ампутирована до самого колена. Дождь кончился, и выглянуло солнце. Над
заливом раскинулась яркая радуга, упиравшаяся одним концом в самую
вершину дымящего вулкана. Человек стянул с головы влажный капюшон,
поправил повязку, которая закрывала пустую глазницу.
Со стремительностью бойца он обернулся, заслышав за собой треск
валежника. И улыбнулся при виде грациозной фигуры, приближающейся к нему
между сосен.
- Мальчик уснул, - сказала Свандис. - Если он проснется, с ним Ханд.
- Подойди, посиди рядом, - сказал Шеф. - Помнишь, тогда был такой же
шторм, как сегодня ночью, тогда нашу лодку принесло сюда и чуть не
разбило о те скалы.
- Пять лет прошло. А ты никогда не думал... о том, чтобы вернуться?
- Сначала - да. А сейчас очень редко.
- А я каждое утро просыпаюсь и думаю о Севере. Зимний морозец, белые
снега...
- Ты хочешь вернуться?
- Иногда. А потом вспоминаю, как счастливы мы были в первую зиму,
когда вместе с нами укрывался Соломон. Мы были счастливы как никогда: мы
поняли, что ты выздоровеешь.
- Может быть, нам надо было постараться уехать с Соломоном к нему на
родину.
- Может быть, - Свандис колебалась. Она не изменила своего мнения
относительно богов, но теперь стала верить и в удачу, в руководство
откуда-то свыше. - Но я думаю, что на этот козий остров нас занес
счастливый ветер. И эти люди, крестьяне, ох, иногда я так на них
сержусь. Но здесь тепло, вино хорошее и... ты счастлив. - Думаю, да.
Когда я опять работаю своими руками, я знаю, что мне лучше быть
кузнецом, чем королем. А если я сделаю в кузнице что-то новое и
необычное - что ж, мы найдем кого-нибудь, кому все это припишем. Никто
не спрашивает, что сталось с Велундом после того, как он смастерил себе
крылья и улетел. Может быть, он вернулся к своей жене-лебеди, к своей
Свандис <Имя Свандис созвучно с английским и скандинавским названием
лебедя.>, и где-то жил себе счастливо.
- И тогда знаешь что, по-моему, было главной его радостью после всех
страданий, сражений и побед?
- Его искусство? - предположил Шеф.
- Его дети, - сказала Свандис.
- И то, и другое. Но представь себе, что он наблюдает, как другие
распоряжаются его наследством. Смотрит, примостившись у огня, у
кузнечного горна или у камелька. Я уже не раз это говорил. Пусть теперь
другие имеют дело с Локи и Одином, с Бальдром, Христом и Ригом.
- Но раньше у тебя была власть, и ты правил на престоле.
- С этим покончено да я и не все утратил. - Он показал на обломки
колоннады, на остатки мозаичного пола рядом с ней. - Ты знаешь, что
когда-то здесь был дворец, построенный одним древним римским
императором? Один из двенадцати дворцов, которые император построил на
этом острове, настолько ему тут нравилось. Это было лет восемьсот назад,
а местные жители говорят о нем так, словно все было вчера. Ханд говорит,
его настоящее имя было Тиберий, но здесь его зовут Тимберио, будто
своего родственника.
- Ты хочешь, чтобы и о тебе сохранилась такая память?
- Пожалуй. Но это не самое главное, правда?
Если мир пошел по другой, лучшей дороге, как сказал Фарман, по
дороге, уводящей прочь от христианского мира Скульд, тогда я счастлив.
Но больше всего, - он похлопал по своей грубой рубахе, - я счастлив, что
больше не ношу пектораль. Ни рабского ошейника, ни королевской короны,
ни амулета богов. Для меня этого достаточно.
- И для меня тоже. - Свандис взяла его за руку, прижалась к нему. -
Даже Ханд, кажется, умиротворен. Слава о нем как о лекаре расходится,
дошла до Неаполя и окрестностей. К нему приезжают больные и просят
вылечить. Сейчас он все пишет. Говорит, что излагает все свои познания в
виде трактата. Он хочет однажды увидеть его напечатанным.
Шеф, вспомнив что-то при упоминании о печати, залез внутрь плаща и
достал сложенный лист бумаги.
- Ханд всегда жаден до свежих новостей, предпочитает брать плату
газетами, а не золотом. До сих пор все они были на диалекте латыни, над
которым он ломал себе голову. Но взгляни-ка на эту.
Она улыбнулась, тронула свой амулет Эдды Прабабки, который носила до
сих пор.
- Я изучаю старинные предания. А не римские новости и неаполитанские
сплетни.
- Но это газета на английском языке - отпечатана в Лондоне. В ней
рассказывается о серьезных вещах, о важных событиях...
- В ней говорится о войне?
- Нет. Повсюду мир.
- Тогда мне больше ничего знать не нужно. И у нас здесь тоже мир и
покой. Наш сын подрастает с каждым днем. Мир после нескольких поколений
войн. Для меня этого достаточно. А для тебя?
Шеф не ответил. Может быть, он был не в состоянии ответить. Он
посмотрел на шлейф дыма от Везувия, вытянувшийся вдоль по ветру. Потом
кивнул.
Перед ними, грациозно паря над морскими волнами, первый аист вернулся
из Африки в Европу, возвещая конец зимы.
