставили все сотворенные сущности принести клятву не повредить ему.
Поклялись железо и огонь, и болезни, и ужасная старость, и даже отродье
гигантов - не в силах противиться красоте Бальдра, - и каждая рыба,
животное и змея в мире, и каждое дерево в лесах. Только одно создание не
поклялось: слабенькая водянистая омела, растение, которое обвивало дуб.
Она не смогла бы повредить, даже если бы захотела - так подумали боги.
Как только клятва была принесена, Бальдр стал неуязвим, и поэтому боги,
чьи забавы не слишком отличались от забав их земных почитателей,
принялись развлекаться, ставя прекрасного Бальдра как живую мишень и
кидая в него все оружие с остриями и лезвиями, какое попадалось под руку.
Лишь один бог в этом не участвовал - Хот, брат Бальдра, ибо был слеп. Но
однажды он в своем ослеплении услышал голос, который спросил, не хочет ли
он присоединиться к остальным. "Да, - ответил Хот, - но я слеп". А голос
сказал: "Я поставлю тебя на нужное место и направлю твою руку. Брось
вот это". И ему в руку вложили копье, сделанное из омелы, но затвердевшее
благодаря волшебству.
Голос принадлежал Локи, обманщику богов, врагу богов и людей, отцу
чудовищного отродья. Хот взял копье и кинул его.
В ушах Хермота до сих пор звучал великий плач скорби, который поднялся,
когда боги, а потом и все сущее, узнали о смерти Бальдра, узнали, потому
что из вселенной сразу же исчез свет, и весь мир стал обыденным, унылым и
скучным, каким и остается до. сих пор. Своим внутренним взором он все еще
видел огромный костер, на который Один положил своего сына в
погребальной ладье, что должна была доставить его в мир Хель. Он видел,
что даже гиганты были приглашены на похороны и пришли. Видел, как
женщина гигантов, Хюрроккин, рыдая, столкнула лодку - Хермот был
одним из четырех ратоборцев, назначенных удерживать ее волчью упряжку
за поводья из гадюк. Видел - как только ладья заскользила в воду. Один
нагнулся и прошептал что-то на ухо своему мертвому сыну.
Что это были за слова? Хермот не знал. Сейчас он должен был
спуститься в Хель и вернуть Бальдра.
Лошадь уже подошла к стенам Хеля, стуча копытами по огромному
мосту, перекинутому в воздухе - что за воздух может быть в нижнем
мире, Хермот не представлял себе. Он проезжал мимо духов, теней,
тревожно на него глядящих, они проснулись из-за стука копыт, разительно
отличавшегося от их собственной бесшумной походки. Это были души
ничтожеств, бледные мужчины и женщины, дети, не те, кого отбирали для
Вальгаллы или для рощ Фрейра. А там, в конце моста, там были ворота.
Слейпнир рванулся к ним, и ворота медленно закрылись. Хермот
наклонился, прошептал слова ободрения на ухо жеребцу.
Отчаянный рывок, прыжок столь высокий, что мог бы, казалось,
прошибить низкий потолок Хеля. Ворота оказались позади, ошеломленные
стражники уставились вслед.
Теперь перед ними была стена, стена, которая словно бы доходила до
самого несуществующего неба. И была в ней щель, узкая щель на самом
верху. Слишком узкая для Слейпнира, слишком узкая для Хермота. Хермоту
не надо было объяснять, что это колдовство. Он прискакал к стене, потянул
поводья, остановился и Спешился. Принялся стучать своими могучими
кулаками в каменную стену, стучал, пока те не покрылись кровью, как
всегда, не обращая внимания на боль.
Голос из-за стены:
- Кто это, кто стучится не как бледная тень из Хеля?
- Я Хермот, человек Одина, всадник Одина. Я пришел поговорить с
Бальдром.
Другой голос, голос Бальдра, невнятный и усталый, словно рот залеплен
плесенью.
- Возвращайся домой, Хермот, и скажи им: я не могу вернуться, пока весь
мир не заплачет обо мне. А я знаю - точно так же, как нашлось существо,
которое повредило мне, есть существо, которое не заплачет. Скажи им, -
и голос затих вдали, будто Бальдра утащили по длинному, засыпанному
прахом коридору.
Хермот не раздумывал и не колебался, это было бы не в его духе. Он знал,
что такое определенность. И он не боялся вернуться с плохими вестями. Он
сел в седло и тронулся в обратный путь. На мгновенье задумался. Залез за
пазуху, где держал черного петуха из Асгарда, творение Одина.
