тарелки не подняла.
Из столовой после обеда неторопливо разошлись по палатам.
В нашей оказались и бородатый художник и альбиносный студент. Глядя
на других, я разделся и залез под одеяло. Правда, для верности носки не
снял. Хотел почитать, да почти сразу сморил сон.
Расслабилось тело в теплом сне, распрямилось, отдохнуло от холода.
Разбудила, тихо тронув за плечо, медсестра, сунула в руку стеклянную па-
лочку градусника в капельках хлорамина, а через четверть часа снова вош-
ла, собрала термометры.
И палата проснулась.
Лица чуть припухшие со сна и потому кажутся добродушными. Моя кровать
вторая от окна, а первой сидел, опершись на подушки, высокий, изможден-
ный человек и, насмешливо кривя тонкие губы, рассказывал сидящему в но-
гах соседу:
- Я всегда здоровый был. Шутишь, девяносто килограммов живого веса. И
выпить мог, не хмелея, бутылку. Впрочем в нашем НИИ - научно-исследова-
тельский институт химических удобрений и ядохимикатов - сокращенное наз-
вание сам сообразишь какое, спирт всегда водился, выписывали его на про-
тирку и опыты десять литров в месяц. Бутыль здоровая и спирта в ней
всегда много, а к концу месяца понюхаешь - одна вода... Три года назад
обнаружили у меня инфильтрат под левой ключицей. Клали в стационар, да
только антибиотики меня не брали, а я и не тужил - другие всю жизнь с
этой гадостью ходят и ничего. Но надо же беде случится. Этой весной
опять направили меня подлечиться. А чего ж не отдохнуть? Вот... Стоял я
как-то у ворот диспансера, только из библиотеки, книжка подмышкой. А ре-
бята во дворе мячик гоняли. Он ко мне подкатился, я хотел его наподдать,
а скользко было - и грохнулся. Книжка стоймя на землю встала, я на нее
боком - и три ребра высадил... С марта по июнь держали меня на растяж-
ках, сидя спал, одни мучения. Тут и пропали мои килограммы. Сразу поху-
дел. И пошел процесс полным ходом. ТБЦ проклятый. И чего мне только не
давали - стрептомицин, паск, тубазид, циклосерин - один леший, не помо-
гает. Как укол - в жар бросает, пятна по всему телу, тошнит и испари-
на... Сам выписался, думал легче дома - все-таки питание свое, да и
жизнь не как в тюрьме... Нет, не помогло. И решил я, что лекарства из-за
нервов не действуют. Пошел к районному невропатологу. Добрая женщина,
мать ее некуда, на всю жизнь ее запомню. Попросил ее устроить меня в
больницу, где и по нервам, и по туберкулезу специалисты. Она говорит,
трудно туда попасть, но если хотите, я вам диагноз напишу такой, чтобы
вас взяли. Я согласился, конечно, чего терять-то. Приезжает машина,
врач, санитар, жена провожать поехала, прибыли за город куда-то, ну, ма-
ло ли загородных больниц? Переодели меня, только странным показалось,
что личные вещи отобрали. Решил, порядок у них такой... Втолкнули меня и
дверь за мной на три оборота... Батюшки!.. Конюшня, иначе не скажешь,
пятьдесят коек слева и справа пятьдесят. В настоящий сумасшедший дом по-
пал я оказывается... Точно... Психи кто как - кто голый на кровати си-
дит, шишку свою разглядывает, кто под кроватью прячется... Сосед мой,
здоровый черт, говорит, убью тебя ночью. Я не растерялся - сам, говорю,
тебя убью... Но так девять суток и не спал, вставал только в уборную...
Дурачок там был, Миша. Только ему санитар доверял метлу - убирать. Тот
схватит на радостях - и давай махать в проходе, вот и вся санитария...
Стал я лечащего врача убеждать, что я не псих, а он диагноз мне показы-
вает: попытка самоубийства, тяжелая депрессия. Я ему объясняю, что это
районная специально понаписала. Он почти поверил, да как назло конферен-
ция у них проходила, он рассказал обо мне, а ему старик-профессор гово-
рит, что дыма без огня не бывает и что меня надо держать еще месяц по
крайней мере. Если рецидива не будет - можно выпускать. Да за месяц там
у космонавта карниз поедет, не то, что у меня... Все-таки исхитрился я
на волю письмо передать. Слава богу, у жены знакомые среди медиков, вот
и вылетел я оттуда прямым ходом на эту койку... Хоть отосплюсь за эти
девять дней...
