Долгорукому на лошади там не было. То есть сама лошадь
была, но на ней сидел не Юрий Долгорукий, а Гениалиссимус.
В одной руке он держал свою книгу, а в другой меч. Причем
площадь теперь называлась: имени Научных Открытий
Гениалиссимуса.
Откровенно говоря, мне не очень было понятно, какое
отношение имеет этот памятник к научным открытиям. Ну,
книга, это допустим. Но причем тут лошадь и меч?
Тут мое внимание переключилось на здание, в котором
раньше был ресторан "Арагви". Теперь никакого "Арагви" там,
разумеется, не было, но на фронтоне здания под самой крышей
аршинными буквами было написано:
ДВОРЕЦ ЛЮБВИ
Признаться, я не сразу понял, что это значит. Но,
приблизившись к зданию, увидел справа от массивных дверей
вывеску, на которой прочел буквально следующее:
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА
ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ имени Н.К. КРУПСКОЙ
- Ого! - сказал я себе самому. - Вот это я понимаю,
коммунизм!
Настроение мое заметно улучшилось.
Я думал, что это заведение работает только по вечерам, но
тут же прочел, что сексуальное обслуживание населения
производится с 8.30 до 17.30, перерыв на обед с 13 до 14
часов.
Я посмотрел на часы. Было точно девять часов сорок две
минуты утра. Время для таких дел не самое подходящее, но,
впрочем, почему бы и нет?
На уровне второго этажа висел плакат, изображавший
рабочего с поднятым вверх кулаком. Надпись под плакатом
была мне почти знакома:
КТО СДАЕТ ПРОДУКТ ВТОРИЧНЫЙ,
ТОТ СЕКСУЕТСЯ ОТЛИЧНО
Ниже были вывешены и правила поведения в ГЭОЛПДИК (так
сокращенно называлось это странное предприятие). В них было
сказано, что сексуальное обслуживание посетителей
производится как по коллективным заявкам предприятий,
учреждений и общественных организаций, так и в
индивидуальном порядке.
Я невольно вспомнил шофера Кузю и его товарища, которые в
пункте помыва пытались склонить меня к безобразнейшей оргии.
Вот дикие люди! Зачем же столь интимным делом заниматься
сообща, когда существуют вполне узаконенные формы
индивидуального удовлетворения потребностей?
Так я думал, продолжая скользить глазами по правилам, из
которых узнал, что обслуживание производится только по
предъявлении справки о сдаче вторичного продукта и что в
ГЭОЛПДИК запрещено:
1. Приводить с собой и обслуживать партнеров со стороны
2. Обслуживаться в верхней одежде.
3. Обслуживаться в коридорах, на лестницах, под
лестницами, в кабесоте и других местах, кроме специально
отведенных.
4. Пользоваться самодельными противозачаточными
средствами, а также орудиями садизма и мазохизма.
5. Играть на музыкальных инструментах.
6. Портить коммунистическое имущество.
7. Категорически запрещается разрешать возникающие
конфликты с помощью сексоборудования.
Здесь, так же как и в прекомпите, стоял дядя с повязкой
на рукаве и с компостером. Я сунул ему тот же клочок
газеты, но с другой стороны, и он, как и прекомпитский
страж, проткнул газету не глядя.
Внутри это было что-то вроде поликлиники. Широкий
коридор с линолеумным полом и стенами, покрытыми темно-синей
масляной краской С каждой стороны на равном расстоянии
располагались бежевые двери кабинетов, а слева от входа,
сразу за выщербленной лестницей, была деревянная загородка и
стеклянное окошечко с надписью РЕГИСТРАТУРА.
Навстречу мне, неся кучу канцелярских папок, шла девица в
белом халатике, едва прикрывавшем ее орудие производства.
- Слаген! - сказала она мне.
- Слаген! - сказал я и попытался ухватить ее за
что-нибудь. Но она ловко увернулась, посмотрела на меня,
по-моему, очень удивленно и недовольно и стала подниматься
по лестнице, предоставив мне возможность рассмотреть ее с
лучшей ее стороны.
Не хочешь, не надо, сказал я и приблизился к
регистратуре, где сидела пожилая женщина в очках с оправой,
вырезанной из картона. Она что-то вязала. Мне было немного
неловко, но, преодолев смущение, я обратился к ней и сказал,
что хотелось бы как-нибудь обслужиться.
Ничего не говоря, она мне сунула клочок бумаги. Это
была, конечно, анкета, впрочем, довольно скромная. Отвечая
на вопросы, я указал свои фамилию, звездное имя и отчество.
