пергаментов. - Я рассказал тебе о королях Дании и Норвегии, - начал он.
- Между ними лежат Швеция и Готланд, там может найтись еще добрых два
десятка человек. Начнем с севера: король Викар из Розлагена, возраст
пятьдесят, избран на Роз-Тинге двадцать лет назад, считается богатым, но
миролюбивым, собирает дань с финнов и никогда не был на Юге.
Бруно покачав головой.
- А как насчет короля Орма из Уппланда? Под его властью находятся
великий Дуб Королевства и храм для жертвоприношений в Упсале. Он
считается могущественным, но не склонным к личной храбрости, королевство
захватил силой двадцать лет назад?
- Этот звучит чуть получше, но ненамного. Надо будет взять его на
заметку. Знаешь, - задумался Бруно, - я задаюсь вопросом - а не может ли
Сигурд Рагнарссон или один из его братьев, несмотря на все их недавние
поражения, оказаться искомым человеком? В конце концов, даже у Карла
Великого бывали затруднения, например, с саксами.
Эркенберт не смог подавить непроизвольную дрожь.
- Думаю, мы могли бы подобраться поближе к месту действия, чтобы
искать наверняка... - продолжал Бруно.
***
В хижине, которую им отвели люди Пути в Каупанге, английские
вольноотпущенники и Карли Дитмаршец сидели и рассказывали байки о
Потаенном Народе. В теплой тесной комнатке установилась вполне
приятельская атмосфера.
У катапультера Хамы была рассечена губа. У Квикки один глаз совсем
заплыл.
Карли мог похвастать разбитым ухом и синяком, потому что Озмод,
глядя, как Карли одного за другим сбивает всех с ног, огрел дитмаршца
поленом по голове. Дружки уже перестали передразнивать акцент друг друга
и пытались найти общий язык, толкуя о загадочном окружающем мире.
- Мы верим, что на болотах живут кикиморы, - говорил Карли.
- Мы тоже, - откликнулся Квикка, сам выросший на английских фенах.
Они живут в болотных ямах. Когда плывешь за дикими утками на
плоскодонке, не вздумай попасть шестом в старое гнездо кикиморы. Такие
охотники не возвращаются.
- Откуда только эти твари взялись? - спросил кто-то.
- Они ниоткуда не взялись, они здесь всегда были.
- А я слышал так, - сказал Квикка. - Вы знаете, что мы все как будто
бы произошли от Адама и Евы. И вот однажды Господь Бог сошел на землю и
велел Еве показать ему ее детей. Ну, она некоторых показала, а некоторые
были неумытые, потому что она была ленивая, и она приказала им
спрятаться. И под конец Господь Бог и говорит: "А те дети, которых ты
спрятала от меня, пусть они так и остаются спрятанными". И с той поры те
из детей Евы, кого она показала, это мы, люди, а те, кого не показала,
это Потаенный Народ, они живут на болотах и топях.
Байка была выслушана, но не слишком понравилась. Каждый из
присутствующих, кроме Карли, был раньше рабом Церкви и освободился лишь
благодаря Шефу и Армии Пути. Христианское учение было им знакомо, но
напоминало о рабстве.
- А здесь, по-моему, все по-другому, - раздался еще один голос.
Кикимор здесь нет, потому как нет болот. А есть тут у них такие водяные.
В воде. Только и воды сейчас нет, потому как все замерзло.
- И тролли, - добавил кто-то.
- Никогда такого не слышал, - удивился Озмод. - Кто такие тролли?
- Огромные серые твари, которые живут в горах. А троллями их
прозвали, потому что трах! - и на тебя катится скала.
- А вот мне один местный рассказывал, - прошамкал разбитой губой
Хама. - Жил в горах один человек по имени Лафи. И однажды он пошел на
охоту, а его схватили две троллихи, затащили в свое логово и стали
держать у себя заместо племенного жеребца. Они носили невыделанные
шкуры, а ели только мясо и рыбу. Иногда мясо было конское или баранье, а
иногда они ему и не объясняли, что это за мясо, но ему все равно
приходилось его есть. Долго ли, коротко ли, он притворился больным, и
пока молодая троллиха охотилась, другая стала его расспрашивать, чем его
лечить. А он и говорит, ничего меня не вылечит, кроме гнилого мяса,
которое пролежало в земле пять лет. Она говорит, ну, я знаю, где есть
такое мясо, и ушла. Но она-то думала, он совсем больной и не убежит,
поэтому не завалила вход в пещеру камнем. А он выбрался и давай бежать.