- Истомин, зайдите к лечащему врачу, Роману Борисовичу, он в проце-
дурной, - заглянула в палату медсестра Вера, полная, добродушная женщи-
на.
Пока я одевался, натягивал халат, прибирал постель, все это время в
голове, как сигнал, предупреждающий об опасности, вспыхивали тревожные
вопросы: что же теперь будет с моим соседом?.. как же это он так не по-
берегся?.. и у меня есть очаги... а как же я?..
Роман Борисович сидел за столом в процедурном кабинете в белом хала-
те, в белой шапочке и что-то писал.
- Присядьте, - кивнул он мне на стул. - Я сейчас... Так, так... Ми-
нутку... Ну, вот и все... Он поднял на меня внимательные глаза, изучающе
осмотрел меня, снял очки, помолчал немного и заговорил:
- Значит, так... Я попрошу вас быть со мной искренним и, не стесня-
ясь, отвечать на мои вопросы. Дело в том, что с каждым впервые поступив-
шим к нам больным мы проводим беседу, цель которой - выяснить, почему он
заболел, в чем причина. Для начала я хочу сказать вам, что ничего страш-
ного не случилось, но и пренебрежительно к своему заболеванию относиться
нельзя ни в коем случае. Может быть, вы не знаете, но почти у всех людей
в лимфатических узлах имеются палочки Коха. Тем же, у кого их нет, даже
делают специальные прививки. У нормального, здорового человека эти па-
лочки находятся в неактивном состоянии, они пробуждаются, если организм
ослаб, если есть предрасположенность к болезни, если произошло сильное
нервное потрясение. В общем, у кого как. Мы, конечно, ведем учет, имеем
свою статистику, и в настоящее время дело поставлено так, чтобы выявить
профилактическими мерами заболевание на самой ранней стадии. Ну, напри-
мер, как вот у вас выявили заболевание?
- Болел гриппом...- стал вспоминать я, - или просто простудился, я не
знаю... Потом послали на флюорограмму, сделали снимок и обнаружили...
- О! - прервал меня Роман Борисович.- Именно так! Теперь повсеместно
ввели обязательную рентгеноскопию после простудных заболеваний, гриппа и
так далее, а также ежегодную диспансеризацию, где вас полностью проверя-
ют. Что же дает выявление заболевания на ранней стадии? Я хотел сказать
вам об этом позже, но можно и сейчас. У вас только начало процесса. Я
даю вам стопроцентную гарантию, что вы излечитесь, но при условии соблю-
дения, причем строгого соблюдения, режима. Государство заботится о вас,
тратит большие средства. Вас бесплатно, с сохранением зарплаты по бюлле-
теню лечат в течение, если понадобится года и двух месяцев. Я уверен,
что вам столько времени не потребуется. Но, что мы с вами должны пом-
нить? Прежде всего обязательный прием лекарств. Принимайте все, что я
вам пропишу. К сожалению, попадаются больные, суеверно относящиеся к ле-
карствам. Мало того, что их бесплатно лечат, они еще лекарства, дорогос-
тоящие лекарства, выбрасывают. Если вы почувствуете, что что-то не так,
обязательно скажите, не бойтесь. С помощью антибиотиков мы подавим ак-
тивность палочек Коха, но это еще не все. Да, кстати, таблеток будет
много, их обязательно запивайте горячим молоком, так положено, вам будет
сестра давать... Дальше... Ешьте, поправляйтесь, набирайте вес, будьте в
более тяжелой весовой категории, чем болезнь, - легче с ней тогда справ-
ляться. Гуляйте, дышите свежим воздухом, насыщайте кровь кислородом. И
наконец, самое главное - выбросьте все из головы, кроме одного: вы приш-
ли сюда, в специально оборудованный диспансер с квалифицированным персо-
налом, чтобы уйти здоровым, чтобы быть полноценным членом общества. Это
ясно?
- Ясно, - подтвердил я.
Проповедь доктора показалась мне больше официально обязательной,
призванной оказать моральную поддержку, чем искренней, но позже я убе-
дился, насколько точно она соответствует истине.