Вытащив из-за пояса нож, отрезал петуху голову, забросил сначала ее, а
потом тело с точностью, доступной лишь великим, в щель между стеной и
небом.
Через мгновенье Хермот услышал гул в стене, гул такой сильный, что,
казалось, он заставлял стену дрожать. Петушиный крик. Крик рассвета,
новой жизни, возрождения.
Удивленный Хермот пустился назад через ворота Хеля к мосту Гиаллар,
который отделял мир Хель от остальных восьми миров. Он не знал, что
означает происшедшее, но он знал, что для Одина это не будет неожидан-
ностью.
Что же Один шепнул своему сыну на погребальной ладье?
* * *
Шеф рывком поднял голову, осознав, что на улице что-то происходит. По
его телу струился пот, он слишком долго спал. На мгновенье он подумал -
крик, должно быть, означает, что наконец-то появилась Рагнхильда. Как она
уже сделала однажды, когда он заснул в парилке. Затем его слух уловил нотки
торжества и ликования, а не тревоги. Что-то они кричали. Что же? "Рында,
рында"?
Кутред подскочил к двери, ухватился за ручку. Дверь заело, как часто
случалось из-за жара, и сердце Шефа на мгновенье замерло - трудно
представить себе худшую долю, чем умереть голым в жару парилки, а ведь
известно, что такое бывало. Затем дверь распахнулась, и внутрь ворвались
свет и свежий воздух.
Кутред вышел из парилки и прыгнул с помоста. Шеф последовал за ним,
задыхаясь в сомкнувшейся над головой студеной воде. После своих
приключений на льду Шеф не верил, что когда-нибудь снова с охотой полезет
в холодную воду, но парилка заставила его передумать.
Они вдвоем быстро подплыли к лесенке, ведущей на пристань, где
развесили свою одежду, взобрались и уставились на появившуюся откуда ни
возьмись толпу.
Все норманны бежали к своим судам. Не к морским кораблям, вроде
"Чайки" и "Моржа", а к небольшим гребным вельботам. Вытянули лодки,
которых Шеф раньше не видел. И были еще другие суденышки, как демоны
ворвавшиеся в гавань, с них кричали местные жители. Кричали одно и то же
слово. На этот раз Шеф разобрал его. Не "рында", а "гринды! гринды!".
Шеф и Кутред переглянулись. Снизу, из гавани, Бранд увидел, как они не
спеша вытираются. Сложив руки рупором, он закричал:
- Твоих людей мы не берем! В лодках нет места для идиотов, когда идут
гринды! Вы двое можете пойти с нами, если хотите что-нибудь увидеть!
Затем он отчалил на лодке, балансируя на банке с большим гарпуном в
руке.
Кутред показал на маленькую двухвесельную лодочку, которую он добыл,
привязанную на берегу в десяти шагах от них. Шеф кивнул, поискал свой меч
с рукоятью из рога нарвала, вспомнил, что, как обычно, оставил его над
койкой. Нет времени сейчас бежать за ним, на поясе есть другой нож. Кутред
положил, как всегда, свой меч и шипастый щит на дно лодки, взял весла,
столкнул плоскодонку в длинный фьорд, ведущий в открытое море. Когда они
выгребали к устью. Шеф увидел английских катапультеров, стоявших у своих
машин, которые теперь охраняли вход в гавань. Они кричали:
- Что? Что происходит?
Кутред греб, а Шеф мог лишь беспомощно пожать плечами.
ГЛАВА 21
Когда Кутред подгреб уже к выходу из фьорда, Шеф увидел паренька с
одного из дальних хуторов, скачущего по обрывистому склону и отчаянно
машущего рукой, чтобы его подобрали. Шеф дал Кутреду знак подойти к
берегу.
- Может быть, хоть он объяснит нам, что происходит.
Парень перепрыгнул с одной остроконечной глыбы на другую,
приноровился к движению раскачивающейся на волнах лодки и сиганул на
нос, словно выбрасывающийся на берег тюлень. Он широко улыбался.
- Спасибо, друзья, - сказал он. - Гринды приходят, наверно, единожды
в пять лет. На этот раз я не хочу их пропустить.
- А что такое гринды? - спросил Шеф, не замечая яростных взглядов
Кутреда.