Троллихи его унюхали и потрусили за ним, но он услышал запах дыма и
бежал до самой стоянки углежогов. Углежоги схватились за оружие и вышли
навстречу троллихам и отогнали их. Потом они все целые и невредимые
спустились с гор. Но через девять месяцев выходит Лафи из дому, а на
крылечке младенец, и весь покрыт серым волосом. После этого он даже
боялся ночью выйти до ветра. А что с младенцем сталось, не знаю.
- Значит, они не животные. Выходит, они могут с нами делать детей, -
задумался Озвод. - Эта сказка, может, правдивая.
- Может, лучше отдать троллихам Карли? - предложил кто-то.
- Точно, а если их старый папаша-тролль будет недоволен, Карли просто
набьет ему морду.
***
Снаружи, не обращая внимания на доносящиеся из темной хижины взрывы
смеха, Бранд пытался серьезно поговорить с Шефом.
- Говорю тебе, - настаивал он, - она опасна. Смертельно опасна. Это
самое опасное, с чем ты столкнулся с тех пор, как стоял на сходнях
против Ивара. И даже опасней его, потому что, когда ты вышел против
него, он уже чувствовал, что в конце концов проиграет. А она так не
думает. Ей есть за что побороться.
- Не понимаю, чего ты беспокоишься, - сказал Шеф. - Я с ней даже не
разговаривал.
- Я видел, как ты на нее смотрел. И как она на тебя смотрела. Ты
должен понять, что ее интересует только одно, и это одно - ее сын
Харальд.
Про него были пророчества. Сначала все считали, что пророчества
относятся к его отцу. Но потом стали думать, что речь шла о нем. Уж
кто-кто, а Рагнхильда точно уверена, что все пророчества относятся к
Харальду. Но теперь появился ты, и люди стали говорить, что, может быть,
ты и есть тот самый великий король, которого все ждут, король, который
будет править всей Норвегией.
- Но я бы даже не попал в Норвегию, если бы меня не выкупили у
Хрорика и не привезли сюда.
- Да, но теперь-то ты здесь. И люди вроде Торвина-он не во вред тебе,
но все равно должен бы соображать - люди вроде Торвина ходят и
рассказывают, что ты сын богов и тот, кто пришел с Севера, и уж не знаю,
что еще. У тебя бывают видения, ты сам встречаешься в видениях, Хагбарт
что-то говорит, а Виглик добавляет. Ясно, что люди прислушиваются.
Потому что есть одна штука, над которой никто не может посмеяться, как
над бабкиной сказкой: ты трэль, который стал королем, этому я сам
свидетель. Ты отодвинул Альфреда в сторону, а он богорожденный,
происходит прямиком от Одина, даже англичане это признают. Ты прогнал
короля франков. Что против этого предсказания каких-то там гадалок?
Разумеется, Рагнхильда думает, что ты опасен. Вот что ее заботит.
- Что там готовится на завтра? - спросил Шеф.
- Жрецы Пути соберутся в священный круг. Будут решать насчет тебя.
Тебя там не будет. И меня тоже.
- А если они решат, что Торвин ошибся? Наверняка они тогда смогут от
меня отвязаться и отпустить домой. В конце концов, ведь я поддерживаю
Путь, я ношу амулет, я помогал им утвердиться в бывших христианских
землях. Любой жрец Пути всегда может запросто приехать в мое королевство
и будет желанным гостем, и научится новым искусствам, и даже более того,
- добавил Шеф, вспоминая, о чем недавно разговаривал с Уд дом.
- А если они все-таки решат, что ты тот, кого они ищут?
Шеф пожал плечами.
- Если миру и суждены какие-то перемены, я бы предпочел начать их в
Англии, а не застрять здесь, куда никто не приезжает.