А пока... пока у меня перед глазами стоял мой сосед, который не пере-
носит лекарств. А я?.. Но суеверно доктора об этом не спросил, а ответил
в соответствии с тем,что от меня вроде бы и требовалось:
- Даю вам честное слово, Роман Борисович, что буду соблюдать все ваши
предписания.
Подумал и добавил:
- А вот почему я попал сюда, на этот вопрос я должен еще найти ответ.
Сам для себя...
- Времени у вас для этого хватит, - улыбнулся Роман Борисович. - А
теперь идите гуляйте, как договорились...
Во дворе диспансера вокруг горба огромной клумбы гуляли больные. Не-
которые шагали сосредоточенно и резво - надо пройти до ужина три кило-
метра, по пятьдесят метров круг, значит, шестьдесят кругов. Шестьдесят
раз провернутся перед глазами особняк тационара, двухэтажный флигель,
где раньше жила прислуга, а ныне разместились женские палаты, чугунные
решетки ограды, колонны ворот, глухая стена соседнего дома с дворницким
сарайчиком и опять особняк стационара...
Я не из этого круга. У меня ранняя стадия. У меня даже кашля нет, не
то что мокроты. Что я, за месяц не высплюсь, не отдохну? Мне двадцать
четыре, туберкулез знаком только по романам Ремарка и Томаса Манна, но
чтобы стать реальностью... За что?..
Я встал в проеме ворот и, как из каменной норы, смотрел на улицу.
Зажглись фонари. Их свет размножился по мокрой мостовой, по лакированным
водой крышам автомашин и троллейбусов, по перепонкам зонтов прохожих,
среди которых нетвердо шагал тепло одетый и оттого неуклюжий малыш. Ста-
рательно норовя наступить на мелкие лужицы, он останавливался и, сопя,
внимательно рассматривал зеленого пластмассового зайца, которого крепко
держал обеими руками. Он задрал голову, неожиданно засмеялся и засеме-
нил, протягивая зайца, ко мне.
Я невольно шагнул навстречу, но его успела подхватить на руки мать.
Она еще улыбалась, но глаза ее потемнели тревожно и смотрели мимо меня
на голубую стеклянную вывеску с белыми буквами: "Противотуберкулезный
диспансер имени д-ра Швейцера".
И я отступил назад. В круг...
После отбоя я долго ворочался с боку на бок, решил, что днем спать
больше не буду, и в полудреме вспомнил "От двух до пяти" Корнея Чуковс-
кого: "Мама, все люди умрут. Так должен кто-нибудь урну последнего чело-
века на место поставить. Пусть это буду я, ладно?"
Глава восьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава восьмая
На девятый день лицо туберкулеза приобрело для меня реальные черты. Румяные
ввалившиеся щеки, лихорадочные глаза, редкие волосы, кашель, кашель, кашель. К
вечеру не только у больных - кажется, даже у белых стен стационара поднимается
температура до тридцати семи с половиной градусов. Свет молочных плафонов
знойно резок. В душе затаенность, словно болел зуб - маялся человек, мучился,
да вот удачно лег и боль утихла. Лишь бы не трогали, не заставляли двигаться.
Безучастно смотришь в раскрытую книгу или мочишь безучастно в разговоре,
совершенно не помня, о чем только что шла речь. Хроники знают, что это от
антибиотиков. Утром укол, да еще двадцать четыре таблетки - ежедневная норма.
Взбесишься от такой химии. Впрочем, выбора-то нет.
На девятый день, может быть впервые в жизни задумался я - а сколько
действительно осталось мне прожить? Сколько еще отведено, отмерено расс-
ветов и закатов, встреч и расставаний, радости и горя? Да если бы и знал
точно, сколько, то что бы изменилось? Думаю только к худшему. Человек
жив надеждой, верой в свой сегодняшний день, заботой о завтрашнем дне. Я
думал, что я один тайком считаю, что у меня болезнь невсерьез, а так,
недомогание, - оказалось, что даже хроники, стоящие одной ногой в моги-
ле, хитро прищюрясь, также смотрят на приговор докторов. Почему-то
вспомнилась та девушка, которая ошиблась номером телефона в последний
день моего пребывания на воле. Интересно, задумается ли она о своем здо-
ровье, когда ей скажут, что я не в заграничной командировке, а в больни-