- Гринды? - паренек, казалось, не поверил своим ушам. - Гринды-то?
Ну, это такие мелкие киты, они приходят стадом. Входят в шхеры. Тогда,
если нам удается зайти мористее, мы отрезаем их от моря, загоняем на берег.
Потом убиваем. Жир. Ворвань. Кита можно есть целую зиму, - его зубы
открылись в мечтательной улыбке.
- Убить стадо китов? - повторил Шеф. - Сколько же их там?
- Может, пятьдесят, а может, и шестьдесят.
- Убить шестьдесят китов, - усмехнулся Кутред. - Да если бы вам,
лживым норманнским моржебоям, это удалось, никогда вам их не съесть,
даже если вы сядете и будете есть до самого Судного Дня.
- Это только гринды, - сказал паренек, который явно обиделся. - Это не
кашалоты и не большие усатые киты. Они в длину всего десять-двенадцать
локтей.
От пятнадцати до восемнадцати футов, подумал Шеф.
Это похоже на правду.
- Чем вы их убиваете? - спросил он.
Парень снова улыбнулся.
- Длинными копьями. Или вот этим, - он вытащил из-за пояса нож,
длинный, широкий, с односторонней заточкой. Вместо обычного острия у
него был длинный плоский крюк, заточенный, как заметил Шеф, и с
внутренней и с внешней стороны.
- Гринда-нож, - сказал юноша. В его выговоре "f" стало "v", долгое "i"
превратилось в "oi". - Grindar-knoivir. Выскочить из лодки на мелководье,
оседлать кита, добраться до его хребта, воткнуть гринда-нож. Вытащить.
Перерезать позвоночник. Ха-ха! Много мяса, жир на зиму!
Когда лодка вышла из устья фьорда, паренек огляделся, увидел вереницу
вельботов, стремительно удаляющихся от них на север, без лишних слов
уселся на скамью рядом с Кутредом и, взяв весло, тоже стал грести. Шеф с
удивлением заметил на лице Кутреда кислую усмешку, вызванную, скорее
всего, очевидной уверенностью юного норманна, что Кутред, могучий
берсерк, нуждается в его помощи.
Шеф заметил, что идущие впереди вельботы замедлили наконец свой бег,
сбиваясь в неровный круг на волнах. И тогда, всего в полумиле от себя, Шеф
впервые увидел стадо китов, за которым они гнались: сначала один ленивый
белый фонтан на фоне серого неба, затем другой, а потом и все вместе. А под
ними лишь проблеск черных спин, скользящих в изящных кувырках.
Люди в вельботах тоже увидели выход стада на поверхность воды. Шеф
заметил, что они встают, трясут своими острогами с длинными
наконечниками, услышал отдаленные вопли. Впрочем, даже на расстоянии
можно было разобрать заглушающий все бычий рев
Бранда, по-видимому, отдающего длинную череду распоряжений, которые
передавались с лодки на лодку.
- Нужно, чтоб был гринда-капитан, - объяснял паренек в промежутке
между гребками. - Если вельботы не будут работать вместе, киты прорвутся.
Все работают вместе, а потом делимся поровну. Одна доля на каждого
человека, одна доля на каждую лодку, капитан получает две доли.
Лодка Шефа поравнялась со всей флотилией, как раз когда вельботы
начали расходиться в стороны. В последний момент паренек вскочил на ноги,
приветствовал своих родичей и побежал с вельбота на вельбот с такой же
ловкостью, с какой он сел к ним в лодку, задержавшись только, чтобы весело
помахать на прощанье. Затем все норманнские вельботы, по большей части
четырех- и шестивесельные, разошлись в длинную вытянутую линию.
Расположившийся в ее центре Бранд, поравнявшись с Шефом, повернулся и
закричал:
- Вы, двое! Оставайтесь сзади и никуда не суйтесь. Держитесь от этого
подальше!
Кутред долгое время греб так, чтобы их лодка держалась около крайнего
вельбота в линии. Шеф, глядя на его вспотевший торс, отметил, что за
последние недели Кутред стал выглядеть еще внушительней, так как бла-
годаря хорошей пище на его натренированных на мельнице мускулах нарос
слой подкожного сала. И все же одному человеку тяжело было угнаться за
четырехвесельными вельботами, в каждом из которых сидели опытные
моряки. Кутред греб с остервенением. Хорошо еще, что флотилия не шла все
время с максимальной скоростью. По ходу преследования Шеф понял, что в