Чтобы не привлекать внимания, возраст свой я убавил ровно на
шестьдесят лет. В графе "венерические болезни" я написал,
естественно, "нет".
Я вернул регистраторше анкету. Она насадила ее на
длинный ржавый штырь с заостренным концом, отложила свое
вязанье, вышла из-за загородки и без слов пошла по коридору,
гремя связкой ключей.
Она открыла мне дверь No 6, пропустила внутрь и ушла, так
ничего и не сказав. Я прикрыл за собой дверь и огляделся.
Это была небольшая комната с одним окном без занавесок В
углу стоял узкий топчан, покрытый клеенкой, а рядом
пластмассовое ведерко. Никаких подушек или одеял видно не
было. Над изголовьем в рамке висел портрет Гениалиссимуса
со слегка распахнутой волосатой грудью, а под портретом
изречение Гениалиссимуса.
ЛЮБОВЬ - ЭТО БУРНОЕ МОРЕ!
Кроме портрета Гениалиссимуса, на всех стенах были
развешаны разные плакаты. А у двери в деревянной рамке был
помещен какой-то текст. Это были коммунистические
обязательства коллектива тружениц ГЭОЛПДИКа. Было сказано,
что, встав на трудовую вахту в честь 67 съезда КПГБ,
коллектив берет на себя следующие обязательства:
1. Повысить трудовую дисциплину и культуру удовлетворения
возросших потребностей клиентов.
2. Увеличить ежесуточную пропускаемость каждого
койко-места не менее чем на 13%.
3. Увеличить сбор генетического материала на 6%.
4. Работать на сэкономленных материалах.
5. Проработать и законспектировать книгу Гениалиссимуса
"Сексуальная революция и коммунизм". Сдать по ней экзамены
с оценкой не ниже чем на 4.
6. Регулярно выпускать стенную газету.
7. Всем девушкам сдать нормы на значок "Готов к труду и
обороне Москорепа".
8. Проявлять высокую бдительность и своевременно
информировать органы БЕЗО о подозрительных клиентах.
Видя, что никто не спешит меня обслуживать, я стал
рассматривать плакаты.
На них были изображены картины из повседневной
деятельности работниц учреждения Встреча директора
ГЭОЛПДИКа, дважды Героя Коммунистического труда,
Заслуженного работника сексуальной культуры и члена
Верховного Пятиугольника Венеры Михайловны Малофеевой с
избирателями трудящимися Первого шарикоподшипникового завода
Коллектив ГЭОЛПДИКа на уборке свеклы. На Первомайской
демонстрации Сексинструктор 2-го класса Эротина Коренная
читает лекцию "Гениалиссимус - наш любимый мужчина".
Рассмотрев все плакаты, я присел на краешек топчана и
стал ждать.
Никто не шел.
Я уже хотел пойти узнать, в чем дело, как дверь
отворилась и в комнату заглянула регистраторша.
- Вы уже закончили? - спросила она, глядя на меня поверх
очков.
- Что закончил? - спросил я.
- Что значит "что"? - -сказала она строго. - То, для
чего вы сюда пришли.
Не выслушав ответа, она захлопнула дверь и ушла.
Я догнал ее в коридоре.
- Мамаша, вы что, смеетесь? - схватил я ее за локоть. -
Как я мог закончить, если ко мне никто не пришел?
Она посмотрела на меня немного, как показалось мне,
удивленно.
- А кого вы ожидали?
Тут пришлось удивляться мне.
- Ну как это кого? - сказал я. - Я ожидал кого-нибудь
из обслуживающего персонала.
По-моему, она опять ничего не поняла. Она долго и
внимательно смотрела на меня, словно на какого-то психа, а
потом сказала:
- Комсор клиент, вы что, с луны свалились? Вы разве не
знаете, что у нас для клиентов с общими потребностями
самообслуживание?
- Вот он! Вот он! - услышал я дикий вопль и увидел
ворвавшуюся в заведение тетку, которая понимала
по-иностранному. За спиной ее маячили два милиционера.
ВНУБЕЗ
- Вот он! Вот он! - кричала тетка. - Шапиен! Как
есть, чистый шапиен. Штаны длинные носит, говно не сдает,
пищей брезгует, а по-нашему говорит, как мы.
- Ладно, ладно, любезная, - сказал милиционер, который
был поздоровее и скошенным лбом смахивал на питекантропа. -
Сами как-нибудь разберемся. У вас потребкарта есть? -
спросил он, обратившись ко мне.