Бранд нахмурился, недовольный таким отзывом о Норвегии.
- А если они решат, что ты не тот, кого они ищут, а только
притворяешься им? Или еще того хуже, что ты соперник и враг того, кого
они ищут? Так думает Вальгрим Мудрый, и у него есть доводы. Он уверен,
что великий перелом в мире, после которого падет власть христиан, должен
прийти от Одина. А ведь все согласны, что тебя послал не Один. - Он
ткнул Шефа в грудь могучим перстом. - Хотя ты с головы до пят выглядишь
так, как надо, с твоим одним глазом и этим проклятым копьем. Вальгрим
думает, что ты угроза для замыслов Одина. Он постарается, чтобы тебя за
это приговорили.
- Итак, Вальгрим думает, что я угроза для замыслов Одина. А
Рагнхильда думает, что я угроза для будущего ее сына. И все потому, что
я научился делать катапульты и арбалеты, сплетать веревки, ковать
шестерни и пружины.
Им следовало бы понять, что подлинная опасность - это Удд.
- В Удде всего пять футов роста, - проворчал Бранд. - Его никто не
считает опасным, потому что его никто даже разглядеть-то не может.
- Тогда поберечься стоит тебе, - ответил Шеф. Он задумчиво произнес
слышанное им от Торвина:
У каждой двери оглядись,
Когда враги в чертоге каждом.
***
В сумерках высоко в горах сидел человек, который когда-то пожертвовал
удачей своей семьи, который чувствовал, как удача уходит у него из рук.
Некоторым людям доводилось увидеть hamingja, удачу какой-нибудь
семьи, земли или королевства: обычно это была гигантская женщина,
полностью вооруженная.
Олаф такого не видел. Но тем не менее он ощущал, как удача уходит от
него.
Это из-за того, что ушла удача, умер его сын Рогнвальд Великодушный.
Рогнвальда убил собственный отец.
Сейчас несчастному отцу приходится решать, не была ли его жертва
напрасной. Появился этот пришелец, одноглазый. Олаф видел, как он сошел
на берег, как его приветствовали жрецы Пути и эта опасная шлюха,
невестка Олафа. Даже на расстоянии Олаф ощущал, насколько вокруг
одноглазого все пропахло удачей. Ее было так много, что она пересилила
удачу рожденных Одином королей Уэссекса. Теперь она легко могла
пересилить даже предназначение, которое Олаф предвидел для семьи своего
сводного брата.
Потому что будущее, как прекрасно знал Олаф, не предначертано, это
вопрос возможностей. Иногда возможности не осуществляются.
Не должен ли он вмешаться? Олаф впустил Путь в Западный Фолд много
лет назад, признав его власть над вещным миром благодаря сбору новых
знаний и власть над миром - духовным - благодаря его провидцам и
мистикам. С властью над вещным миром Олаф имел мало общего, а с духовной
властью его объединяло многое. Не будь он королем, он бы мог сравняться
с Вигликом по множеству видений. Не говоря уж о том, что Виглик видел
то, что происходит, или то, что уже произошло. А Олаф видел то, что
может произойти. Если не избавлялся от желания увидеть.
Олаф молча обдумывал, какую роль сыграть утром, когда Путь соберет
священный круг, и его позовут, чтобы сидеть рядом, слушать и советовать.
Если он решит покончить с одноглазым, он знал, что с ним будет
большинство и он сможет возродить замысел, которому принес в жертву свою
жизнь и жизнь собственного сына. Но поступив так, он принесет в жертву
иную будущность.
Олаф улавливал слабое покалывание мыслей, откуда-то издалека
пробивающихся навстречу его собственным, ищущих то, что он уже знал,
пытающихся найти дорогу среди таких же путаных, как у него,
предчувствий. Христианские священники так же, как и он сам, хорошо
понимали, что надо искать. Однако они опоздали: он уже знал то, что они
только искали, он был ближе к разгадке.
Когда солнце совсем исчезло с небосвода, он забрал из рощицы свои
лыжи, прошел туда, где под деревьями сохранился снег, и начал извилистый
спуск в долину. Позади него поднимался волчий вой. Когда его лыжи