- Есть, - сказал я и вытащил уже проколотый с двух сторон
обрывок "Зюддойче цайтунг".
Надеяться, что здесь этот номер пройдет еще раз, было,
конечно, наивно и глупо, но я часто поступаю по наитию, и
оно меня обычно не обманывает.
На этот раз обмануло.
Питекантроп взял обрывок, повертел в руках, приблизил к
глазам, отдалил и, изобразив на лице своем крайнее
недоумение, протянул бумагу своему товарищу, который тоже
был здоров, но все-таки пощуплее. Тот посмотрел бумажку и
даже для чего-то подул на нее.
- Это по-каковски же здесь начикано? - спросил он
вежливо.
Изобразив на своем лице удивление, я сказал, что,
по-моему, и дураку ясно, что здесь начикано исключительно
по-китайски.
- И вы понимаете по-китайски? - спросил он, как мне
показалось, с почтением.
- Ну да, конечно, понимаю. Кто ж по-китайски не
понимает?
- Придется пройтить, - сказал тот, здоровый.
- Это куда же? - поинтересовался я.
- Известно куда. Во внубез.
Догадавшись, что внубез означает внутреннюю безопасность,
я подчинился.
Местное отделение внубеза находилось в другом крыле того
же здания.
У дежурного за деревянной перегородкой было три звездочки
на погонах. Четверо нижних чинов в дальнем углу комнаты
забивали козла.
- Вот, - сказал питекантроп, - так что, комсор дежурный,
китайца пымали.
- Что еще за китаец? - посмотрел удивленно дежурный.
- Обыкновенный китаец, - сказал питекантроп. - В длинных
штанах ходит, говно не сдает, говорит по-нашему, а читает
по-китайскому. Вот. - Он протянул дежурному кусок газеты.
Дежурный долго разглядывал этот странный клочок и стал
вертеть его так и сяк, напрягаясь, шевеля губами и даже
посмотрел бумажку на свет, видимо надеясь обнаружить в ней
водяные знаки.
- А что это здесь написано тысяча девятьсот восемьдесят
два? - сказал он. - Это что, старая газета?
- Ну да, - говорю, - старая, из музея.
- Ну ладно, - сказал дежурный и раскрыл толстую тетрадь,
на которой было написано: "Книга регистрации нарушителей
компорядка". Затем он взял деревянную ручку (последний раз
я видел такую шестьдесят лет назад в кружке у Симыча),
обмакнул ее в стеклянную чернильницу. - Ваше фамилие?
- Карцев, - сказал я.
- Чудно, - сказал дежурный. - Фамилие китайское, а
звучит вроде как наше. А вы к нам со шпионскими целями или
же просто так?
Тут я, честно говоря, немного струхнул. Начнут шить
шпионаж, потом не отобьешься.
- Ладно, - сказал я, - ребята. Хватит валять дурака, я
не китаец, я пошутил.
- Пошутил? - переспросил дежурный и переглянулся с
питекантропом. - Что значит, пошутил? Значит, вы не
китаец?
- Ну конечно же, не китаец. Вы когда-нибудь видели
китайцев? У них глаза узкие и черные, а у меня выпуклые и
голубые.
- Ах, так ты не китаец! - взбеленился вдруг дежурный. -
Если ты не китаец, то мы с тобой сейчас иначе поговорим.
Тимчук! А ну-ка врежь-ка ему по-нашему, по- коммунисски!
У этого Тимчука кулак был как пудовая гиря. Мне
показалось, что я ослеп не только от удара, но и от гнева.
Плюясь кровью и ничего не видя перед собой, я ринулся на
Тимчука и, если б достал, разодрал бы ему, наверное, всю
морду. Но тут в дело вступили доминошники. Все вместе они
скрутили меня, завернули руки за спину и повалили на пол.
- Гады! - кричал я. - Да что же это вы делаете!
Меня прижали носом к шершавому вонючему полу. Я
брыкался, вырывался и орал благим матом, когда они
выворачивали мне суставы.
- Сволочи! - кричал я. - Бандиты! А еще коммунисты!
- Комсор дежурный, - разобрал я голос Тимчука. - Вы
слышите, он против коммунистов кричит.
Я хотел возразить, что я не против всех коммунистов, а
только против плохих коммунистов, за хороших коммунистов.
Но мне еще крепче завернули руки, и сквозь собственный вой я
